– Зла всё больше, – подтвердил хозяин. – Один монах приходил, проповедовал – мол, много душ отправится прямиком в пекло. А Тэтке Рыбачка кадила над зерцалом, которое брат выловил, и видела – медузы пО небу летят. Её корчи схватили, по полу каталась и кричала: «Надо на холмы бежать». Допросили на дыбе, и оказалось – она манихейка, вещала по наущению бесов. Чёртово клеймо на ней нашли – родинку между грудями. Всех ведьм сожгут в престольный день, надо сходить посмотреть.

–Зерцало?.. что за зерцало? – Рыцарь уставился на хозяина.

–Племяш сказывал – шириной полторы стопы, внутрь вогнуто. Взглянешь в него – кажет личину страшную. Бесовская вещь! Тэтке призналась, что зерцало говорящее. Мол, даже с именем – его звать Дева Роза Рубит Хату. Тьфу, погань!

– Много стран я прошёл, но такой вещи не видывал. – Рыцарь поднялся из-за стола и кликнул слугу: – Эй, Абле! заплати за еду… Где, говоришь, эта диковина?

– Её снесли в Энс, к инквизитору в дом. Мессер, да надо ль вам оно?.. только греха набираться…

– Мне отпустил грехи сам папа римский – и прошлые, и будущие на три года, исключая лишь измену.

Что-то забрезжило впереди. Я не знаю, что означает весть о зеркале, но для меня она очень важна. Я слишком любопытен, чтобы пропустить такое зрелище, как говорящее зерцало.

Кто нынче инквизитор в Энсе?.. Не важно, я сумею с ним договориться. Он тоже захочет послушать о Святой Земле, Гробе Господнем, о фараонах…

…и о всплывающих из песка мумиях. Это сродни – не странно ли? – нашему обычаю варить знатных покойников, пока плоть не отпадёт от костяка. Я видел, как варили двоих – барона из Бургундии и кавалера из Наварры. Магометане воротили нос от котла и насмехались: «Вы, франки, дикари!» Сами же веруют в джиннов, которые крадут плоть.

–Веселей, Абле! Мы уже близко к дому.

–Скорей бы, ваша честь.

Рыцарь со слугой взъехали на пригорок. Низменная Фрисландия лежала перед ними как простёртая ладонь – тщательно размежёванные поля, извилистые прорези речных русел, редкие рощи, шпили церквей и наросты селений. Вдали, в голубовато-серой дымке, неясно мерцала гладь моря.

Ещё дальше, на окоёме, низко висела череда хмурых туч – словно войсковой строй, замерший перед атакой.

Дева Роза Рубит Хату – что за нелепое название? Истинно демонское, нарочито исковерканное…

Тут меня пронзает узнавание, будто я на одной из кривых улочек Каира или в переулках Иерусалима вдруг разглядел во встречном басурмане давнего приятеля, с которым некогда бражничал при дворе графа.

Имя зеркала!

Оно открывается мне внезапно, как порыв ветра, как вспышка солнечного света на клинке.

Тэтке Рыбачка назвала имя под пыткой, как сумела, потому что – тёмная, безграмотная баба, – не в силах была осознать его смысл и передать звучание.

Меня охватывает озноб.

«Немедля назад! Здесь нельзя оставаться ни минуты! Вскачь, галопом на юго-восток, гнать без роздыха, хоть бы конь пал!»

Всё существо моё вопит, призывая к немедленному бегству; я в ужасе гляжу на ряд замерших над горизонтом туч; я хочу обратиться к Абле – но тело продолжает следовать дорогой сна, я шенкелями посылаю коня вперёд, я улыбаюсь, предвкушая встречи с родичами и друзьями, я хитро щурюсь, представляя, как буду беседовать с епископом и инквизитором, я еду рысью навстречу смерти.

Я умру завтра.

Все здесь умрут завтра, в престольный день. Пригожая дочь хозяйки, дурёха Ройтске, зажиточный мужлан-хозяин, мой верный Абле, инквизитор, лейтенант церковной стражи и тысячи, тысячи других.

Но Тэтке Рыбачка умрёт первой и будет счастливее всех, потому что нас ждёт нечто хуже смерти.

У бесов есть три уловки: одна – завлечь, вторая – препятствовать, третья – запугивать.

