Призывно махнув рукой, я медленно пошел вперед. Черная херовина на полу немного скользила, заставляя напрягаться на шаге. Но мне любопытно другое — сколько стволов целится мне в спину? Не утерпел, коротко оглянулся и на душе потеплело — бойцы грамотно рассредоточились по флангам, сектора для стрельбы узкие, но сгодится и такое.

Мелкая показала большой палец — всегда на посту командир. Движемся. Затем она ткнула тощего, а когда тот покосился, показала ему на задницу и коротко чиркнула по горлу. Шест округлил глаза и показательно набычился. Нашли время — пионеры-веселушки.

Я вскинул сжатый кулак — во-первых, чтобы пресечь ненужную пантомиму, во-вторых — впереди показался провал. Посреди коридора чернела дыра на пару квадратов, за ней — стены скрутило катаклизмом, создавая глухой каменный тромб. Путь один — вниз. Вот только на грани дыры на полу желтовато скалится человеческий череп — смотрит костью на приближающихся нас и выглядит неприятно. Сто против одного, череп не просто случился — его, сука, разместили. Но на то мы и пилигримы — останками нас не запугать.

— Череп, — ровно отметила Фрау. За столь спокойные интонации ее впору обнять.

— Смотрит, — прошептала Крыса.

— Чем, дура? — поинтересовался тощий, но Пугало не опустил.

Такой вот набор бессознательного и психологического, с которым работать и работать. Я извлек карту, присматриваясь к требуемому участку. Изгиб маршрута обозначен, но никаких пометок о заглублении — есть пару непонятных черточек, подозреваю, из разряда машинных экзерсисов Аади, но кто ж поймет. Лады, посчитаем, что дыра принята в расчет и проследуем. Иных вариантов нет.

Подошли на полусогнутых, старательно выцеливая пространство, и смело заглянули в бездну. Утрирую конечно — глянули одним глазком на росчерке фонарика и вот когда никто не кинулся, посмотрели уже обстоятельно.

Метровой ширины перекрытие из сплавленного камня обрывалось метрах в двух над непонятной металлической платформой, протянувшейся поперек верхнего коридора — из тьмы во тьму. Загнутая по краям она напоминала гигантскую крышку, или крышу, или хрен пойми что. Надо спуститься, чтобы не уйти в гадания и пустую трату нервов. Но что-то эта херовина напоминала — что-то знакомое.

Тощий без понуканий закинул вниз конец веревки и занял позицию поудобнее — наш гео-подъемник. Если что, успеет выдернуть тушки соратников. С этой почти успокаивающей мыслью, я первым соскользнул вниз, шаркнув плечом по скальной тверди. Вопрос, кто проделал отверстие, даже рассматривать не стану — в чертовой подземке, по первому впечатлению, возможно все.

Припав на колено, развернулся по радиусу — прицел лево, прицел право. Луч фонаря резанул темноту, скользя по новому тоннелю белесым пятном. И часть вопросов отпала — я стою на крыше пассажирского состава метрополитена, чья змея встала в проходке на вечный покой. До боковых стенок метра по полтора — есть где протиснуться, но я бы рискнул зайти в вагон. Больше пространства для маневра нам не повредит. Хотя запахи и звуки не из приятных — тихие и гнетущие, бередящие подсознательное. От местного сухостоя я уже готов принять любую дичь — может твари тут по-другому сохнут?

— Спускайтесь по одному. По команде. — Я посторонился и еще разок мазнул по окружности фонарем.- Первый пошел.

Спустились минут за десять, причем Фрау неэстетично грохнулась, сорвавшись с веревки. Звук ушел по тоннелю, и чернота необъяснимо сгустилась. Разум понимал — психологическая обманка, но глаза видели. И очко сжималось столь плотно, что впору подумать об ультразвуке.

— Я… — Кулинар завозилась, стараясь перекатиться на бок и подтянуть оружие.

— Тихо, — прошипел я. Да какого хрена?

— Иду, — вдруг объявил наверху тощий. — Держитесь!

Не знаю, что ему подумалось, но остановить бойца я не успел. Набор костей и рвения, отягощенный броней, колуном, рюкзаком и Пугалом сверзился вниз в благородном порыве.

— Зараза, — успела прокомментировать мелкая, заслышав хруст.

И мы провалились.

