Парни уселись рядом. Один из них ловко развязал пленнику руки.
Баурджин улыбнулся:
– Надеюсь, моих спутников тоже покормят?
Стражи ничего не ответили, так и сидели статуями – видать, запрещено было говорить. Ну, не хотят разговаривать – не надо. Неплохо и в тишине посидеть, попить кумыс, подумать… Гамильдэ-Ичен… этот скажет все, как надо. Умный парнишка. А вот Сухэ… Здешний шаман не дурак, далеко не дурак. Кажется, старейшина в этом роду лишь чисто номинальная фигура, всеми делами заправляет шаман, Гырынчак Голубой Дракон. Ишь как помощников своих выдрессировал – сидят, не шелохнутся. И не отводят от невольного гостя глаз. Что ж, смотрите… Однако надо думать. Вот, этот Голубой Дракон… По сути, сейчас он, как смершевец, контрразведчик. И ведет себя соответственно. А как бы он сам, Иван Ильич Дубов, поступил в подобной ситуации году в сорок четвертом-сорок пятом где-нибудь в Восточной Пруссии? Трое подозрительных – все, как на подбор, сильные молодые парни. Говорят, что артисты… Поверил бы? Ну да, как же! Артисты… Погорелого театра! Проверять, проверять и проверять – вот что. А если некогда толком проверить? Если, скажем, завтра – наступление, а эти взяты в расположении наших частей? И что в этой ситуации делать? Ежу понятно – если и не расстрелять, так изолировать. Так сказать, до более спокойных времен. А если негде изолировать или – невозможно в силу каких-либо причин? Да-а… грустно…
Постойте-ка! Ведь шаман с вождем, кажется, договорились о том, что концерт состоится при любом раскладе. Правда, можно не сомневаться – охранять заезжих артистов будут качественно, не сбежишь. Значит, во время концерта нужно что-то придумать, как-то выкрутиться, иначе потом времени может просто не быть. Потом вообще ничего может не быть – как говорится, нет человека – нет и проблемы.
Снаружи послышались шаги, и в гэр ввели Гамильдэ-Ичена. Юноша был не очень изнурен допросом и выглядел вполне довольным, даже можно сказать, веселым.
– Ох, поедим! – усевшись на кошму, он потер руки. – Что тут у них – борц? А вареной баранины нету?
– Не разговаривать! – грозно предупредил один из воинов.
Охранники Гамильэ тоже остались в гэре. Шаман, похоже, не любил неожиданностей и предпочитал хорошенько перестраховаться. Итак, двое на четверых – если рассуждать в таком плане. Вооружение: у воинов – сабли, ножи. У помощников шамана – длинные кинжалы. Эх, не развернуться в гэре… Да и надобно дождаться Сухэ, не бросать же.
Сухэ не пришел. Заглянувший в юрту воин просто жестом позвал всех наружу. Выйдя из гэра, вся процессия в лице невольных гостей и их стражей направилась к центральной площади кочевья, где, с милостивого разрешения старейшины и шамана, был продолжен столь удачно начатый концерт. Правда, на этот раз больше всех выступал Гамильдэ-Ичен: читал с выражением свою любовную поэму, играл на хуре, пел…
– Про что спрашивали? – улучив момент, шепотом поинтересовался Баурджин у Сухэ. – Что ты им рассказал?
– Про все кочевья, – юноша улыбнулся, – Гамильдэ-Ичен сказал – можно.
– И про нашу торговлишку рассказал?
– Нет. Про торговлю они не спрашивали. Спрашивали про какие-то красные повязки.
Перехватив подозрительный взгляд шамана, нойон громко забил в бубен.
Свое знамя, что видно издалека, я окропил,
В свой звонко рокочущий барабан, покрытый кожей
Черного быка, я ударил!
– покончив с любовной лирикой, Гамильдэ-Ичен перешел на более героический репертуар. Героический, но в данной ситуации не совсем верный в политическом плане – в песне повествовалось о приключениях Темучина в компании Джамухи – тогда еще лучших друзей. Впрочем, народец в кочевье собрался насквозь аполитичный, так что и эта сомнительная песнь ничего, прокатывала.
