Примечание. - В конце нашей главы мы читаем: "И объявил Моисей сынам Израилевым о праздниках Господних." Таков был истинный первоначальный характер этих праздников; но в Евангелии от Иоанна они названы "праздниками Иудейскими." Давно они уже перестали быть праздниками Иеговы.
Бог был исключён оттуда. Иудеи не искали Его; поэтому, когда в Иоан. 7 братья Иисуса просили Его пойти на "приближавшийся праздник Иудейский - поставление кущей", Он отвечает: "Моё время ещё не настало"; придя же туда в последний день "как бы тайно", оставаясь в стороне от общего празднования, Он обратился к окружающим с возгласом, приглашавшим каждую жаждущую душу прийти к Нему и пить. В этом заключается серьёзное поучение. Попадая человеческие в руки, Божий постановления искажаются; для нас, однако, отрадно знать, что жаждущая душа, сознающая сухость и пустоту внешнего благочестия, всегда может подойти к Иисусу, чтобы даром утолить свою жажду из неиссякаемого источника и в свою очередь сделаться проводником благословений для других душ.
Глава 24
В этой краткой главе содержится много поучительных в духовном отношении фактов. В 23-й главе мы имели пред собою прообраз истории - отношений Бога к Израилю, начиная с принесения в жертву истинного Пасхального Агнца и кончая прообразом покоя и славы царства тысячелетия. В главе, к рассмотрению которой мы теперь приступаем, мы находим две главные мысли: прежде всего свидетельство о том, что силою Духа Святого и благодаря первосвященническому служению Христа память о двенадцати коленах Израилевых всегда пребывала пред лицом Божиим; затем - отпадение от Бога Израиля по плоти и сопровождавший его суд Божий. Необходимо глубоко проникнуться первой мыслью, чтобы понять вторую.
И сказал Господь Моисею, говоря: "Прикажи сынам Израилевым, чтобы они принесли тебе елея чистого, выбитого, для освещения, чтобы непрестанно горел светильник. Вне завесы ковчега откровения в скинии собрания Аарон и сыны его должны ставить оный пред Господом от вечера до утра всегда. Это вечное постановление в роды ваши. На подсвечнике чистом должны они ставить светильник пред Господом всегда." (ст. 1-4). "Чистый выбитый елей" представляет собою благодать Духа Святого, основанную на искупительном подвиге Христовом, прообразно изображённом светильником из "чеканного золота". Елей "выжимался" из плодов "оливкового дерева;" золото, из которого был приготовлен светильник, чеканилось, подвергаясь "ударам" молота. Другими словами, благодать и свет Духа Святого основаны на смерти Христовой; их сияние и сила поддерживаются священническим служением Христа. Золотой светильник разливал свой свет во все стороны святилища, освещая его в течение долгих часов ночи, когда мрак окутывал землю, и народ погружался в сон. Все это служит для нас живым изображением верности Божией к Его народу, в каких бы внешних условиях он ни находился. Мрак и сон могли овладеть им, но светильник должен был гореть "непрестанно". На первосвященника возлагалась обязанность следить за тем, чтобы свет свидетельства непрестанно горел в течение тёмных ночных часов. "Вне завесы ковчега откровения в скинии собрания Аарон должен ставить его пред Господом от вечера до утра всегда" (ст. 3). Народу Израильскому не поручалось поддерживать этот огонь. Бог позаботился о том, чтобы это дело постоянно исполнялось отдельным, назначенным для этого, лицом.
Но далее мы читаем: "...и возьми пшеничной муки и испеки из ней двенадцать хлебов; в каждом хлебе должны быть две десятых ефы. И положи их в два ряда, по шести в ряд, на чистом столе пред Господом. И положи на каждый ряд чистого ливана, и будет это при хлебе, в память, в жертву Господу. В каждый день субботы постоянно должно полагать их пред Господом от сынов Израилевых: это завет вечный. Они будут принадлежать Аарону и сынам его, которые будут есть их на святом месте; ибо это великая святыня для них из жертв Господних: это постановление вечное" (ст. 5-9). Не сказано, чтобы содержалась закваска в этих хлебах. Я не сомневаюсь, что эти хлебы представляют собою Христа в непосредственной связи с двенадцатью коленами Израилевыми. Эти хлебы полагались в святилище на чистом столе, где и оставались пред лицом Господа в продолжение семи дней, после чего становились пищею Аарона и его сынов; они являлись, таким образом, новым и поразительным прообразом положения Израиля в очах Божиих, каковы бы ни были внешние условия его жизни. Двенадцать .колен Израилевых всегда пребывают пред лицом Иеговы. Память о них не может исчезнуть. Они расположены в святилище в божественном порядке; чистый ливан благоухания Христова окружает их; они покоятся на чистом столе святилища Божия, залитые сиянием тихих лучей золотого светильника, льющих непрерывный свет среди самого густого мрака, среди нравственной ночной мглы, в которой теперь пребывает народ Божий.
