Последние лучи ярко-красного заката исчезли с напоминавших красное вино вод Мексиканского залива на западе, и на высоком небе высыпали звезды, когда я увидел зеленый огонек справа от шоссе. Я проехал мимо него, затем мимо второго, а около третьего резко повернул направо к маленькому каменному причалу, потушив фары еще до того, как подъехал к стоявшему неподвижно около причала крупному мужчине с крохотным фонариком в руке.

Он взял меня за руку — ему пришлось сделать это, поскольку мои глаза еще не приспособились к темноте после яркого света фар, — и, не говоря ни слова, повел вниз по деревянной лестнице через плавучий причал к чему-то темному, длинному, что мягко покачивалось на волнах. Теперь мои глаза адаптировались, я мог уже кое-что разглядеть, и уже без посторонней помощи запрыгнул на борт. Меня встретил маленький коренастый мужчина:

— Мистер Толбот?

— Да. А вы капитан Займис?

— Зовите меня Джон, — усмехнулся он и продолжил. — Не надо так официально. А то мои мальчики будут смеяться надо мной. Знаете сразу начнутся подковырки: Что, мы теперь — «Куин Мэри» или «Юнайтед Стейтс»? Моим мальчикам только дай повод. — Капитан Зеймис вздохнул с притворной печалью. — Нет, нет, просто Джон. Этого вполне достаточно для капитана маленького «Матапана».

 Я глянул через его плечо на «мальчиков». Они казались лишь темными пятнами на фоне чуть более светлого неба. Тем не менее я разглядел, что это были рослые, крепкие люди. Да и «Матапан» был не таким уж маленьким — двухмачтовый, длиной метров шестнадцать. Капитан и человек, который меня встретил, были греки. Судно было греческим. Команда состояла из одних греков. Впрочем, если «Матапан» и не был построен в Греции, то он был наверняка построен греческими кораблестроителями, которые приехали в штат Флорида и осели здесь с единственной целью: строить вот такую красоту для ловли морских губок. По красивым мягким линиям и задранному носу судно напоминало галеру, из тех что в незапамятные времена Гомера бороздили залитые солнцем просторы Эгейского моря. — Да, на таком судне и с такими людьми можно чувствовать себя в полной безопасности.

— Хорошая ночка для предстоящей работы, — сказал я.

— Может, хорошая, а может, и нет, — в голосе капитана Займиса уже не чувствовалось юмора. — Я не считаю ее хорошей. Это не та ночь, которую выбрал бы капитан Займис.

Я не стал говорить ему, что у нас не было выбора, а просто спросил:

— Вы считаете, что погода слишком ясная, так что ли? 

— Да нет, не в этом дело. — Он отвернулся на мгновение, отдал какое-то распоряжение на непонятном языке, который мог быть только греческим, и команда забегала по палубе, отдавая швартовы. И снова повернулся ко мне:

— Извините, что разговариваю с ними на нашем древнем языке. Эти трое парней и полугода не прожили в этой стране. Мои сыновья не хотят нырять. Слишком тяжелая эта работа говорят. Поэтому приходится нанимать молодых ребят в Греции… Мне не нравится погода, мистер Толбот, — слишком хорошая ночь.

— Именно это я и сказал.

— Нет, — он энергично покачал головой, — слишком хорошая. Воздух слишком неподвижен. А легкий бриз? Он же дует с норд-веста. Это плохо. Сегодня вечером солнце просто пылало на небе. Это тоже плохо. Чувствуете, как маленькие волны раскачивают «Матапан»? Когда погода действительно благоприятная, небольшие волны ударяют в борта судна каждые три-четыре секунды. А что сегодня? — он пожал плечами. — Волны ударяют в борта лишь через двенадцать-пятнадцать секунд. Я хорошо знаю эти воды, мистер Толбот, вот уже сорок лет я здесь, и вряд ли кто-то знает эти места лучше меня. Надвигается сильный шторм.

— Сильный шторм? Во время больших штормов я чувствую себя отвратительно. Меня всегда укачивает. Скажите, было ли официальное предупреждение о том, что надвигается тропический циклон?

— Нет.

— Такие признаки всегда появляются перед ураганом?

