При всестороннем изучении обета назорейства читателю необходимо ясно себе усвоить, что здесь речь совсем не идёт ни о спасении души, ни о жизни вечной, ни о полной безопасности верующей во Христа души. Если не дать себе в этом отчёта, сомнение и мрак смущают душу. В христианстве существует два звена; хотя и тесно между собою связанные, они все же остаются отдельными звеньями - звеном вечной жизни и звеном личного общения души с Богом. Первое не может быть разбито никакой силой; второе звено может быть попорчено ежеминутно и самым ничтожным обстоятельством. Учение о назорействе относится к последнему из этих звеньев.
В лице назорея мы имеем пред собою прообраз того, кто занимает положение особенной преданности и полного посвящения Христу. Сила, удерживающая человека на этом пути, кроется в сокровенном общении души его с Богом, так что, когда общение нарушается, исчезает и сила. Это усугубляет важность вопроса. Опасно пускаться в путь, не имея в запасе силы, дающей возможность следовать по этому пути. Это влечёт за собою много бедствий и требует большой осмотрительности. Мы сделали краткий обзор всего, могущего нарушить общение назорея с Богом; но никакими словами нельзя описать, какое жалкое впечатление производят на окружающих делаемые людьми усилия сохранить вид показного назорейства, когда внутреннее его содержание исчезло. Это чрезвычайно опасная вещь. Несравненно лучше открыто признаться в своём падении и занять подобающее нам место, чем сохранять вид ложного благочестия. Бог хочет, чтобы внешность соответствовала внутреннему достоинству, и мы можем быть уверены, что рано или поздно наша слабость и наше безумие обнаружатся. Прискорбно и унизительно для назореев, когда после того, что они были "чище снега", они делаются "темнее всего чёрного" (Пл. Иер. 4,7-8); но гораздо хуже поступают те, которые сильно "потемнели", но, однако, считают себя чистыми.
Рассмотрим важное событие в жизни Самсона, описанное нам в Суд. 16. В гибельный для себя час он открыл свою тайну и потерял свою силу, потерял её, сам того не зная. Но врагу это скоро сделалось известно; скоро и все узнали, что он "осквернил голову назорейства своего". "И как она (Далида) словами своими тяготила его всякий день и мучила его, то душе его тяжело стало до смерти; и он открыл ей все сердце своё, и сказал ей: бритва не касалась головы моей; ибо я назорей Божий от чрева матери моей. Если же остричь меня, то отступит от меня сила моя; и я сделаюсь слаб, и буду, как прочие люди" (Суд. 16,16-17).
Увы! В этом была разгадка сокровенной и святой тайны всей его силы. До сих пор путь его был путём силы и победы по той простой причине, что это был путь святого назорейства. Но сердце Самсона было увлечено Далидой, и чего не в силах были совершить тысячи филистимлян, того достигло влияние прельстившей его своею красотой женщины. С высокого уровня назорейства Самсон пал до уровня обыкновенного заурядного человека.
"Далида, видя, что он открыл ей все сердце своё, послала и звала владельцев Филистимских, сказав им: идите теперь; он открыл мне все сердце своё. И пришли к ней владельцы Филистимские, и принесли серебро в руках своих. И усыпила его Далида (роковой, увы, сон для назорея Божия!) на коленях своих, и призвала человека, и велела ему остричь семь кос головы его. И начал он ослабевать, и отступила от него сила его. Она сказала: Филистимляне идут на тебя, Самсон! Он пробудился от сна своего, и сказал: пойду, как и прежде, и освобожусь; а не знал, что Господь отступил от него. Филистимляне взяли его, и выкололи ему глаза, привели его в Газу, и оковали его двумя медными цепями, и он молол в доме узников" (Суд. 16,18-21).
