«Господи! – всполошилась она. – А что с девочкой?!»

Но и Каспар, видать, подумал о том же.

– Когда мы покинули замок, там оставались… – Он запнулся, подбирая, по‑видимому, подходящее слово. – Мои гости. Два проводника и девушка. Их поселили в Северной башне. Что с ними?

– Не могу знать, ваша милость! – пожал плечами охотник. – Может, и они…

– Это все? – Похоже, Каспар уже знал, что делать, но, прежде чем отдавать приказы, хотел удостовериться, что ничего не пропустил.

– Да, мой лорд, – подтвердил парень. – Лорд Адаберт собирался обыскать окрестности, но этого я уже не видел, уехал.

– Так! – Каспар потер лицо ладонью и оглядел своих людей. – Лорд Настер! Прошу вас взять в помощь трех людей и препроводить госпожу фон дер Койнер в замок Линс. Возьмите с собой и мэтра Керста. Он доверенное лицо госпожи фон дер Койнер, так что… Объясните барону наши обстоятельства и попросите – от моего лица – гостеприимства и помощи. Вы будете ожидать меня в замке, а я, с остальными людьми, возвращаюсь домой. Извини, Ада, но тебе придется подождать. Разбирательство придется отложить… А вы, леди, – повернулся он к жене, – разумеется, будете меня сопровождать, не так ли?

3

– Чего и следовало ожидать, – заключил свой рассказ Ремт.

– А давайте перехватим их в дороге! – предложила Тина.

– Не успеем, – с сожалением покачал головой ди Крей. – Пока Ремт сюда добрался, пока мы теперь спустимся с горы да догоним их на тракте, дама Адель будет уже в замке, а замок – это замок, особенно когда ты снаружи, а она внутри.

– Ну, – голос Ремта звучал неуверенно, но скорее из‑за того, что ему не нравилось то, что он же сам и намеревался предложить, чем из‑за чего‑нибудь другого. – Поскольку мое инкогнито, считай, что раскрыто… Сударыня, – вежливый поклон в сторону Тины. – Наверное, я мог бы проникнуть в замок незамеченным…

– Недурно, – кивнул ди Крей. – А что с нашей феей?

– Фея тут ни при чем! – сразу же отреагировала Тина.

– А я… Я, разумеется, приношу свои глубочайшие извинения и прочее, и прочее, – без тени усмешки ответил на это проводник. – Но я не к вам обращаюсь, миледи, а к вашей гостье. Acme. Куита котта! Реам. Че э куита. На тока э реин куа.

– Тийра! – пискнула из‑за пазухи Глиф. – Глиаф котта э тагерра. Ше Раф да э то!

– Это вы по‑каковски? – растерялась Тина.

– А у тебя, мой друг, недурственное произношение, – ухмыльнулся Ремт ди Крею и тут же склонился в поклоне.

– Глиф биера, кеа ра э шео! – сказал он, обращаясь к вылезшей на свет Глиф.

– Ао, – пискнула «Дюймовочка». – До?

– Это «цветная речь», – ответил на вопрос Тины ди Крей. – Самое древнее наречие на континенте, на нем в той или иной степени говорят все старые семьи.

«Старые семьи? – удивилась Тина. – Звучит совсем как Старые графства и означает, поди, то же самое!»

– Так о чем вы там говорили? – поинтересовалась она вслух.

– О разном, – рассеянно ответил Сюртук. – Отта! – снова поклонился он крошке Глиф. – Тви, Ремт Сюртук. Она не фея, – добавил мастер Сюртук, поворачиваясь к ди Крею.

– Фея? – удивилась Глиф. – Я нет. Дщ… Рафа сем я бытсть!

– Я есьм дщерь Рафа, – привычно перевела Тина.

– Вы уверены, сударыня? – поднял брови ди Крей.

«Ну, началось!»

– Много слов. Смысл есть – нет. Не по…ни… мать, плакать бысть!

– Не надо плакать! – сразу же вмешалась Тина. – И хватит болтать! – А это уже было обращено к ди Крею. – Во‑первых, бесполезно! Она уверена, что происходит из клана Рафаим, и точка! А во‑вторых, говорите короче и проще или переходите на этот ваш цветочный язык, но тогда не пойму уже я.

– Ничего, – вздохнула кроха, устроившаяся на плече Тины. – Никак. Нигде. Без все. Без ум. Без мысь. Без я.

