Словен в молодости интересовался человеческой природой, и потому со временем предпочел иметь дело с чем-то более простым, что в случае ошибки не кричало от боли. Будь он белым волхвом, то почуял бы, как от боли кричит все живое и как оно поет от рабости. Черным волхвам дана защита от первой, но не ощутить им и второй за то.
И вот он, Ругивлад, как неловкий зверек, попался в самые крепкие силки, самый сладкий плен. И волей-неволей приходится ему постигать секреты своего очаровательного мучителя.
— … И были знаки эти даны нам Велесом, и каждый прежде знал их имена. Но со временем люди утратили истинный смысл и дали рунам новые имена. Лишь немногим открывают тайны древние черты и резы…
Резы! «Руна — это рана твоя, это рана и на теле божьем. Сто раз подумай прежде, чем нанести ее, но тысячу раз подумай прежде, чем стереть!» — так учили волхвы Арконы.
— Откуда ты знаешь? — поразился словен.
— А вот знаю, пустяки — сказала Ольга, довольная, однако, таким восклицанием. — Бабушка сказывала… К тому же, ты — способный ученик!
— У меня единственный и неповторимый учитель.
Девушка кокетливо улыбнулась, но сделала вид, что пропустила лесть мимо ушей.
— К чему это ты?
— Да так, просто у тебя очень древнее, звучное и красивое имя, Оля.
— Глупый, ты просто очень много и совсем непонятно думаешь! — она указала на широкий непокорный лоб словена.
— Ты считаешь, Ругивлад холоден и безразличен?
— Я ничего не …
И он старался изо всех сил подавить в себе тот небывалый прилив нежности, какой может быть только у ребенка к матери, и у мужчины к любимой.
Первые в здешних землях песочные часы пришлось подарить дочери жупана. Все последующие, впрочем, тоже не отличались точностью. В минуты уединения сердце Ругивлада билось слишком медленно, а когда мастерскую, это подобие палаты мер и весов, посещала Ольга — в висках стучало неистово, и рассудок ничего не мог поделать. Словен проклинал все на свете, но похоже, лукавил. Он ждал: вот-вот она войдет! Он желал, чтобы она пришла. И она появлялась в тот момент, когда ожидание становилось невыносимым.
— Неужели это боги подарили мне встречу с Тобой? Кто ж еще, если при одной мысли о Тебе я оживаю, а все плохое, злое, мрачное отступает… И можно вздохнуть свободно, полной грудью! Вновь и вновь радоваться всему, что есть на Белом Свете!
Увы, люди часто исчезают внезапно и бесследно. Уходят и те, кого искренне и безумно любишь. Жаль, что осознание этого настигает оставшихся слишком поздно. И с каждым таким расставанием уходят жизнь и надежда. Черствеет душа, и меркнет свет.
Счет времени вели по солнцу, и даже когда светило скрывалось за тучами, внутри каждого жителя лесной страны тикал изумительный маятник, который не давал сбоев. Воинов учили чуять его с малолетства.
Но вот, как-то раз затеял Волах беседу. Неспроста затеял, хитрый воевода. Оказалось, коло[28] вертится по-разному.
Речь зашла о прежних походах вятичей за славой да златом. И бывалый вояка не столько рассказал, сколько спел свою историю. Песнь была откровенно груба и безыскусна:
За горизонт дорога моя, путь тернист и долог.
Храбрых новая манит земля, и первым среди них Волах.
Мне двадцать, я ловок и силен. Чего еще парню надо?
Смел, удачлив, крепок в седле… И Карин любимая рядом.
«Ты молод, Волах, и никому на родине не известен…
Если ж смел — иди в ту страну» — сказал отец невесты
«Славу честным клинком добудь, меч твердой рукой согрей!
Коль стрелу не получишь в грудь — будет Карин твоей».
Сотня лучших ушла в поход. Годы у них впереди!
Да Велес всех к себе призовет, вернется только один.
Вот поле, в нем высокий лен, всем травам трава.
Тот лен луной посеребрен, и воина голова.
Тайной окутана гибель бойцов — ирий принял души,
Кто остался не прячет лица и тайны покров нарушит.
Нас вел жупана первый сын, парня звали Ольгер.
Он Лихо лесное шутя победил, но сбился отряд с дороги.
Вдруг, враги со всех сторон подло на вендов напали,
И кровь лилась из ран ручьем, но побили немало тварей.
Уж половина сотни легла, и за нею — восемь,
Но Волаха не достала стрела, и нечисть мира просит.
«Чтобы представить вас королю, свое откройте имя,
Сложите у входа в замок броню — всех, как гостей, он примет.
Хозяин щедр и справедлив, златом одарит героев.
Пейте же, в чаши вина разлив, и откуп берите с собою…»
Волах Ольгеру говорит: «Что-то он мирно настроен?
Но кто над врагом твоим царит, тот сам, не иначе, ворог.
С ним я хлеба не преломлю. Знаться с врагом не стану…
Заклятием в цепи нас закуют, коль имена узнают…
Мы славно бились и год минул, как вышли в этот поход.
Не верь врагу, он силой не взял, поэтому нагло врет…»
Усмешка мелькнула в густой бороде: «Что жизнь пред судьбой и роком?
Но если вернемся, слыть тебе, Волах, плохим пророком…!»
«Я — Ольгер, это — бесстрашный Дир. Кто о Йоне не слышал?…»
В крепость сорок вошло вслед за ним, да ни один не вышел.
За горизонтом лежит та земля, но двери — на запорах.
Лишь одного отпустила она, и это был Волах.
Вернулся Волах на землю отцов — Карин в живых уж нет.
Ему говорят: «Ваш поход длился десять лет…»
Для тебя, Волах-герой, Время, как год, пронеслось,
Ну а милой, желанной твоей долг исполнить пришлось…
В Карин жупана сын второй влюблен без памяти был,
Он Владухом звался. Пять лет прошло — и руку ей предложил.
Не сгинет гордый вендов род… Не радуйтесь, враги!
Чудную дочь на свет Карин на гибель вам родит!
Рассказ мой близится к концу. Я мертвой не судья,
И Волю к Жизни никому переступить нельзя.
Не тронул ни яд, ни клинок, ни огонь и моря соленый шквал.
Лишь треклятое волшебство убило меня наповал.
«Прими, как есть! Таков удел!» — явился Радигош, —
«Другую женщину возьми, хоть счастья не найдешь!»
— Черный пепел Карин был развеян ветрами — Ольге не вышло и года. Может, потому я и люблю Олю, как дочь. Но у меня своя семья! Я выполнил волю жрецов и завет Сварожича!
— Неподходящее имя — Карин! И дав его девочке, волхвы заранее определили ей судьбу. Карна — богиня скорби. Странное вершат боги в мире этом, — согласился с ним словен.