Какая картина развёртывается пред нашими глазами, читатель! Какая потрясающая картина! Как она полна предупреждений для нас! Какое жалкое зрелище представляет собой Самсон, пробуждающийся от сна с надеждою "пойти на них, как прежде" Увы! Слово "как" здесь было неуместно. Он мог от них освободиться, но уже не так, как это бывало прежде, потому что сила его отступила от него; Господь оставил его; некогда славившийся своею силою назорей сделался теперь слепым узником врагов; вместо того, чтобы восторжествовать над филистимлянами, он должен был "молоть в доме узников". Вот что за собою влечёт угождение плоти! Самсон никогда больше не вернул себе своей свободы. Господу угодно было даровать ему ещё одну победу над необрезанными; но она стоила ему жизни. Назореи Божий должны хранить себя в чистоте: иначе они теряют свою силу. Сила и чистота - вещи для них нераздельные. Если они не обладают внутренней святостью, они не могут подвигаться вперёд; отсюда для них возникает неумолимая потребность всегда быть настороже ко всему, могущему увлечь сердце, развлечь ум или понизить уровень духовности. Не будем никогда упускать из виду эти слова нашей главы: "Во все дни назорейства своего свят он Господу" (ст. 8). Святость есть великая и неотъемлемая принадлежность повседневной жизни назорейства, поэтому, если святость исчезнет, наступит и конец назорейству.
"Что же следует делать?" - хочется, может быть, спросить читателю. На это мы находим ответ в Писании. "Если же умрёт при нем кто-нибудь вдруг, нечаянно, и он осквернит тем голову назорейства своего, то он должен остричь голову свою в день очищения его, в седьмой день должен остричь её. И в восьмой день должен принести двух горлиц, или двух молодых голубей, к священнику, ко входу скинии собрания. Священник одну из птиц принесёт в жертву за грех, а другую во всесожжение, и очистит его от осквернения мёртвым телом, и освятит голову его в тот день. И должен он снова начать посвящённые Господу дни назорейства своего, и принести однолетнего агнца в жертву повинности; прежние же дни пропали, потому что назорейство его осквернено" (Числ. 6,9-12).
Здесь мы видим пред собою два великих свойства искупления как единого принципа, который мог вернуть назорею утраченное им общение с Богом. Он осквернил своё назорейство, и осквернение это могло быть очищено только искупительной кровью. Мы могли бы поверхностно отнестись к факту прикосновения к мёртвому телу, особенно при описываемой нам обстановке. Можно, казалось бы, сказать себе: "Как мог назорей не прикоснуться к мёртвому, если человек неожиданно умер в его присутствии?" Ответ был простым и строгим. Назореи Божии должны соблюдать чистоту во всем; кроме того, святость их должна сообразовываться не с взглядом человеческим, а с мерою Божественной. Простого прикосновения к смерти достаточно было, чтоб нарушить цепь общения с Богом; и если б назорей захотел как ни в чем ни бывало продолжать дни своего назорейства, он преступил бы повеления Божий и навлёк бы на себя строгий суд Господа.
Но, благодарение Богу, все это заранее предвидела благодать Божия. Существовала жертва всесожжения, прообраз смерти Христа для Бога. Существовала жертва за грех, прообраз той же смерти ради нас. Существовала ещё и жертва повинности, прообраз смерти Христовой в её применении не только к корню или к принципу живущего в плоти зла, но и в её применении к очищению совершаемого в настоящее время греха. Требовалась вся полнота силы смерти Христовой для снятия нечистоты, причинённой назорею одним прикосновением его к мёртвому телу. Это особенно знаменательно. Грех бесконечно ненавистен в очах Божиих. Достаточно одной мысли, одного взгляда, одного греховного слова, чтобы тяжело омрачить душу тучей, скрывающей от нашего взора свет лица Божия и повергающей нас в скорбь и глубокое уныние.
Не будем же относиться к греху поверхностно. Будем помнить, что для того, чтобы снять с нашей души малейшее пятно, оставленное грехом, Господу Иисусу Христу пришлось пройти чрез все невыразимые ужасы Голгофы. Один только раздирающий душу возглас: "Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?" - может нам дать ясное представление о том, что такое грех; и ни смертному, ни ангелу не дано проникнуться всей глубиной этого скорбного возгласа. Хотя нам никогда не удастся достаточно углубиться в тайну страданий Христовых, мы должны, по крайней мере, стараться чаще останавливать наши мысли на кресте и на страданиях нашего Господа, этим путём все более и более познавая, как ненавистен грех в очах Божиих. Если грех действительно так ужасен и так ненавистен для Бога святого, что Он вынужден был отвратить свет лица Своего от Благословенного, от начала веков пребывавшего в Его недрах Сына; если Отец оставил Его, когда Он возносил грех телом Своим на древо, что же в таком случае представляет из себя грех?