Свет сыграл с тьмой в веселую круговерть. Реальность раздробилась на отдельные фрагменты, что смазались в движении, и финита — я молодецки ухнул, врезавшись плечом в пол. Организм перетряхнуло. Что-то хрустнуло, звякнуло и зашуршало. Но боль пока умеренная — не способная сбить сознательное. Так что попробовал перевернуться и прицелиться — пусть враг, коли таковой случится, видит угрозу.

Бойцы возятся точно стайка коал — с охами, вздохами и чувственным матом.

— Замерли! — пришлось поднажать голосом. Пока нас не едят, можно привнести в действительность порядка. — Статус.

— Сейчас командир. — Голосок у Ивы глухой и болезненный. Опять не слава Оси, опять проблема. — Сейчас…

Я посмотрел на крышу, в которой рваными краями щерилась дыра. Вот каким хером мы пробили дыру в металле? На вид конструкт прочный, но повел себя хуже листа картона. Флуктуация?

«Пустота»

Да чтоб тебя, железная! Твои комментарии дарят мне седину. Сердчишко зашлось набатом и останавливаться не собирается. А прицел уже нехорошо водит по абрису разлома — называется, хрен попадешь. Давай-ка — вдох-выдох. И подумать о чем-нибудь красивом. Намерение, бесспорно, хорошее…

Что значит «пустота»?

— Ушибы, — нарушила общее сопение Ива. — У тощего фингал.

— Че? — Шест возмущенно привстал и добротно приложился к изогнутому поручню. Загудело.

— Хочешь второй для симметрии? — спросил Замес и с намеком покосился в мою сторону.

И чего им неймется? Мы вроде как при исполнении — выполняем боевую задачу с численным превосходством противника. Хотя, чего спрашиваю — нервничают ребятушки, до адреналинового шторма и потери контроля.

— Когда выйдем, бойтесь, — пообещал я тихо и внушительно. Гляжу — осознали перспективу и немного сменили приоритеты ужасного. А подземка — то херня, просто давящий пыльный склеп.

Темнота у вагонного тамбура чуть шевельнулась. Толком разглядеть не успел — просто на периферии дрогнули оттенки. Но через мгновение я уже перетек в стойку и вскинул автомат. Боль пройдет, смерть — нет.

Бойцы худо-бедно повторили маневр. Мельком я увидел в луче лицо Ивы с щедрым мазком крови от носа до уха.

Тьма равнодушно застыла, насмехаясь над дрожью фонариков.

Могло показаться? Очень даже да — нервы, напряжение, то да се.

Где-то в соседнем вагоне заплакал ребенок. Звук похож до одури.

— Стреляю, — тощий почти выдавил слово. Скрутило мужичка. Но я и сам готов щедро нажать на спусковой — чтобы лишь вспышки и грохот стрельбы. Они понятны и милы сознанию, которое ежится в пароксизме потустороннего приступа.

Звук прекратился столь же резко. И вновь растеклась тишина.

Вагон, за мутными окнами призраки стен, на седушках серый налет и два тамбура перехода -черные пятна неизвестности. Это если, сука, коротко и без экивоков.

Нам гипотетически налево, если верить карте. Именно туда, где плакала Муэрте. Лепота.

— Стреляю, — в шепоте костлявого уже нотки отчаяния.

— Мы и в первый раз слышали, — согласился я.

— То есть не стрелять? — с надеждой спросил боец.

— Достал, — кивнул я. — Встали и за мной.

Где-то что-то скребется. Если акцентироваться, то пробирает прям до мурашей. Но оставаться на одном месте — это не про смену, согласитесь. Идти первым не то, чтобы хочется, но выбора нет, потому как судя по мимике подопечных их состояние сродни дурости тощего. Один чих и случится локальный армагеддон. Ошметки пластика, звон бьющегося стекла, треск отделки, все дела. И много, много вспышек.

Я помотал головой, отгоняя виденье. Повел стволом — от окна к окну. Тени опять шевельнулись? Еще шажок, еще метр — мало-помалу и до победного.

Во втором вагоне нашли два мумифицированных трупа -мужской и детский — сидели понуро на сиденье, свесив головы, точно задремали. Под ногами разворошенный чемодан, на который задумчиво воззрилась Крыса.

Постояли, иррационально наблюдая за останками — шевельнуться или нет. Одно движение, стоит признаться, и я выстрелю первым.