За стеной без умолку звучало вьетское:

– Динь-динь, чик-чирик, ква-ква, мяу-мяу!

– Согласно легенде, их научила говорить лягушка, – вздохнул поникший Вальтер.

– Лучше б крыса научила их молчать.

– И крысы в Дайвьете поющие.

– Откуда знаешь?

– От дедушки.

– Я смотрю, он всюду бывал!

– Да, и в Хошимине, и в Ханое. Он же профессор, историк культуры! Изучал рукописи, древние памятники… Даже в подводном аппарате опускался.

– Расскажи о нём. Он лекции читает?

– Да, но…

– Привези в записи. Умного человека интересно послушать, если тема не узко научная. Я после училища понял, что упустил много важного. Пора навёрстывать.

– Я спрошу. Если разрешит… – Вальтер замялся. – Не знаю, уместны ли на От-Иньяне его взгляды.

– Что, очень неформатные?

– Мы воюем, а он – пацифист. Гуманист и антиглобалист. Вряд ли ты его поймёшь.

– Скорей я тебя не пойму. С чего ты по его стопам не двинул? Нырял бы в затонувшие цивилизации. Там, на дне, много чего – Петербург, Шанхай, Калькутта… Вся история до кризиса, чумы и сириан.

– О, я хотел стать гуманитарием. Я готовился. Но – переломный возраст, эти нападения из космоса, жестокости… Во мне взыграли Blut und Boden, кровь и почва. Зольдат, воевать, Землю защищать! Дедушка был потрясён моим выбором. Когда я пришёл в форме курсанта, он совершенно расстроился, произошло отчуждение. Впрочем, он до сих пор надеется, что я вернусь из военщины в науку.

По ту сторону стены звонко засмеялись в десять голосов. Влад сдвинул брови.

– Ещё меньше я понимаю этих, из Дайвьета. Как можно жить, будто сардины в банке, и при этом веселиться? У нас парень с девчонкой сразу ищут, куда от стариков уехать, а эти уплотняются и уплотняются.

– Общинное мышление! Они должны чувствовать плечо товарища, чтобы не умереть от одиночества.

– Я вспоминаю Алима… – сквозь зубы сознался Влад.

– Я тоже! – горячо поддержал Вальтер, и оба загрустили об утрате лейтенанта Салдана. Парень хоть был из чумной Еврозоны, но уже усвоил все основы индивидуализма и другим жить не мешал.

– Можно составить официальный запрос в коммунально-эксплуатационную службу, – с сомнением предложил Хонка.

– Дохлый номер. Они ответят: «Всё проплачено, законно и разрешено».

– Там есть твой соотечественник, Рудаков. Пусть поможет, как русский русскому.

– Поможет, держи карман шире! Легче дрейфер прошибить, чем Рудакова. У него всё по инструкции, словно у немцев.

Вальтеру сравнение не понравилось. Он полагал, что русские чаще решают проблемы по-казацки: «Была не была!» А тут в лице Рудакова такой строгий фатерланд…

– Или напустить на них пожарных?

– Ну, это не по-мужски. Последнее дело – пожарных науськивать! Сам знаешь, как они приходят – с порога видят сто нарушений, сразу штраф, отрежут провода и лампы снимут, а вместо простыней прикажут постелить асбест.

– Да, верно, камрад!

– Остаётся пропадать.

– И ты смиришься? – не поверил Вальтер.

– Иногда надо смиряться. Для разнообразия. Когда прёшь напролом, устаёшь. Сядь и пойми, что та глыба, которую лбом не своротишь, послана тебе для смирения. Так учила моя бабушка.

– Прежде ты о ней не вспоминал.

– Значит, пора; не всё ж тебе дедулей козырять. Она была простая женщина, из всего делала выводы на основе своей веры. Скажем, если бог дал тебе место на свете, чужим там делать нечего, а если они всё-таки лезут, у тебя есть голова, руки и дрын в руках.

– В нашем случае оружие неприемлемо, – рассудил Вальтер, тщательно смирившись. – Руки тоже, даже если чешутся. Остаётся голова… Вот, слушай! Надо чем-нибудь убедить Рудакова. Найти аргументы в пользу выселения вьетов. С цифрами, фактами… Измерить площадь жилья и сравнить с нормативами.

– Я тебе заранее скажу, какую резолюцию наложит Деев. В духе – русский ко всему привычен, в тумбочке поместится, а на войне как на войне, нечего роскошь разводить. Ещё вьетов в пример поставит – равняйтесь на них, они стопочкой спят.

