Он снова начал ходить по залу, скрестив руки за спиной. Полы его чёрного плаща с серебряной отделкой — подарок благодарных ткачей Вольнограда — шелестели по мраморному полу, словно шёпот призраков.

— Я много думал об этом. О власти. О её природе и искушениях, — продолжил он. — И я пришёл к выводу, что концентрация власти в руках одного человека или группы людей неизбежно ведёт к тирании. Будь то король, церковь или… Легион.

Последние слова вызвали волну недоумения среди командиров. Эти люди посвятили годы созданию и укреплению Легиона, видя в нём не просто армию, а новый порядок, более справедливый, чем старый.

— Ты предлагаешь распустить Легион? — в голосе Карна Одноглазого звучало неприкрытое возмущение. — После всего, чего мы достигли?

— Нет, — Железный Лик остановился, глядя на свои руки — человеческие по форме, но металлические по сути, серебристая поверхность отражала тусклый свет факелов. — Я предлагаю трансформацию. Эволюцию. Легион должен стать не правителем, а защитником. Не судьёй, а мечом справедливости. Он должен служить народу Нисенхейма, а не властвовать над ним.

В зале воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием факелов и далёким гулом города за стенами цитадели. Командиры обдумывали слова своего лидера, пытаясь понять, что стоит за этой неожиданной философией.

— А кто будет править? — наконец спросил Хозяин Шёпота, поглаживая свою козлиную бородку. — Если не мы, то кто? Торговцы? Аристократы? Крестьяне?

— Все, — просто ответил Железный Лик. — Народный совет из представителей всех сословий. Выборные старосты в деревнях. Магистраты в городах. Система сдержек и противовесов, где никто не имеет абсолютной власти.

Идея была настолько революционной, настолько чуждой всему, что знал Нисенхейм за тысячелетнюю историю, что на лицах командиров отразилось искреннее недоумение. Даже Фенрир, обычно первым поддерживающий своего друга и лидера, казался озадаченным.

— Это… утопия, — медленно произнёс генерал Аркас. — Теоретически звучит благородно, но практически… Люди нуждаются в сильной руке, в ясной иерархии. Без этого начнётся хаос.

— Возможно, — Железный Лик склонил голову. — Но я верю, что люди способны на большее, чем просто следование за сильным лидером. Они способны взять ответственность за свою судьбу. И наша задача — создать для этого условия.

Он повернулся к большой карте Нисенхейма, висевшей на стене — детальному изображению королевства с его горами, реками, городами и границами.

— Я разработал план трансформации. Детали в этих документах, — он указал на стопку пергаментов на столе. — Изучите их. Внесите свои коррективы. Через три дня мы представим его Народному совету.

Командиры кивнули, хотя по их лицам было видно, что большинство остаётся скептически настроенным к этой идее. Но никто не решился открыто возразить — авторитет Железного Лика после битвы был непререкаем.

— А теперь, — продолжил он, и в его голосе появились нотки усталости, — есть ещё кое-что, что я должен сказать. Что-то личное.

Он сделал паузу, словно собираясь с мыслями, или, возможно, борясь с чем-то внутри себя.

— После представления плана Народному совету я покину Вольноград. Возможно, надолго.

Эта новость, в отличие от политической философии, произвела эффект разорвавшейся бомбы. Командиры заговорили все одновременно, голоса перекрывали друг друга в какофонии удивления и протеста.

Железный Лик поднял руку, призывая к тишине.

— Моё решение окончательно, — сказал он, когда шум стих. — Битва в Ущелье Скорби… изменила меня. Больше, чем вы можете себе представить.

Он расстегнул верхние застёжки своего плаща, обнажив грудь с выжженным спиральным знаком — наследием поглощённой банши. Знак пульсировал тёмно-пурпурным светом, почти в такт с сердцебиением.

— Я больше не просто человек, — продолжил он тихо. — И не просто носитель маски. Я становлюсь чем-то… иным. Чем-то, что я ещё не полностью понимаю.

Фенрир шагнул вперёд, его лицо выражало смесь тревоги и понимания.

— Куда ты пойдёшь?

