Израиль, однако, не готов был занять это блаженное положение. Вместо того, чтобы радоваться "святому обетованию" Божию, он дерзнул дать Богу обязательство, какого ещё никогда не смели произнести человеческие уста. "И весь народ отвечал единогласно, говоря: все, что сказал Господь, исполним." (ст. 8). Израильтяне даже не говорят: "Надеемся исполнить" или "постараемся исполнить", слова, в которых сказалось бы хотя бы некоторое недоверие к самим себе. Вполне определённо они говорят: "мы исполним". Так говорили не только отдельные честолюбцы, исполненные самомнения и выделявшиеся этим из всего общества; нет, "весь народ ответил единогласно."" Они единодушно отвергли святое обетование, святой завет.
Какой же был результат всего этого? С той минуты, как Израиль произнёс обет, с той минуты, как он взялся исполнить закон, обстоятельства совершенно изменились. И сказал Господь Моисею: Вот Я приду к тебе в густом облаке... И проведи для народа черту со всех сторон, и скажи: берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве её; всякий, кто прикоснётся к горе, предан будет смерти" (ст. 9-12). Произошла существенная перемена. Сказавший: "Я носил вас как бы на орлиных крыльях и принёс вас к Себе", облекается "густым облаком" и говорит: "Проведи для народа черту со всех сторон." Тихие звуки благодати сменились "громами и молниями пылающей огнём горы" (ст. 16). Ввиду чудесной благодати Божией человек дерзнул заговорить о своих жалких делах. Израильтяне сказали: "Мы исполним"; теперь им придётся встать на некотором расстоянии от горы, и тогда будет видно, что они в состоянии выполнить. Бог в нравственном отношении отдаляется от Израиля, народ же охотно мирится с этим, потому что он исполнен страха и ужаса: и мы не должны этому удивляться: все, виденное им, было действительно ужасно, так ужасно, что и Моисей сказал: "Я в страхе и трепете" (Евр. 12,21). Кто мог вынести картину "огня пожирающего", истинное изображение Божественной святости? "Господь пришёл от Синая, открылся им от Сеира, воссиял от горы Фарана, и шёл со тьмами святых; одесную Его огнь закона" (Втор. 33,2). Выражение "огонь" в применении к закону выражает святость этого закона. "Бог наш есть огнь поядающий" (Евр. 12,29), не терпящий зла ни в мысли, ни в слове, ни в действии.
Израиль впал в роковую ошибку, говоря: "Мы исполним". Это значило взять на себя обязательство, выполнить которое он был неспособен, как бы он этого ни желал. Мы знаем слово: "Лучше тебе не обещать, нежели обещать и не исполнить" (Еккл. 5,4). Самая суть обета требует от человека способности его выполнить; но на что способен человек? Бессильный грешник, дающий обет Богу, подобен обанкротившемуся человеку, предъявляющему в банке чек, подписанный его именем. Дающий обет отвергает истину относительно своей человеческой природы и своего положения. Он разорён, что он может сделать сам? Лишённый всякой силы, он не может ни желать, ни делать что-либо доброе. Выполнил ли Израиль данные им обязательства? Исполнил ли он все, сказанное Господом? Золотой телец, разбитые скрижали, нарушение субботы, с презрением попранные постановления закона Божия, свидетели Божий, побитые камнями, Христос, отвергнутый и распятый, Дух Святой, которому люди противились, свидетельствуют об этом.
Читатель-христианин, не радуешься ли ты тому, что твоё спасение основано не на твоих жалких обетах и несбыточных решениях, а на "однократном принесении тела Иисуса Христа" (Евр. 10,10)? Да, в этом заключается наша радость; она не может обмануть нас. Христос взял на себя все обеты наши и раз навсегда со славою выполнил их. Жизнь воскресения течёт в членах тела Его и производит в них действия, вызвать которые требования закона не могут никогда. Он есть жизнь наша, Он и оправдание наше. Да сделается имя Его дорогим нашему сердцу, да наполнит и направит всю жизнь нашу дело Его! Посвящать служению Ему свои силы и быть Им употреблённым - пусть это сделается пищею и питием нашим!