Баурджин пристально поглядывал вокруг, отмечая и надменный взгляд шамана, и вооруженных воинов, маячивших шагах в пяти от «артистов». Вот ухмыльнулся. Вот обернулся. Вот шепнул что-то старейшине. Тот махнул рукой – и несколько воинов побежали к лошадям, а стражи придвинулись вплотную к импровизированной сцене.
Ой, не нравилась нойону вся эта суета! Не решил ли шаман избавиться от всех возможных проблем по старому доброму принципу – нет человека, нет и проблемы? Грубо говоря – расстреляют подозрительных артистов сразу после концерта… вернее, умертвят каким-нибудь дешевым и быстрым способом типа переломления спинного хребта – как тут было принято. Значит, нужно попытаться бежать. То есть нет, не нужно пытаться. Просто – бежать, а там уж как Бог даст. Предупредить своих…
Передав бубен Сухэ, Баурджин, дождавшись паузы, подошел к Гамильдэ-Ичену:
– Теперь позволь мне…
– Это – последняя песнь! – взяв нойона под локоть, негромко произнес один из стражей. – Старейшина сказал – заканчивать, уже поздно.
Баурджин кивнул – уж, конечно, поздно. Вождь – а вернее, шаман – торопится сделать дела до наступления темноты. Что за дела? Если б что хорошее – например, пир горой – так никакая бы темнота не помешала. Значит… Ладно, хорошо…
Нойон посмотрел в небо – золотое солнце клонилось за сопки, до его захода, по всем прикидкам, оставалось часа полтора-два. Много! Слишком много. Столько выступать не дадут.
Ладно…
Пожав плечами, Баурджин выставил ногу вперед и, важно заложив руки за спину, произнес с неким даже пафосом, с коим конферансье с летних провинциальных сцен любили объявлять куплетистов или женщин-змей.
– Товарищи! А сейчас – последний номер нашего шефского концерта. Короткая песнь – уртын дуу – о страшных разбойниках.
Услыхав про разбойников, народ оживился.
– Автор музыки, слов и исполнитель – ваш покорный слуга! – Баурджин поклонился все с тем же дешевым провинциальным шиком. – Аккомпаниаторы – благороднейшие музыканты, – поворачиваясь, нойон обвел рукою ребят и жестом показал пальцем на свое ухо – мол, слушайте.
– Песня называется просто – «Что было, то и было». Пожалуйста, господа…
Баурджин откашлялся и приступил к… Гм-гм… собственно, пением это вряд ли можно было бы назвать, скорее – просто речитатив под звяканье хура и глухие удары бубна.
Так сказать, вступительную часть предложенного почтеннейшей публике произведения нойон изложил очень кратко – буквально в двух словах, быстро перейдя к развязке:
И вот враги схватили их,
И привели в свое логово.
Табуны лошадей там махали хвостами,
Тысячи женщин стенали,
И много еще было всякого богатства.
И вождь разбойный решил убить героев!
В этом месте Баурджин повысил голос:
Окруженных воинами, их повели к реке,
К старому кедру,
А солнце еще не скрылось, светило.
И, не дожидаясь, вдруг рванулись в побег
все разом герои!
В разные стороны, вождь их – к реке,
кто-то – к горам,
А кто-то – и к лесу.
Встретиться же договорились на той горе,
Где когда-то сидели,
И ждать там два дня и две ночи…
Все!
Закончив песнь, Баурджин поклонился.
Сзади подошли воины:
– Идите за нами!
– Да-да…
Их привели на сопку, к старому, росшему над обрывом кедру. Безлюдное оказалось местечко и какое-то на редкость угрюмое. Внизу шумела река, слева и справа высились сопки, покрытые густым смешанным лесом. Впереди, на белом коне, в зубастом шлеме, ехал шаман. За ним двигались пленники со связанными за спиной руками, а уж затем – вооруженные саблями и луками воины.
