— Да откуда ж вас столько! И куда несёт⁈ — в сердцах вознегодовал я.

— От верблюда! — хохотнул рядом идущий паренёк с серьгой в ухе. — Идём на казнь! Кто не придёт, тот следующий! Такие нынче у нас порядки.

— Не болтай, — рядом идущая тётка отвесила пареньку затрещину.

У мротов был интересный говор с ярко выраженным южным акцентом. Я хотел было ещё порасспрашивать паренька, но его вместе с тёткой оттеснили, а другие люди мои вопросы попросту игнорировали. Между тем теснота давила на меня всё сильнее, и не только на меня, Томаш и Фил тоже бормотали себе под нос ругательства, из печатного там было только:

— Сраные мроты! Не продохнуть! Сейчас звереть начну!..

Я уже всерьёз подумывал, как с помощью магии выбраться из толпы, когда движение вдруг прекратилось. Судя по всему, мы-таки доплыли на центральную площадь. Дохлятиной здесь воняло, аж дух вышибало до рези в глазах. Люди, задрав головы, смотрели на что-то у нас над головами. Мы тоже задрали голову и взглянули на происходящее на постаменте.

Сердце бухнулось в виски. К горлу подступил комок. Мы поспешно опустили взгляды.

На возвышении в несколько рядов к самому небу тянулись десятка два крестов, к ним за руки были привязаны обнаженные мужчины, женщины и даже несколько мальчишек, едва достигших подросткового возраста. Все они были отданы на растерзание солнцу. Одна из самых мучительных и страшных из возможных казней, происходящая в самом сердце города.

Я сразу переключился на соколиное зрение и стал сканировать, кого могу спасти. Все несчастные были буквально на последнем издыхании, я почувствовал их боль и страх, будто это меня, а не их, за горло взяли костлявые руки смерти. По телу прошел озноб, я подавил подступившую рвоту.

Помочь я мог от силы одному, и то, исчерпав себя до дна. А это значило, что даже если и возьмусь кого-то исцелить, то все равно не смогу отстоять его право на жизнь. В этом мире право на жизнь не было естественным, и его никто никому не давал от рождения, его можно было только взять силой. От собственного бессилия скрипнул зубами, до боли сжимая дрожащие пальцы в кулак, я ругнулся. Задавил в себе подкативший к горлу ком чувств, и стал вновь рационально оценивать происходящее.

Странно было то, что казнь происходила вовсе не на площади, как подумалось вначале, а в огромном, но всё же дворе невероятно роскошного дворца. Я никак не мог понять, какому даже самому жестокому тирану могло взбрести такое в голову. Кому может нравится, когда у него под окном такое вот зрелище и ведь вонь же невероятная.

— Будем спасать? — коротко спросил Томаш.

— Пока наблюдаем, — покачал головой я, подавив в себе жгучее желание, сказать; «да».

Я заметил, что на айван степенно вышла тоненькая женщина. И именно на ней сосредоточилось все внимание толпы. Её хрупкость была вдвойне подчеркнута окружившими ее здоровыми делибаши. Первое, что бросалось в глаза — это её прекрасные волосы, черные мелкие кудри сверкали на солнце и спускались к самому полу. Верхнюю половину лица её скрывала маска, из которой по мротски хитро и равнодушно выглядывали большие черные глаза. Ярко алые губы, кривились в недоброй усмешке.

— Великий Урус погибает! — звонким колоколом пронёсся приятный голос статуэтки. — Я — Закира перворождённая, пришла вернуть этому городу его прежнее величие и славу! Мы должны стать едины в этой великой цели! Будьте уверены, каждый, в чьём сердце живёт измена будет найден и заплатит за свою неверность.

Вот нашлась и таинственная госпожа Закира, которой служил Латиф, желающий преподнести ей в подарочек изувеченную им прекрасную белую птицу в клетке и рабов. Благо, что эта мразь повстречала на пути нас, и Закире пришлось обходиться без его подношений.

Толпа вела себя непривычно. Не было возбуждения и бешенного подъёма звериной жестокости, которые обычно свойственны людям, пришедшим на зрелище чужой казни. Это был чистый страх и ненависть к ней, этой хрупкой таинственной статуэтке и ещё — отчаяние.

