Глазища выродка джиннов смотрят пристально и неотрывно. На тонкой шее слабо шевелится большая голова с редкими волосами. Возраст его не угадать.

«Вот деньги. Теперь мальчик мой. Скажи воину – пусть…»

«Ты умно решил, франк. Ему не место средь людей».

Выродок издаёт яростный вопль, когда воин поднимает его за ногу. Руки выродка мелькают необычно быстро, стараясь ухватить арапа за одежду. Широкий тонкогубый рот широко разевается, показывая редкие зубы и тонкий синеватый язык, он…

…лопочет что-то, похожее на слова. Потом визжит так, что закладывает уши. Толмач со стоном сжимает голову ладонями.

«Дитя шайтана, – морщится арап. – Они быстро мужают, если не укоротить вовремя. По твоей воле, франк!»

Мелькает изогнутый меч; голова падает на землю, залитую кровью.

Но выпученный, немигающий и злобный взгляд продолжает сверлить меня сквозь какую-то завесу. Это взор, наделённый речью.

«Ты поплатишься!»

Женщина смотрит, не видя, как некогда в колдовском ослеплении, напущенном духом ночи. Она сжимает в ладони золотой флорин и шепчет что-то, лицо её спокойно.

«Я поступил как хозяин раба».

«Она согласна, франк. Ты напомнил ей мужа».

«Что ещё она сказала?»

«Она говорит – Я не виновна в его крови. Я слишком устала, чтобы плакать. Это не моё дитя. Он был ифрит и сын ифрита».

«Велик Аллах! – Воин обтирает меч платком. – Франк, ты смел, коли бросаешь вызов джиннам. Может статься, у мальца есть братья… Будь осторожен».

«Какие ещё братья?»

«Те, которым не снесли головы с плеч. Они умны и быстро восходят к власти. Говорят, при дворе Бейбарса… Дай нож!»

«Зачем?»

«Надо пригвоздить его кровь, чтоб не взывала к мести».

«Как султан мог растить при дворе бесёнка? Ублюдок столь уродлив…»

«Лишь вначале. Потом они меняют облик».

– Зерцало колдуньи? – переспросил рыцарь, утерев губы. – Занятно. Я бы взглянул на него, если позволите.

Инквизитор в раздумье поглядел на кошелёк. Щедрый дар… тем более вручён наедине, без свидетелей. Рыцарь умеет поддерживать добрые отношения.

– Ваше желание можно исполнить. Надеюсь, вы исповедались и причастились?

Надёжный ломбардский сундук открыт. Руки инквизитора подняли крышку, затем развернули ткань. Под пальцами блеснул вогнутый бледно-жёлтый металл. Рыцарь сам извлёк предмет из сундука.

Вот оно.

Дева Роза Рубит Хату.

Оно легче, чем можно ожидать от изделия из латуни.

Кажется, это вовсе не металл…

Раздаётся шёпот. Он идёт изнутри меня, он повторяет имя, имя, имя.

Оно зовёт хозяина. Это ЕГО имя.

Из зеркальной чаши глядит искажённое лицо с выпуклым, неподвижным взглядом.

«Думаешь, ты ускользнул от меня?.. Убийца!»

Прямой меч в тяжёлой руке рушится на врага, разрубая наплечные пластины и кольца кольчуги. Сталь погружается в плоть, раскалывает кость. Кровь вырывается из раны горячим багровым потоком. Белизна смерти заливает гордое юное лицо, никнет стан, подгибаются ноги. Словно стебель цветка подсечён. Враг валится наземь.

Кривой меч серебряной молнией ударяет по тощей шее. Голова отрывается от тела и летит в потоке крови к сухой растрескавшейся земле. Тук!

Арап вонзает нож в красную лужу:

«Пусть земля пьёт!»

– …Мессер, вам дурно?

– Ничего. Это от вина. Выпил лишнего.

Пряное, густое красное питьё…

Я спешно переворачиваю зерцало. Не надо встречаться с прошлым. Хотя – что есть в нашей жизни, кроме прошлого и той минуты, где мы сейчас?.. Инквизитор прав – надо уйти из времени.

Но на обороте меня ждёт надпись из острых знаков, вырезанная по спирали от края к середине. Эта надпись мне давно известна, хотя я вижу её впервые.