Юань Мэй

«Новые записи Ци Се», цзюань 4

– Рома, держись! – шлёпнула её Гугуай. – Твой блондинчик – помнишь, за четвёртым столиком? когда с транспорта хлынули? – заказал тебя в номер-люкс на всю ночь, с ужином и завтраком.

– Кто сказал? – встрепенулась Рома, едва не выдав себя с головой.

– Диспетчерша сболтнула. Ещё прикинься, что не ожидала! – Гугуай состроила насмешливую гримасу. – Ишь, как щёчки зарумянились… Я сразу поняла, когда он вышел, а ты следом – вся будто намаслена. Кто в кого втюрился, а?

– Да ничего у нас не было! – Рома даже возмутилась. – Всё по графику, парень как парень. Есть мне время уси-пуси разводить! Перед ним двое, за ним двое – парилась, блин, как солдатская овца. Какие чуйства, отдышаться бы. Чего он там себе вообразил?..

– Давай-давай, рассказывай, – с ухмылкой покивала негера. – Я новенькая, не соображаю ни фига. Соври-ка – мол, славянский малый, нецелованный, ему в новяк, он с непривычки задурел… Сказочки – ягняткам, а мне хоть говори, не говори – я всё вижу.

– Сказала – пропустила, как любого. – Рома овладела собой, взяла жёсткий тон. – За него не отвечаю, но что касается меня – по классу тантры девяносто пять из ста, я китайскому гуру экзамен сдавала.

– Сознайся, легче будет, – издевательски подмигнула Гугуай. – Мне-то можно, я не трепло. Поделись.

– И угадала ты мимо – он швед.

– Тоже порода хорошая. Значит, поболтали?..

– Так, мало-мало, сколько полагается. Холостой, инженер навигационных систем, приехал что-то устанавливать от фирмы.

– Ну а в деле?

– Средне. Навык есть, но и только. Словно программу инсталлирует.

– Чего-то ты не договариваешь, – сомневалась Гугуай, убрав из голоса насмешливые нотки. – Обычный мэн без всяких яких – и вдруг тебя припёк… Или ты извернулась, класс тантры показала? За так швед не стал бы деньжищи выкидывать.

– Мужчины простые, как ботинки. Их водят инстинкты и… – Рома мгновение помедлила, вспоминая курс психологии, – подсознательная память. Какая-нибудь соплюшка, с которой он обжимался сто лет назад. Лицо, запах, волосы – ему что-то запало, он её ищет, сам не зная, чего хочет.

Она избегала ссор с агрессивной, горячей негерой. Лучше запутать Гугуай в болтовне о психике мужчин, чем показать ей хоть краешек подлинных чувств.

«Он придёт» – ждала и маялась она, бездумно вращаясь в быту Кошкиного Дома, равнодушно и умело утоляя гостей.

«Он придёт». Время изменилось – часы то растягивались, как жвачка, то слипались в ком пустопорожних разговоров, еды, сна, встреч с безымянными клиентами.

День. Два. Три. Неделя!

«Где же он?»

Она веселила компанию американских пилотов на вечеринке. «Говорят, у вас был Сокол?» Маха танцевала. Её дружок Райт хвалился пушистым, сердитым борткотом дымчато-серой масти, с белой грудкой. «Маха вне себя от счастья, когда Бармаглот лижет ей пятки». «Ай! ай, я щекотки боюсь! Райт, убери кота! Ай-яййиии!..»

Рома принуждённо смеялась со всеми, глядя, как суровый Бармаглот охаживает шершавым языком ступни извивающейся Махи. Этот кот и эта нагота казались ей необычайно яркими, пронзительными, как игла. Изнутри толчками подступало нечто, остро знакомое, летуче быстрое, застрявшее в памяти, как первый секес.

– О!.. Вы оригинально целуете.

– Красивые руки. – Сероглазый блондин изучал её откровенно и пристально. – Что будем пить?

– Глоток пива. Чешского.

Потом она художественно разделась, немного играя телом, и деликатно раздела его. На автоматизме – раз-два, три-четыре. Соблюдай график, помни о времени и не раздражай клиента спешкой. Ему должно быть приятно и нежно.

Он странно, гибко двигался, стоя на месте, и рубашка скользила с него, как льющаяся вода, повинуясь её рукам. Лицо парня, даже с открытыми глазами, выглядело спящим, а губы слабо улыбались – так бывает во сне.