Ройала прищемило дверью, и попади между дверью и косяком его голова все, тушите свечи. Но удар пришелся по корпусу, однако даже этого было достаточно, чтобы он завопил от боли, а пистолет выпал из его руки и отлетел метра на два. Я бросился за пистолетом, упал на пол, схватил пистолет за ствол, и перевернулся на спину. Вижу, слегка пришедший в себя Ройал, падает на меня с намерением отобрать любимую свою игрушку. Куда я попал рукояткой пистолета, сказать не могу, но в лицо это точно. Звук походил на удар топора по стволу сосны. Он потерял сознание, прежде чем придавил меня к полу. Лишь пара секунд понадобилась мне, чтобы сбросить его с себя, перехватить пистолет для стрельбы и встать на колени, но для такого человека, как Яблонский, двух секунд более чем достаточно.

Одним ударом он вышиб у меня из руки пистолет. Я бросился, пытаясь схватить его за ноги и опрокинуть, но он отпрыгнул в сторону с быстротой чемпиона наилегчайшего веса и от удара колена я оказался на полу. А потом было уже слишком поздно что-либо предпринимать, — я увидел в руке у Яблонского маузер, направленный мне в переносицу. Я медленно поднялся на ноги, не пытаясь что-либо сделать. В коридор вбежали генерал и Вайленд, последний с револьвером в руке. Они сразу же успокоились, увидев, что Яблонский держит меня под прицелом. Вайленд наклонился и помог стонущему Ройалу сесть. У Ройала была длинная и сильно кровоточащая рана над левым глазом — на следующий день у него там будет синяк с утиное яйцо.

Он помотал головой, тыльной частью кисти стер кровь и медленно повел глазами, пока его взгляд не натолкнулся на меня. Я посмотрел ему в глаза и почти явственно почувствовал влажный запах свежевырытой могилы.

— Вижу, джентльмены, что я вам действительно нужен, — весело произнес Яблонский. — Никогда не думал, что кто-нибудь попытается сотворить такую штуку с Ройалом и проживет достаточно долго, чтобы успеть рассказать об этом. Теперь вы все убедились в том, на что способен Талбот. — Яблонский сунул руку в боковой карман, вытащил довольно изящные, из вороненой стали, наручники и ловко защелкнул их на моих запястьях. — Сувенир, оставшийся мне на память о тяжело прожитых годах, — объяснил он. — Может быть, в этом доме найдется еще одна пара наручников, проволока или цепь?

— Достанем, — почти механически ответил Вайленд. Он все еще не мог поверить в то, что случилось с его надежным головорезом.

— Отлично, — Яблонский с усмешкой посмотрел на Ройала. — Можешь не запирать сегодня ночью свою спальню — я позабочусь, чтобы Толбот не добрался до тебя.

Ройал перенес свой мрачный и полный злобы взгляд с моего лица на лицо Яблонского. Выражение его лица не сулило ничего хорошего. У меня появилось такое ощущение, что теперь он рисует в своем воображении не одного, а двух покойников.

Дворецкий провел нас вверх по лестнице и по узкому коридору в заднюю часть огромного дома, вытащил из кармана ключ, открыл дверь и пригласил войти. Это была спальня с дорогой мебелью, раковиной в углу и современной кроватью красного дерева у правой стены. Дверь слева вела в другую спальню. Дворецкий достал второй ключ и открыл и эту дверь — комната была почти точной копией первой, за исключением старомодной железной кровати. Она, казалось, была сделана из балок предназначенных для постройки моста и, похоже, предназначалась для меня.

Мы вернулись в первую комнату, и Яблонский потребовал, протянув руку:

— Ключи, пожалуйста.

Дворецкий заколебался, с неуверенностью посмотрел на него, затем, пожав плечами, отдал ключи и направился к двери.

— У меня в руке маузер, приятель, хочешь, чтобы я пару раз врезал им тебе по башке? — весело спросил его Яблонский.

— Боюсь, что не понимаю вас, сэр.

— Ага, «сэр»! Это уже хорошо! Что в библиотеке тюрьмы «Алькатрас» есть книга о манерах дворецких? Третий ключ, приятель, — от двери из комнаты Толбота в коридор.