СМОТРИ И УЗРИШЬ. ПРЕД МУЖЕМ, ПОЗАДИ ЖЕНЫ, ВСЁ ДВОИМ. НА ЗОВ ОТЗЫВ, КОГДА ЗНАЕШЬ ДРУГА. ЗЛАТО СПИТ, СЕРЕБРО НЕТ. ЕСТЬ ВЛАДЫКА, ЗОВ…

Нет, не зов – имя. Тэтке Рыбачка слышала его с той стороны, где гладь.

Пред мужем? Да, верно – передо мной, то есть минувшее. То, что уже было; оно зримо во всю даль, насколько я его помню. А что позади, открытое жене? Грядущее?.. То, чего пока не случилось, невидимое?

– Дьявольское зеркальце… – вырвалось у рыцаря.

– Убедились? – сурово спросил доминиканец, вынимая вогнутый диск из его рук.

– Погодите. – Рыцарь задержал у себя вещь, не отдавая инквизитору. – Злато, серебро…

– Должно быть, оно полое внутри. Искусно отлито.

– Злато спит. – Он высвободил зеркало и взял в обе ладони.

– Вы… – Доминиканец чуть попятился. – Берегитесь, мессер!

– Что? – Рыцарь смотрел в чашу, прикованный зрелищем.

– Вы повторяете её слова. Бросьте зеркало в сундук!

– Сейчас. – Он вперился в искажённый мир, таящийся за гладью.

«Я женщина. Я женщина. Жен-щи-на! Проснись, откройся!!»

Поколебавшись в нерешительности, жёлтое подёрнулось и полностью сменилось белизной арапского меча.

Плёнка глади лопнула, как мыльный пузырь. Рыцарю открылось бурное море с пенными гребнями волн. Хмурое небо. Нависшие тучи, шевелящие тёмными потоками дождя, похожими на нитчатые бороды. Они всё ближе, слышен глухой гул; чёрные животы туч озарялись изнутри сполохами молний.

– Да, – небрежно сказал он, возвращая зеркало, – коварная вещица. Слабодушного смутит не на шутку. Запрячьте его поглубже, а ещё лучше – заройте и положите сверху камень. От греха.

– Я отправлю его своему комиссарию, в Льоут, – помедлив, ответил инквизитор. – Прямо сегодня, без отлагательств. Так будет спокойнее. А то вокруг кривого зеркальца слишком много несуразных толков и нелепых событий.

Лицо рыцаря выглядело донельзя странным, несмотря на кажущееся спокойствие. Черты его вроде бы не изменились, оно осталось мужественным и надменным, но побыв некоторое время обращённым к зеркалу, лицо сделалось… каким-то женским, утончённым и маняще красивым. Словно преобразилось, восприняв своё отражение.

Но миг, другой – и вновь пред инквизитором стоял воинственный паломник с осанкой опытного всадника, привычного к доспехам и мечу.

«Чур меня! Иисусе, наваждение…» – Инквизитор осенил себя крестом.

–Велите приготовить мне сидение на помосте, в ложе для нотаблей, – повелительно молвил рыцарь. – Позаботьтесь, чтобы моё кресло было рядом с Его Преосвященством.

«Не могу же я уйти в мир иной, не перемолвившись с епископом. Ах, дура, дура Тэтке! Что бы тебе смолчать, тайно собрать вещички и бежать ночью в безопасный Льоут вместе с зеркалом!.. Ведь твоё место не на эшафоте, а с нотаблями… даже выше их. А я не могу спасти тебя от костра, бедная, потерянная сестричка».

Я вообще не в силах изменить ничего, что мне предназначено дорогой сна. Только идти шаг за шагом, строго повторяя свой давнишний путь.

Я сплю глубоко, во тьме – и среди осеннего дня в Энсе, и среди раскалённого солнцем Египта, и на палубе венецианского корабля, и в потайных ходах пирамиды. Все сны сошлись во мне, как свет в центре зеркала.

Зеркало лежит рядом со мной холодным диском, обёрнутое сгнившей кожей и истлевшей тканью, иногда слабо посылая в сырую землю зов, которого никто не слышит.

Только я.

* * *

6 февраля 3062 года, четверг

Северное море

Течение – будто медленный тяжёлый ветер. В непроницаемой мгле серо-зелёной воды застыли жёлтые световые конусы. Они выхватывали из тьмы плывущие потоки ила, похожие на сонную, ленивую метель.