Я не закончу этой главы, не упомянув месте из книги Второзакония, которое многим может показаться непонятным, но всецело касается разбираемого нами вопроса: "Господь услышал слова ваши, как вы разговаривали со мною; и сказал мне Господь: Слышал Я слова народа сего, которые они говорили тебе; все, что ни говорили они, хорошо" (Втор. 5,28). Судя по этим словам, можно подумать, что Иегова как бы одобрил обет, произнесённый Израилем, но при чтении всей части этой главы, в связи со стихами 24-27, мы тотчас же увидим, что здесь речь идёт совсем не об обете, а о страхе, испытанном Израилем вследствие данного им обета и в связи с ним. Они не могли вынести того, что было им возвещено. "Если мы ещё услышим, - сказали они Моисею, - глас Господа, Бога нашего, то умрём. Ибо есть ли какая плоть, которая слышала бы глас Бога живого, говорящего из среды огня, как мы, и осталась жива? Приступи ты, и слушай все, что скажет тебе Господь, Бог наш, и пересказывай нам все, что будет говорить тебе Господь, Бог наш, и мы будем слушать и исполнять" (Втор. 5,25-27). Они исповедовали свою неспособность встретить Иегову в том странном облике, который Он должен был принять на Себя по причине их кичливой законности. Никоим образом Иегова не мог одобрить отвержения безусловной и неизменной благодати для замены её непрочным основанием "дела закона".
Глава 20
Очень важно понять истинный характер и сущность нравственного закона, каким он представлен в этой главе. Человек склонён смешивать принципы закона с положениями благодати, вследствие чего ни закон, ни благодать не понимаются им, как следует; закон теряет свою суровую и непоколебимую величавость, благодать -свойственную ей Божественную привлекательность. Святые требования Бога остаются неудовлетворёнными, и, таким образом, неестественная система, созданная людьми, пытающимися примирить закон с благодатью, не достигает цели и не удовлетворяет многих различных и глубоких потребностей грешной души. На самом деле закон и благодать не могут соединиться в одно целое, потому что на земле нет ничего более друг другу противоположного, чем закон и благодать. Закон есть выражение того, чем человек должен быть по сути; благодать показывает, что такое Бог. Как можно было бы согласовать их в одну систему? Как мог бы спастись грешник отчасти законом, отчасти благодатью? Это невозможно: он должен быть спасён или тем, или другим.
Иногда закон называли "выражением мысли Божией". Это совершенно неуместное название. Сказав, что закон есть выражение мысли Божией о том, чем человек должен быть, мы подошли бы ближе к истине. Человека, желающего видеть в десяти заповедях выражение мысли Божией, я спрашиваю: неужели же в мысли Божией нет ничего, кроме "делай это" и "не делай того"? Неужели в ней нет благодати, отсутствуют милосердие, благость? Неужели Бог не являет, что Он есть? Не откроет ли Он глубоких тайн любви, которой горит его сердце? Неужели характер Божий заключает в себя лишь неумолимые требования и строгие запреты? Если бы это было так, следовало бы сказать, что "Бог есть закон" вместо того, чтобы говорить: "Бог есть любовь"! Но, слава имени Его святому, в сердце Божием заключается несравненно больше того, что когда-либо могли выразить "десять заповедей", произнесённых на пылавшей огнём горе. Если я хочу узнать, что такое Бог, мне стоит лишь взглянуть на Христа, потому что "в Нем обитает вся полнота Божества телесно" (Кол. 2,9). "Закон дан через Моисея; благодать же и истина произошли через Иисуса Христа." И в законе непременно заключалась известная доля истины; он свидетельствовал о том, чем человек должен быть. Как все, исходящее от Бога, закон в своём роде представлял собою совершенство, совершенство по отношению к цели, с которой он был дарован; но цель эта никоим образом не заключалась в обнаружении природы и характера Бога относительно погибших грешников. Благодать и милосердие в законе отсутствовали. "Отверг-шийся закона Моисеева без милосердия наказывается смертью" (Евр. 10,28). "Исполнивший закон человек жив будет им" (Лев. 18,5; Римл. 10,5). "Проклят всяк, кто не исполняет постоянно всего, что написано в книге закона" (Втор. 27,26; Ср. Гал. 3,10). Это не благодать; благодать не приходится искать на горе Синайской. Там Иегова является в страшном величии, в густом облаке, из среды мрака, бури, грома и молнии. Не таковы обстоятельства, сопровождающие завет благодати и милости; но они вполне соответствовали завету истины и праведности; именно таким заветом и был закон.
