— Нет, это просто мера предосторожности.

Глава 24



Думаю, мне нравится Джош, дядя Доминика. Он, конечно, чертовски напорист, но во многом напоминает мне Доминика. За те несколько раз, что мы виделись, этот человек не сказал мне больше нескольких слов. Однако кое-что я чувствую, когда он рядом. Это трудно объяснить, но мне кажется, что у него измученная душа, как и у его племянника.

Хотя, как только я узнаю, что с Домиником все будет в порядке, ему придется помучиться еще сильнее. Каждое мгновение, проведенное нами вместе, причиняет мне боль. С того момента, как я впервые увидела его, и до осознания того, что он был моим преследователем; от наших разговоров по телефону до авиакатастрофы. Именно это постоянно крутится у меня в голове. Те последние мгновения в самолете. Он любит меня. Я в этом не сомневаюсь. Но он оставил меня одну, в полном смятении, и это вывело меня из себя. Поэтому он вот-вот узнает, как я чертовски зла. Как только мы снова останемся наедине.

— Вы все очень быстро приехали, — говорю я Джошу, пока мы ждем, когда принесут наше кофе.

— Тут всего лишь полчаса лететь, — напоминает он мне.

И я вздрагиваю. Ничего не могу с собой поделать. Я начинаю жалеть, что вспомнила тот несчастный случай. Но тогда я бы не вспомнила о нас с Домиником, а это то, что я не могу принять как данность. Даже если я убью его за то, что он сделал после случившегося.

— Что случилось? — Спрашивает Джош, его глаза блуждают по моему лицу.

— Ничего. Просто мне не нравится думать о полетах, — говорю я.

— Я думал, ты не помнишь аварию.

— Не помнила.

— А теперь ты помнишь? Доминик знает, что ты помнишь? — Спрашивает он меня.

— Пока нет. Пожалуйста, не упоминайте об этом. Я хочу сама все рассказать ему.

— Обязательно расскажи. Без тебя, Люси, этот парень был настоящей развалиной.

Развалиной? Мне трудно в это поверить, учитывая, что все недели своего выздоровления я была одна. Объявляют наш заказ, и Джош забирает поднос со стойки.

Мы возвращаемся в больничную палату и застаем Доминика уже одетым.

— Что происходит? — Спрашиваю я его.

— Мы едем домой, — говорит он.

— О, тебя уже отпускают? Это безопасно? В смысле, что если твое лицо снова надуется, как воздушный шарик?

— Тогда вколишь мне еще эпинефрин. Я в порядке, — фыркает он в ответ.

— Я сообщу пилоту, что мы едем, — говорит отец Доминика, и я чувствую, как краска отливает от моего лица.

Даже и не надейтесь, что я сяду на самолет. Я возьму напрокат машину и сама доеду обратно, если понадобится. В ближайшее время я точно не сяду на самолет.

Доминик молча подходит ко мне. Он отталкивает меня назад, пока мы не оказываемся в ванной. Захлопнув дверь ногой, он наклоняется ко мне.

— Что случилось? Плохо чувствуешь себя?

— Нет, я... я не могу лететь домой, — шепчу я.

— Хорошо, — говорит он, взяв меня за руку. — Ты знаешь, что я никогда не заставлю тебя делать то, что тебе не по душе. Тебе нужно лишь сказать мне об этом, Люси. Я сделаю для тебя все.

Да, все, вот только ты не остался со мной, когда я больше всего нуждалась в тебе. Я держу эти мысли при себе. Не стоит сейчас раздувать этот спор. Мне нужно выбрать для этого время, желательно, когда я буду недалеко от дома, чтобы я могла уйти.

Поэтому вместо дерзкого ответа я киваю и лгу.

— Я знаю.

Потому что я пока не уверена, что он готов к правде. У меня в голове такая путаница. Я абсолютно уверена, что люблю этого мужчину. И я также не могу не признать, что очень зла на него. Когда ты любишь кого-то, эта любовь усиливает все остальные эмоции в десять раз. Ты не можешь испытывать настоящее раздражение, разочарование, горе, ненависть, страх или злость по отношению к кому-то, если у тебя нет к нему чувств. Ты должен заботиться о нем. Тебя должно волновать, что он думает и чувствует. А когда дело касается Доминика Маккинли и моей любви к нему, я боюсь, что он может воспользоваться этим в своих интересах, потому что страх потерять его слишком велик.