Железный Лик перевёл взгляд на восточный край карты, где топографы обозначили Туманные пустоши — малоизведанные земли за Пограничными топями, место, которое многие считали проклятым.

— Туда, куда зовёт меня маска, — ответил он. — В места, где я надеюсь найти ответы на вопросы, которые мучают меня с того дня, когда металл впервые слился с моей плотью.

Тень, до сих пор хранившая молчание, внезапно подала голос — сегодня женский, мелодичный, но с нотками льда.

— Ты оставляешь нас, когда мы только начали строить новый мир, — в её словах не было обвинения, скорее, констатация факта. — Враги не дремлют. Каскадийцы могут вернуться. Церковь плетёт интриги. Старая аристократия ждёт момента для реставрации.

— Я знаю, — Железный Лик кивнул. — Поэтому я назначаю Совет Командиров. Пятеро из вас, сидящих здесь, станут коллективным руководством Легиона в моё отсутствие. Фенрир будет первым среди равных, но решения будут приниматься только общим согласием.

Он указал на пятерых: Фенрира, Карна, Лирику, генерала Аркаса и Хозяина Шёпота. Тень, казалось, не удивилась своему исключению из списка — её роль всегда была особой, вне обычной иерархии.

— Когда ты уходишь? — спросил Фенрир, чувствуя, как что-то сжимается в груди. Несмотря на все изменения в своём друге, несмотря на растущую отчуждённость и таинственность, он всё ещё видел в нём того мальчишку из Подбрюшья, с которым они вместе воровали хлеб и боролись за выживание.

— После представления плана Народному совету, — повторил Железный Лик. — Три дня. Не больше.

Он обвёл взглядом лица своих командиров — людей, прошедших с ним через огонь и кровь, разделивших тяготы борьбы и радость победы. Что-то человеческое мелькнуло в его глазах, видимых сквозь прорези маски — тень сожаления, отблеск того Эдрика Лайонелла, который когда-то ютился в подземельях и мечтал лишь о куске хлеба и тёплом угле.

— Я не прощаюсь, — сказал он мягче. — Я вернусь, когда найду то, что ищу. Когда пойму, что происходит со мной и… с этим миром.

С этими словами он завершил совет, оставив командиров обсуждать детали предложенного плана трансформации Легиона и системы управления. Сам же он поднялся в восточную башню цитадели, где для него были подготовлены личные покои.

Комната была просторной, но аскетичной — кровать, стол, несколько стульев, шкаф с книгами и манускриптами. Несмотря на предложения обставить помещение с роскошью, подобающей его статусу, Железный Лик предпочитал минимализм. Единственной данью эстетике были высокие окна, выходящие на восток, откуда открывался вид на город и дальше, на бескрайние просторы Нисенхейма, тонущие в вечернем тумане.

Он подошёл к окну, глядя на панораму города, который он помог освободить. Огни Вольнограда мерцали в сгущающихся сумерках, словно созвездия на земле. Где-то там люди праздновали, пили за его здоровье, возносили хвалу герою в железной маске.

Но знали ли они, какую цену он заплатил за их свободу? Понимали ли, что с каждым днём в нём оставалось всё меньше человека и всё больше… чего-то иного?

Он коснулся спирального знака на груди, чувствуя его пульсацию. После поглощения банши его сны изменились — теперь он видел не просто кошмары, а конкретные образы: замок на скале, окутанный вечным туманом; высокий мужчина с аристократическими чертами и глазами, в которых тлел огонь древнего зла; тёмный лес, где деревья тянули к нему ветви, словно руки утопающих. И всегда — туман, клубящийся, живой, словно разумный.

Баровия. Название, которое он никогда не слышал наяву, но которое звучало в его снах с настойчивостью зова.

Стук в дверь прервал его размышления.

— Войдите, — произнёс он, не оборачиваясь.

Тяжёлая дубовая дверь отворилась, и в комнату вошёл Фенрир. Он был без своей малой железной маски — знака командирского статуса в Легионе, — и это делало его лицо странно уязвимым, открытым.

— Я должен поговорить с тобой, — сказал он без предисловий. — Наедине. Как друг, а не как командир.