Дворецкий сердито посмотрел на него, отдал третий ключ и вышел, с силой хлопнув дверью. Не знаю, какую книгу о манерах дворецких он читал, но он явно пропустил в ней указание как вежливо закрывать двери, хотя, конечно, такую массивную дверь нелегко закрыть. Яблонский усмехнулся, запер дверь, задернул шторы, стараясь производить как можно больше шума, и быстро проверил нет ли в стенах глазков. Потом он подошел ко мне. Раз пять-шесть он врезал своим огромным кулаком по здоровенной своей ладони, размахнувшись, ударил ногой в стену и опрокинул кресло с грохотом, от которого в комнате все затряслось. Потом так, чтобы было слышно в коридоре сказал:

— Это всего-навсего маленькое предупреждение, скажем так, чтобы ты даже не пытался повторить со мной таких штучек, как с Ройалом. Только пошевели пальцем, и тебе покажется, что на тебя свалился небоскреб. Ну, пришел в себя?!

Я замер, замер и Яблонский — в комнате наступила тишина. Мы напряженно прислушивались. Из коридора слышалось затрудненное свистящее дыхание дворецкого, с трудом вырывающееся из его перебитого носа. Дворецкому поручили совсем не подходящую для него работу. Он потоптался там, потоптался, и только когда он удалился от двери подальше, стало казаться, что его там нет.

Яблонский достал ключ, бесшумно открыл наручники, положил их в карман и пожал мне руку так, как будто хотел сломать мне все пальцы. По крайней мере мне так показалось, но моя улыбка была такой же широкой, как у Яблонского. Мы закурили и молча стали тщательно, как зубной щеткой, прочесывать обе комнаты в поисках потайных подслушивающих устройств. Комнаты были нашпигованы ими до отказа.

Ровно через сутки я влез в «шевроле-корветт» — тот самый автомобиль, украденный мною днем раньше, когда я захватил в заложницы Мэри Рутвен. В замке зажигания торчал ключ. Автомобиль стоял в метрах трехстах от ворот генеральской виллы.

От вчерашнего дождя не осталось и следа — на голубом небе весь день не появилось ни облачка. А для меня это был очень длинный день. Я лежал в одежде, прикованный наручниками к железной кровати целых двенадцать часов, а температура в выходящей на юг комнате с закрытым окном поднималась чуть ли ни до сорока градусов. При такой жаре хорошо себя чувствовать могла бы только черепаха с Галапагосских островов. Мне такие условия не подходили, и я был похож на вялого подстреленного кролика. Меня продержали в комнате весь день. Яблонский приносил мне пищу, а сразу после обеда он привел меня к генералу, Вайленду и Ройалу, чтобы они могли убедиться в том, какой он хороший сторож и что я относительно здоров. Именно относительно: для усиления эффекта я в два раза сильнее хромал и залепил пластырем подбородок и щеку.

Ройал не нуждался в таких средствах, чтобы показать, что побывал в переделке. Сомневаюсь, что промышленность выпускает пластырь такой ширины, чтобы закрыть им синяк на его лбу. Его левый глаз отливал таким же сине-фиолетовым цветом, что и синяк, и полностью закрылся. Да, хорошо я поработал, но так же хорошо я знал, что, хотя его взгляд снова стал пустым и отрешенным, он не успокоится до тех пор, пока не отправит меня на тот свет. Теперь это станет его постоянной заботой…

…Ночной воздух отдавал прохладой и морем. Я опустил складной верх и поехал на юг, откинувшись на сиденье и подставив для прочистки мозгов лицо под набегающий поток воздуха. Не только жара затуманила мне голову — я так много спал в этот влажный и жаркий денек, что теперь расплачивался за это.

Но, с другой стороны, мне не придется много спать этой ночью. Раз или два я вспомнил о Яблонском, этом огромном улыбчивом человеке с желтовато-смуглым лицом и обаятельной широкой улыбкой, сейчас сидевшем в своей комнате и усердно и торжественно охранявшем мою пустую спальню со всеми тремя ключами в кармане. Я нащупал в своем кармане дубликаты ключей, которые Яблонский сделал утром, прогулявшись в Марбл-Спрингз. Да, сегодня утром у него было много дел.

Но я выбросил мысли о Яблонском из головы — он может позаботиться о себе лучше, чем кто-либо другой. На предстоящую ночь у меня и своих забот было предостаточно