Для нас отрадно убедиться, что мы не жертвуем здравым смыслом или божественной истиной в угоду нашему воображению, придавая прообразное значение таинственным принадлежностям святилища. Из Евр. 9,23 мы узнаем, что все это были "образы небесного", а из Евр. 10,1, что все это "тени будущих благ". Таким образом, мы получаем право верить, что существуют "блага небесные", соответствующие этим образам, что есть сущность вещей, соответствующая их тени. Мы получаем, одним словом, право верить, что на небе есть нечто, соответствующее "семи лампадам светильника", "чистому столу" и "двенадцати хлебам". Это не изобретение человеческого ума; это божественная истина, составлявшая пищу веры во все времена. Какое значение имел жертвенник Илии, построенный из "двенадцати камней" на вершине горы Кармил? (3 Цар. 18,31). Он был лишь выражением веры пророка в истину, "образом" или "тенью" которой были "двенадцать хлебов". Илия верил в нерасторжимое единство народа, сохраняемое пред Богом в вечной неизменности обетования, данного Им Аврааму, Исааку и Иакову, в каких бы внешних обстоятельствах народ ни находился. Напрасно искал бы человек видимое проявление единства двенадцати колен; но вера всегда могла заглянуть в священную ограду святилища Божия и увидеть там двенадцать хлебов, в благоухании благовонного курения лежащих правильными рядами на чистом столе; какие бы полуночные тени ни окутывали снаружи святилище Божие, при свете семи золотых лампад вера могла узреть прообраз великой истины - нерасторжимого единства двенадцати колен Израилевых.
Как было тогда, так и теперь. Ночь печальна и мрачна. Нет в этом мире ни одного луча, при свете которого сделалось бы очевидным для нашего глаза единство колен Израилевых. Они рассеяны среди народов, они потеряны, по мнению людей. Но память о них жива пред Господом. Вера признает это, зная, что "все обетования Божий да и аминь во Христе Иисусе". При совершенном свете Духа Божия она видит память о двенадцати коленах свято сохранённой в небесном святилище. Прислушайтесь к благородному свидетельству веры: "И ныне я стою пред судом за надежду на обетование, данное от Бога нашим отцам, которого исполнение надеются увидеть наши двенадцать колен, усердно служа Богу день и ночь: за сию-то надежду, царь Агриппа, обвиняют меня Иудеи" (Цеян. 26,6-7). Но если бы царь Агриппа спросил апостола Павла: "Где же двенадцать колен Израилевых?" - мог бы он показать их царю? Нет. Почему же нет? Потому ли, что их нельзя было видеть? Нет, но потому, что глаза Агриппы не были способны их увидеть. Двенадцать колен выходили за пределы кругозора Агриппы. Лишь глаза веры и свет Духа Божия могли различить лежавшие на чистом столе во святилище двенадцать хлебов. Они находились там, и апостол Павел видел их, хотя минута, в которую он высказывал свою трогательную уверенность в их существовании, была минутой невыразимого мрака. Вера не даёт внешним обстоятельствам управлять собою. Она возносится на недосягаемую скалу вечного Слова Божия, и в тишине и безопасности этой священной высоты она питается неизменным Словом Того, Который не может солгать. Пусть неверие с недоумением озирается по сторонам, пусть оно неразумно вопрошает: "Где же двенадцать колен Израилевых?" или: "Каким путём можно их разыскать и восстановить?" Ответить на это невозможно. Не потому, что нет ответа на этот вопрос, а потому, что неверие совсем не способно подняться до того уровня, стоя на котором можно понять этот ответ. Вера настолько же не сомневается в памятований Богом Израилевым двенадцати колен Израилевых, насколько она не сомневалась, что двенадцать хлебов каждую субботу полагались на золотом столе пред Господом. Но кто убедит в этом скептика и неверующего? Кто убедит в этой истине людей, руководящихся во всем только разумом и общепринятым мнением, людей, не познавших, что значит "верить сверх надежды?" (Рим. 4,18). Вера находит неоспоримые божественные истины и несомненные факты там, где разум и человеческое мнение решительно ничего не видят. О, как прискорбно отсутствие в нас этой веры! Да поможет нам Господь с большей ревностью ухватываться за каждое слово, исходящее из уст Божиих, и питаться им со всей детской простотою веры!