Находиться в таком положении опасно.

Доминик берет меня за руку и выходит из ванной. Его родители и дяди прекращают свой разговор, и все четыре пары глаз устремляются на нас.

— Мы едем обратно. Увидимся там, — говорит он им как ни в чем не бывало.

— Подожди… Ты думаешь, это разумно? Тебе не стоит ехать через всю сельскую местность, Дом, — возражает его мама.

— Я в порядке. Я не хочу лететь на самолете. Я позвоню тебе, как только мы вернемся. Мне жаль, что вам всем пришлось приехать сюда, — говорит он, обнимая маму свободной рукой, – той, которая не цепляется за мою руку так, словно от этого зависит его жизнь.

Его мама смотрит на меня, а затем снова на Дома.

— Хорошо, но звони мне каждый час, чтобы я знала, что с тобой все в порядке.

Я смотрю в пол. Очевидно, что он не летит домой со своей семьей из-за меня, и из-за этого я чувствую себя очень виноватой.

— Знаешь, ты можешь пойти со своими родителям. Со мной все будет в порядке. Я возьму машину или попрошу Ксава приехать сюда, — говорю я Доминику.

Он хмуро смотрит на меня и отрицательно качает головой, ничего не отвечая. Вместо этого он берет бумажник и ключи с маленького столика у больничной койки.

— Я позвоню вам, — говорит он своей семье, выходя из палаты и таща меня за собой. Когда мы подходим к машине, Доминик вручает мне ключи. — Хочешь сесть за руль? — Спрашивает он меня.

— Конечно. Ты в порядке?

— Я в порядке. Просто устал и не хочу потерять сознание за рулем, когда ты в машине, — говорит он.

Когда мы выезжаем на дорогу, Доминик тут же засыпает. Мы уже на полпути к дому. Осталось около трех часов езды. Я часто поглядываю на пассажирское сиденье, чтобы убедиться, что он дышит. У меня паранойя из-за того, что что-то может пойти не так. Я мало что знаю об аллергии, поэтому не знаю, чего ожидать. Впрочем, я согласна прожить всю оставшуюся жизнь, больше не видя этого никогда.

Доминик просыпается через два часа. Он выпрямляется на сиденье.

— Черт, прости. Я не хотел засыпать на тебе, — говорит он, поднимая голову с моего плеча и глядя через лобовое стекло на открытую дорогу.

— Все в порядке. Твою машину вести не так уж сложно. — Пожимаю я плечами.

— Ты что, теперь становишься фанаткой Бентли?

— Возможно, — признаю я. Быть за рулем этой машины действительно приятно.

— Остановись. Теперь я сяду за руль.

— Ты уверен? — Я смотрю на него. Кажется, ему... лучше. Его лицо выглядит менее опухшим, чем когда мы уходили из больницы два часа назад.

— Да, я в порядке.

Я съезжаю на обочину, и мы меняемся местами. Устроившись на пассажирском сиденье, я жду, пока мы снова не окажемся на дороге. Только тогда я замечаю телефон Доминика на центральной консоли. Я беру его и собираюсь ввести дату своего рождения, чтобы разблокировать, но останавливаюсь. Я ведь пока не должна этого знать.

— Какой у тебя код? Я хочу написать брату, — говорю я ему.

Дом прижимает большой палец к телефону, и экран разблокируется. Я просматриваю его контакты, пока не нахожу номер Хоуп. Я не уверена, что она сможет мне помочь, но сейчас я могу положиться лишь на нее.

Я:

Хоуп, это Люси. Долго рассказывать, но не могла бы ты встретиться со мной у дома Доминика с бейсбольной битой?

Ее ответ появляется почти мгновенно.

ХОУП:

Ты в порядке?

Я:

Да. Мне просто очень нужна бита. Мы приедем примерно через час.

ХОУП:

Увидимся там.

ХОУП:

Что бы ни натворил мой кузен-идиот, знай, что он действительно любит тебя, Люси. Даже если ты не помнишь, это правда.

Я:

Я знаю.

Я удаляю сообщения, а затем возвращаю его телефон на центральную консоль.

— Ты в порядке? — Спрашивает меня Дом.