— Не всегда, мистер Толбот. Нет, не всегда. Однажды, лет пятнадцать назад, поступило предупреждение о шторме, но этих признаков не было, ни единого. Рыбаки с островов вышли в море, и пятьдесят человек из них утонули. Но когда я обнаруживаю такие признаки, как сегодня, в сентябре, они совершенно точно предупреждают меня о приближении сильного шторма. И шторм бывает всегда. Эти признаки меня еще никогда не подводили.

— И когда разразится шторм?

— Может, через восемь часов, а может, и через сорок восемь — я не знаю. — Капитан указал на запад, откуда медленно катились длинные маслянистые волны. — Но придет он оттуда… Вы найдете снаряжение для подводного плавания в каюте внизу, мистер Толбот.

Через два часа мы на тринадцать миль приблизились ко все еще далекому шторму. Тринадцать миль за два часа, хотя судно шло полным ходом. Говоря сухопутным языком, максимальная скорость «Матапана» составляла чуть больше двенадцати километров в час. —  Месяц назад два гражданских инженера, с которых взяли клятву молчать, снабдили выхлопную трубу двигателя судна подводным глушителем с оригинально выполненной системой перегородок. Работа была выполнена ими отлично и двигатель теперь работал очень тихо, но при этом вдвое уменьшилась его мощность. И все же «Матапан» двигался слишком быстро для меня. Поскольку я все больше убеждался в безнадежности своей затеи. — Чем дальше мы уходили в глубь освещенного звездами залива, тем глубже становились впадины между волнами и глубже становилось  мое понимание невыполнимости того, что мне предстояло совершить. Но кто-то должен был сделать это, и этим человеком волею судеб оказался я.

Этой ночью луна так и не появилась. Постепенно начали пропадать и звезды. Перистые облака серыми простынями обкладывали небо. Затем пошел дождь, не сильный, но холодный, и Джон Займис дал мне брезентовую накидку, чтобы укрыться от дождя. На «Матапане» имелась каютка, но я не испытывал ни малейшего желания спускаться вниз.

Я, должно быть, задремал, убаюканный покачиванием суденышка, и как-то неожиданно почувствовал, что дождь перестал барабанить по куску парусины и кто-то — оказалось, это шкипер трясет меня за плечо.

— Вот она, мистер Толбот, Х-13.

Я встал, держась за мачту, — качка уже была довольно неприятной — и посмотрел в том направлении, куда он показывал рукой. Но он мог и не показывать — даже на расстоянии мили Икс-13, казалось, заслоняла все небо. Я посмотрел на нее, затем в сторону и снова на нее. Платформа не пропала. Я потерял всех, ради кого стоило жить, но, прежде чем умереть, я должен кое-что  доделать на этом свете, а для этого мне нужно было попасть на нее, но мне хотелось бы быть сейчас как можно дальше от этой нефтяной вышки. Я испытывал страх. А вдруг мой жизненный путь окончится здесь? Я молил Бога, чтобы этого не произошло.

Раньше я слышал о нефтяных вышках, установленных в море. Однажды мне рассказывал о них человек, который их проектировал, но прежде мне не довелось видеть ни одной из них. И теперь, увидев ее, я понял, что конструкция вышки, возникшая в моем представлении на основании описания ее инженером, — это скелет, который необходимо облечь в плоть.

Я смотрел на Х-13 и глазам не верил. Вышка была громадной, на удивление угловатой и неуклюжей. Вышка была нереальной, сверхъестественной, спроектированной любителями научной фантастики начитавшимися романов Жюль Верна и романов о полетах в космическое пространство. Вышка, освещенная мерцающим, призрачным светом звезд, напоминала лес из громадных заводских труб, устремившихся ввысь со дна моря. Примерно посередине эти трубы пронзали массивную платформу. Справа, у самого края платформы уходила в небо конструкция из грациозно переплетенных балок, таинственная и кажущаяся хрупкой, словно сплетенная пауком сеть. Это была  собственно сама буровая вышка.

Высота вышки чуть ли не вдвое превышала высоту труб, на которых установлена платформа. Вышка резко выделялась на фоне ночного неба, тем более что она освещалась белыми и цветными лампочками: одни лампы имели эксплуатационное назначение, другие служили предупреждением пролетающим самолетам.