Закира махнула рукой, и на помосте рядом с крестами из ниоткуда появилось шесть богато одетых прислужников в таких же масках, что и она. В руках у них были накрытые черной тряпкой огромный клетки, в них что-то нетерпеливо копошилось. Они хором, нараспев огласили вердикт несчастным.

— Эти нечистые посмели посягнуть на честь и достоинство нашей славной достопочтимой правительницы Закиры. За их скверные помыслы и задуманные преступные деяния, направленные против священной власти, всемилостивая правительница приговорила их к очищению. Через боль и муки свои они достигнут просветления и уже чистыми отойдут к Амадей. Да огласится криками, да смоется кровью их позор. И будет другим наука, ибо нет никого мудрее и прекрасней, чем наша прекрасная Закира! За великий Урус!

— Я повелеваю, всем верноподданным закрыть глаза! — вновь подала голос Закира. — Закройте глаза и не открывайте их, пока я не разрешу. Такова моя воля, таков мой указ!

Вот это уже совсем ни в какие рамки не вписывалось, обычно казнь была в устрашение и зачем созывать народ для данного зрелища, если в самую кульминацию велишь ему закрыть глаза. Я повертел головой, люди действительно все как один глаза зажмурили кто-то даже ладонями закрылся.

Я естественно верноподданным этой дамочки себя не считал и вылупился на ряды с крестами ещё пристальней, чем прежде, боясь упустить что-то важное

Прислужники Закиры стали обходить кресты и гортанно распевать какую-то неразборчивую дичь, раскачивая в руках свои клетки на манер кадила. У меня отчего-то от их пения кровь стыла в жилах, в висках стучало, сокол внутри бился, желая вырваться и прекратить эти звуки любой ценной.

— Не смотрите! — услышал я шепот Венди. — Закройте глаза, дурни!

Из нас четверых глаза, действительно, закрыла только Венди. Слушать малявку никто из нас не собирался. Фил даже шикнул на неё.

— Что ж, я вас предупредила! — обижено буркнула девчонка.

Прислужники Закиры сорвали с клеток черные тряпки. Такой мерзости я в жизни не видел. В клетках бились сотни летающих сколопендр размером с крупную саранчу. Руками в перчатках прислужники Закиры открыли дверки клеток.

Рой этих тварей взвился и облепил тела мучеников на крестах. Они жадно, с отвратительным чмоканьем принялись заглатывать человеческую плоть. Раздались душераздирающие вопли. Откуда только у этих полумёртвых людей силы нашлись на такие крики. Через несколько минут показавшимися вечностью, твари вернулись в клетки, оставив на крестах голые кости.

Прислужники Закиры накрыли клетки чёрными тряпками и словно бы растворились в воздухе. Появились другие, которые сняли обглоданные кости с крестов и небрежно покидали их в один мешок.

— Откройте же глаза мои верноподданные! — ласково промурлыкал голос Закиры.–Узрите тех, кто ослушался меня, предав всех нас и величие нашего города Уруса! Да будем судить их по деяниям их! — в голосе возникла угрожающая интонация.

Земля у меня ушла из-под ног. Пространство кувыркнулось. В глазах потемнело, ракурс сместился. Я на краешке помутненного сознания объяснил себе, что так должно быть, ощущается солнечный удар.

Я очнулся, свысока оглядел толпу. Лица у людей были потухшими, бледными.

Я наткнулся взглядом на тётку, которая дала затрещину заговорившему со мной пареньку с серьгой в носу. Она села на колени и заламывая руки о чём-то беззвучно рыдала. Какой-то мужик безуспешно пытался её урезонить, однако подоспевший делибаш ударом рукояти сабли сделал это быстрее.

У меня отчего-то страшно выламывало руки. Я попытался ими покрутить и не смог. С трудом повернул чугунную голову, шея отозвалась тупой болью. Я обнаружил своё привязанное верёвкой к деревяшке запястье. Слева от меня виднелся крест, на котором был подвешен обнаженный Томаш.

Медленно стало доходить, что какая-то неведомая чудовищная сила вздыбила меня, Томаша, Фила, да и вообще, всех тех, кто ослушался приказа Закиры закрыть глаза, на кресты, где ещё мгновение назад висели останки от прошлых узников.