– Ше а рафаим, ане а, – пожав плечами, сказал ди Крей. «Цветочная речь» звучала в его устах легко и непринужденно, но это было все, что могла сказать об этом Тина. Она не была уверена даже в том, что правильно различает отдельные звуки.

– Он сказал, что плохо знаком с кланом Рафа, – вежливо перевел Тине Ремт.

– Ао! Эе? Керт э ста…

– Ту е э.

– Не фа…

Судя по всему, ди Крей был сама вежливость и общался с ребенком исключительно высоким слогом. Ну, или «цветная речь» не оставляла ему иного выбора. Могло случиться и так. Хотя, возможно, все дело было в переводах мастера Сюртука. Однако, если отбросить красивости, содержательно, так сказать, разговор проводника и «Дюймовочки» и впрямь представлял немалый интерес.

– Насколько плохо вы знакомы с вопросом, сударь? Не знакомы? Или просто никогда не встречались?

– К моему огорчению, не встречался, но кое‑что слышал.

– Ну что ж, вот мы и встретились, что теперь?

– Я счастлив и горд. Могу я задать вам вопрос, сударыня?

– Спрашивайте, сударь!

– Прошу прощения, но ваши размеры! Следует ли предположить, что рафаим не великаны, как мне приходилось слышать, а напротив, э…

– Не смущайтесь, сударь! Вы хотели сказать, существа маленького роста, как я?

– Да, вероятно, именно это я и хотел сказать.

– Что ж, ответ на ваш вопрос зависит от многих обстоятельств, но прежде всего от того, могу ли я вам доверять?

«Ну и дела!» Если верить Ремту, крошка Глиф объяснялась как взрослая, умная и воспитанная девушка, но ни в коем случае не как ребенок. Оставалось гадать: это она что, придуривалась прежде, или все дело в незнании языка?

– Ваши условия, сударыня? – Ди Крей был сама вежливость.

– Все, что вы узнаете о рафаим, останется строго между нами, – ответила девочка. – Вы будете знать, но не будете рассказывать другим.

– Условие принимается, – поклонился ди Крей. – Достаточно ли вам будет моего слова, барышня Глиф?

– Вполне.

– Клянусь, что все, рассказанное вами о клане Рафаим, останется тайной. Клянусь в этом моей бессмертной душой, кровью, честью и словом.

– Принято, – серьезно кивнула кроха. – Теперь вы, – повернулась она к Ремту Сюртуку.

– Вы поверите слову такого, как я? – удивился Ремт.

– Он потрясен, – прокомментировал речь мастера Сюртука ди Крей, взявшийся переводить Тине вместо занятого принесением клятвы Сюртука.

– Я поверю вам, а не такому, как вы. – Ответ звучал замысловато, но что‑то в нем было, и это что‑то заставило ди Крея нахмуриться. – Я вас вспомнила, сударь, и знаю цену вашему слову.

– Клянусь, – сказал Сюртук, «отпуская» заемную плоть. – Что‑то еще?

– Нет, спасибо.

– Мне тоже следует принести клятву? – спросила тогда Тина.

– Не надо, – улыбнулся странный ребенок. – Ты уже доказала свою порядочность. Я просто еще раз попрошу тебя: никому, пожалуйста, обо мне не рассказывай. И о рафаим тоже. Пожалуйста.

– Я никому и ничего не расскажу.

– Тогда смотрите…

Воздух дрогнул, и перед Тиной возникла огромная женщина. Вернее, это была все та же Глиф, с ее миленькими голубыми глазками и золотистыми волосами. И одета девочка была в то же самое красное платье, что и обычно, в те же шапочку, башмачки и гольфики, вот только теперь в ней было метра четыре роста, и красота ее не столько восхищала, сколько ужасала. Это был род жестокой, дикой красоты, способной ошеломить, разорвать сердце, испугать до смерти.

– Это мой истинный облик, – сказала она громоподобным голосом, хотя и чувствовалось, что Глиф старается смирить бьющую через край мощь своей речи. – Когда я вырасту, стану вдвое больше. А пока я все еще ребенок. Мне всего девяносто два года, – и с этими словами Глиф застенчиво улыбнулась, но как ни странно, у Тины от этой улыбки мороз по коже пробежал. И еще она вдруг осознала, что сейчас Глиф говорит на общем языке, но говорит совсем не так, как прежде.

– Так ты передо мной, пигалица, что, комедию ломала? – воскликнула она в раздражении.

– Какую комедию? – удивилась Глиф. – Комедия – это театр? Я никогда не была в театре.