Двое мужчин всё так же стояли, обнявшись. Но теперь Вылко без сил повис на своём друге.

— В твоих речах яд, — говорил Полынь. — Это ты отравляешь мне ум!

— Не сдавайся… Яков, — просил друга Вылко. Его голосу что-то мешало. — Спаси остальных… Твоё время не пришло, в тебе остались силы бороться.

Сухая рука отца с красными бусинками на коже поднялась к зелёной маске и нежно стянула её с Полыни.

Лицо учителя было оттиском алчного оскала. Постепенно оно начало преображаться. Сумасшествие сменилось удивлением, а затем — неверием. Он непонимающе посмотрел на дымок, вьющийся из дула его пистолета.

— Что произошло? — спросил Полынь, бледнея. — Это не я!

— Нет, не ты, — выдавил Вылко.

— Не моя вина!

Полынь поспешно уложил Вылко на пол и отскочил от него, как от огня. Загнанно озираясь по сторонам, мужчина зацепился за Кагорту, напрасно пытающуюся подняться из пыли.

— Смотри, старуха, что ты натворила! — завопил Полынь.

— Бедный заблудший мальчишка, — сказала грустно Кагорта. — Вы сами выбрали свой путь, и ваши ошибки только ваши. Здесь и сейчас погибает свобода чаровников. Глупые детишки, почему вы раньше не пришли ко мне, не воззвали о помощи? Теперь мы, изорванные друг другом, ждём, когда явится наш главный враг.

— Что мне делать? — не унимался Полынь.

— Квочка, — слабо сказал Вылко. Он с трудом оторвал голову от холодных камней. — Покончи с ней.

— Да… да, — Полынь обрадовался наваленному на него делу. — Я уничтожу её, друг. Прости…

Полынь оглядел всех:

— Простите меня!

Никто не отозвался на его мольбу. Скобель впала в молчаливый шок, Кагорта чаровала над своим телом, приводя его в порядок. Тогда Полынь встретился взглядом со Львом.

— Прости и ты меня. Я не желал того…

— Торопись, Яков, — из последних сил приказал Вылко. — Я чую противников.

— Верно, Вылко. Ты всегда был прав.

Чуть замешкавшись у распростёртого тела друга, Полынь ринулся к открытой «пасти» древней машины. Со стоном боли он напялил свою маску и нырнул внутрь машины.

— Лев… — слабо позвал Вылко.

Мальчик, преодолевая невероятные усилия, приблизился к мужчине в чёрно-белой маске и склонился над ним.

У его отца оказались голубые глаза.

— Лев. Сын мой, — поборов булькающий кашель, произнёс Вылко. — Я вновь подвёл тебя… Темно. Здесь так темно.

Лев впопыхах достал янтарь и зажёг свет.

— Софья, — сорвалось изумление из-под маски. — Ты здесь, любовь моя.

— Папа, — позвал Лев.

Он желал сказать, что тоже видел в камне женщину, похожую на маму. Янтарь мягко подмигнул, и мальчик замолк. Может быть, им вскоре удастся встретиться.

— Софья, прости меня. Я оставляю сына одного посреди врагов… Как тебя тогда…

Свет в голубых глазах мерк, падая на дно бездонных колодцев.

«Квочка» задрожала, и вместе с ней всё подземелье.

— Папа? — тихо позвал Лев.

Янтарь в его руке угас. Мальчик подумал, что более никогда не сумеет вдохнуть свет в свой камень.

— Нужно уходить, парень! — окликнула Кагорта. — Дурень Полынь не славится аккуратностью.

Она крякнула, когда новый толчок повалил её на пол. Не только у Льва ноги отказывались слушаться.

Маленькая площадь с пирамидой начала оседать. Фонари в последней агонии налились ослепительным светом перед тем, как взорваться. Подземелье погрузилось в свою истинную и абсолютную темноту.

На ум Льва непрошено пришли слова Полыни. Для мира и вправду естественна непроглядная тьма. Жизнь и свет — вещи, которые приходят на мгновение.

— Вот и спаситель всего царства явился, — сквозь грохот донеслись слова Кагорты. Она была огорчена.

Лев не помнил, когда пришёл в себя. Вернее, сомневался, что терял сознание. Вроде бы он утопал в громогласной темноте, а через миг его окружила тишина и мягкий свет походных лучин.

