Я важная персона — управдом.
За что-то невзлюбил меня Булгаков.
Мой персонаж вставляет в каждый том.
Он контрреволюции «писака»,
И не совсем вменяемый притом.
Не знаю, что стучит он на машинке.
Наверное, на соседей анонимки.
А что ещё писать, способен он?
Читал я как-то гнусный фельетон.
В нём где-то не прописанный на Пресне
Кобель играет матерные песни.
Вот в чём писатель, несомненно, прав,
Кричат об этом все его страницы,
Что все законы логики поправ,
Стремятся без прописки жить в столице.
Такой уж у людей прескверный нрав.
Для них, что управдома возмущает,
Пустое слово — книга домовая.
Ведут, кого попало в свой покой,
Назвав её гражданскою женой.
Одна вдовица привела амбала,
Сказав, что это родственник с Урала.
Какой Урал? Я слышал у двери,
Пружины скрип и мерное дыханье.
Он негодяй, могу держать пари,
Жена с детьми сидит без содержанья,
И слёзы льет, в какой ни будь Твери.
В другой квартире Шпак — наглец, ворюга,
Выбрасывает кости от севрюги.
А этот Тимофеев — инженер,
Такое вытворяет, например,
Собрал в квартире адскую машину.
Взорвать, намерен пол Москвы, вражина.
Твердит, что он способен сквозь века,
Летать туда, где водятся Атланты.
Им водит иностранная рука.
Я думаю, что он агент Антанты.
Наверно стоит позвонить в ЧеКа.
Пускай на чёрном вороне прокатят.
Ишь возгордился физик — математик.
Когда к нему не явишься домой,
Всегда сидит, как будто занятой.
И даже не желает встать с дивана.
Пусть рубит лес в районе Магадана.
Понюхает и лагерь, и барак.
Не будет задаваться и гордиться.
Возможно, наконец, поймёт чудак:
На управдомах держится столица.
Без них наступит хаос и бардак.
Без нашего всевидящего глаза
Москва людьми набьётся до отказа.
Не стой весь день как сторож у ворот,
Мгновенно дом наполнит всякий сброд.
Забот всегда полно у нас на шее,
И нет на свете должности важнее.
Я спешки не люблю и суеты,
Когда за мною гонятся тем паче.
Со мной замки секретные «на ты»,
Я честный вор и джентльмен удачи.
Зачем за мной охотятся менты?
Зачем ловить, сажать меня, не знаю,
Ведь я щипаю только негодяев.
Работу выполняю мусоров —
Ищу барыг, зажравшихся воров.
Как фининспектор с них беру налоги,
Немного очищая их берлоги.
Везде полно воров. Большевики
Ещё недавно сами воровали,
И лазили в чужие кошельки.
Но «эксами» те кражи называли.
Теперь об этом думать не с руки.
Сейчас об этом помнить нет резона,
Что сами находились вне закона.
Украсть сумели власть с недавних пор,
Теперь страною правит главный вор.
Со мной срок мотал он в Магадане,
За то, что банк ограбил в Ереване.
Где справедливость? Должен я опять,
Пахать на дядю за колючкой в зоне.
А мой подельник и такой же тать,
Сидит спокойно на кремлёвском троне,
И запрещает нэпманов щипать.
Я много слышал пламенные речи,
Большевики себе противоречат.
Он говорил: «всё общее», и вот
Жорж Милославский — это не народ.
Я ничего, я — лужа, дождь осенний,
А нэпманы достойны уваженья.
Наверно я глупец постичь не смог,
Что говорит марксистская наука.
За что мне прокурор накинет срок?
И буду я в поту и страшных муках,
Махать киркой, долбая уголёк.
Наверно нужно воровать поболе,
Чтоб быть его шестёркой и на воле.
Один в почёте, а другой в дерьме.
Нет равенства на воле и в тюрьме.
Бывают урки самой разной масти,
А главный вор всегда сидит во власти.