– Между прочим, в западных лучах всё обстоит иначе!

– Удивляюсь, как ты смело к нам вселился. Знал ведь, что здесь с уютом негусто.

– Мой дедушка…

– Мать моя, опять он! У старика длинные руки – он тобой с Земли руководит.

– …учился в Москве. Два года слушал курс в историко-архивном институте. Он вас всегда превозносил. «Милый Вальтер, – говорил он, – если хочешь стойко переносить любые тяготы и лишения, довольствоваться малым, презирать излишества, но при том верить в истину и возвыситься духовно – поживи с русскими. Изнеженная Европа не даст тебе и сотой доли того стоицизма, каким обладают наши братья-славяне». Я последовал его совету, – скромно закруглил Вальтер патетическую цитату.

– Однако! – поразился Влад. – Пожалуй, пацифизм я ему прощу. С гуманизмом погожу.

– Всё-таки я считаю для тебя полезным ознакомиться с бытовыми условиями Запада. Идея сослаться на них в запросе к Рудакову кажется мне выигрышной, несмотря на возможные возражения генерал-майора.

– Без приглашения… – Влад задумался.

– Оно будет! Завтра у Райта вечеринка.

– Меня туда не звали.

– Зато звали меня; я пока не дал ответ. Поставлю условие: приду только вместе с тобой. Они с радостью согласятся и внесут тебя в список! Там будет самая разная публика… а также девочки и овцы. – Взгляд Вальтера как-то особенно потеплел.

– Что за список?

– Райт должен точно знать число гостей, чтобы заказать закуски – сколько сэндвичей, сколько фруктов, поштучно.

«По бутерброду на рыло. Вот жмотьё!» – искренне возмутился Влад.

– М-да… Будь у меня вечеринка, я б ползарплаты выложил, лишь бы все обожрались.

– Разница культур! – пожал плечами Вальтер, озирая стол – не осталось ли чего съестного? Увы! переживая о нашествии вьетов, он дочиста подмёл припасы Влада – и масло, и галеты, и конфеты, и круассаны с джемом. Улучив момент, обер-лейтенант засунул в рот кусочек рафинада. Как порою от волнения развозит на предмет покушать!

– Вальтер, калории.

– Если притязаешь на овечек, – Хонка искусно отвлёк внимание хозяина от сахарницы, – то нужна доплата. Овцы казённые. Даром только стриптиз.

– Даром мне вьетки покажут, готовясь ко сну.

– Правда, они как куколки? Вот кого запускать в овечью серию…

– Куда им овец, на пятачке тесниться! Их там… сколько в Дайвьете?

– Триста с чем-то миллионов. Под четыреста.

Влад с уважением присвистнул:

– И чума их не берёт! То-то они в Мьянму 1 лезут – места мало.

– Индийцы не пустят.

Вьеты лопотали и стучали в холле, всеми своими звуками олицетворяя Жёлтую Угрозу, который век нависшую над Лигой Наций.

«Зачем Запад «третий мир» спонсировал? – размышлял Влад. – Сами куски во рту считают, а туда деньгами сыпали, и что? Где был миллион бедных и голодных, стало сто миллионов бедных и голодных… А может, не голодных? отчего их столько развелось, не с голодухи же?.. Чёрт бы драл этого Киплинга и «бремя белых»! Дали им антибиотики, прививки, они дохнуть перестали и вместо «спасибо» хлынули на нас ордой. Если б не чума и Лига – мы все давно бы щурились и чирикали: «Динь-динь!»

– Райт, привет! – телефонил тем временем Вальтер. – Я буду, и не один. Знаешь, кто со мной придёт?.. Да! да! он самый!

* * *

За пределами системы Глиз Желанной, за орбитой её последней планеты царила тьма – годы, сотни и тысячи лет, целая вечность пустоты, безмолвия и мрака. Призрачный обод Млечного Пути и пылинки звёзд, среди которых терялась далёкая Глиз.

В четырёх миллиардах километров от Иньяна возникло едва заметное пятно полной черноты. Пропустив громадное тело, летящее быстрее света, тоннель безинерционного прыжка тотчас закрылся.

…Окоченевшие отсеки нагревались. Примёрзшие к стенам тяжёлые мешки отталкивались и текли по изогнутым тёмным ходам. Пульсирующие узлы засасывали их и вбрасывали в кольчатую трубу, полную быстро движущихся лап. Фосфорические блики зеркал выхватывали из вязкой жидкой темноты бока в грязно-бурой костяной броне, мясистые сопла, гибкие стебли.