По обгоревшему остову трубочист понял, что лежит в зале, где Вий и Клим помогли злобному библиотекарю разобраться с человекоподобной машиной.

Подстилом ему служил чей-то форменный китель. Вокруг осторожно выхаживали множество людей в такой же одежде. В шёпоте городовых Лев различил сдерживаемое ликование, кто-то поговаривал о награде. Неподалёку сидела Скобель, застыв, словно каменная статуя. Один из мужчин в строгом костюме проверял на ней оковы.

Шуршание одежд и тихие разговоры разом прекратились. Стук трости крошил возникшее безмолвие.

— Я не нашёл учителя Полынь. На разбор завала уйдут месяцы…

Голос Киноварного задумчиво замолк. Лев зажмурился, без особого старания пытаясь отсрочить внимание к себе.

— Господин Беляев, соизвольте со своим отрядом подняться на поверхность первыми, — вновь заговорил Киноварный. — Будьте добры, доставьте неизвестный артефакт в мой кабинет. Тело же следует надёжно скрыть от взглядов подмастерьев и прочих любопытствующих, которые вскоре наполнят край Собора. Один из запасников льда подойдёт для этой цели.

«Тело отца… — мысль возникла в пустой голове мальчика. — До чего же прекрасная пора была секунду назад. Благословенное забытьё».

Вдруг Скобель ожила и рухнула на колени. Охранявший её мужчина потянулся за оружием, висевшим на защитном жилете.

— Не прикасайтесь к его маске! — взмолилась Скобель.

Её жалобный вопль успокоил кромешника. Даже Льву стало ясно, что человек в состоянии Юлии Скобель способен причинить вред только себе.

— Прошу, не трогайте его лицо, — без слёз рыдала женщина.

— Уверяю вас, госпожа Юлия, никто не притронется к маске, — пообещал Киноварный. — Вылко Инецгой заплатил сполна, пытаясь подчинить её великую силу. Мы убережём многие жизни, уничтожив маску с последним хозяином.

Его слова успокоили Скобель, и она вновь погрузилась в своё бездонное горе. Где-то рядом заскрипели носилки, и несколько человек направились с ними к выходу. Киноварный продолжил говорить лишь тогда, когда замолкли их шаги:

— Следующим поднимется отряд сопровождения Главы Кагорты…

— Пф-ф, — презрительно фыркнула старуха.

Лев не удержался и повернулся на её голос. На удивление, он был рад тому, что седоволосая женщина не погибла под завалами. Сейчас она выглядела бодрее, чем у «Квочки», и оттого нахальнее. Её окружали около полудюжины городовых, которые нервничали, несмотря на кандалы и несколько устройств, прикреплённых к Пряхе. Ими командовал мужчина неподалёку, явно кромешник. Обаяние Кагорты на него не действовало пугающе. На локте он будто убаюкивал серебряную перчатку хозяйки Трезубца, посчитав её оружием. Левую руку Кагорты кто-то любезно обмотал шелковым шейным платком. Из присутствующих мужчин лишь одному подходил подобный дорогостоящий убор.

— Отринь уже своё раболепие, негодник, — проскрежетала старуха. — Никакая я тебе не Глава. Признайся: кому ты решил поднести дары. Меня своим старым хозяевам, а Собор царю? Или же наоборот?

— Наверху, госпожа, вас ожидает сопровождение до Златолужья. Сегодня же вы предстанете перед судом Государя. Его Волей с Собора снимается любая неприкосновенность и независимость за то, что в стенах Трезубца проросла тайная преступная организация.

— Брехня! — театрально воспротивилась Кагорта. — Это был всего лишь кружок по интересам.

— Во благо Праотцов, сыскалось мало любителей создавать армию безжалостных машин… Увидите госпожу.

Приказ направил в путь братию, окружившую Кагорту. Та, в свою очередь, вволю покрыла каждого из них отборными ругательствами. Эхо брани долго не стихало в древних залах.

Киноварный тем временем не унимался и выстреливал одним приказом за другим. В тайном подземелье оказалось чересчур много прохлаждающихся городовых. Лев с усмешкой заметил, с какой безропотностью законники и агенты тайной службы слушали наставление Поверенного.

Какие бы вещи сейчас ни происходило с самим Собором, в них Киноварный не ограничивался советом. Кагорта оказалась права: рыжебородый щёголь заранее выносил план по захвату Трезубца. И, судя по всему, у него всё получится без осечки.