На низком столике стояли четыре чашки с ароматным зелёным чаем, над которым ещё трепетал дымок.
Видимо, он и так собирался их к себе пустить. Но только после положенного испытания.
Ребята расселись за столом. Курортник сел спиной к Фудзи, дождался, пока гости сделают первый глоток, и спросил:
— Зачем вы пришли?
— Я занимался одной из древних форм письменности, — начал Кимитакэ. — Иногда это называют каллиграфией, но это весьма неточно. Само слово «каллиграфия» означает «красивое письмо», но как только мы пытаемся использовать это определение, наша стрела летит мимо. В том, чем я занимаюсь, результатом нередко является надпись, и она красива. Но это красота здорового, изящного, сильного тигра. Он красив, но не потому, что украшает себя или хотя бы заботится о своей красоте. Все дело в том, что он — тигр, в нём есть всё то, что древние называли «полнотой жизненных свойств». А ещё — он опасен. Искалеченный или постаревший тигр уже не может охотиться и любить, потеряв красоту, он уже не может быть тигром. Тут действует тот же принцип. Достаточно сильное письмо — всегда прекрасно. Когда говорят о воздействии слова на жизнь, обычно имеют в виду слова из официальных законов, распоряжений, смертных приговоров. На самом деле, конечно, и просто должным образом написанное слово перестаёт быть словом. Оно становится словооружием.
— Ты убил кого-то?
— Нет. Но вокруг меня постоянно кого-то убивают. И всё из-за моих увлечений.
— У трона опасно.
— Но я не претендую на трон!
— Допустим.
— Я надеялся, что мои способности со временем принесут величайшую пользу нашему государству, — продолжал Кимитакэ. — И был очень рад, когда у меня появились первые покровители. Но вскоре всё изменилось. Как оказалось, сама власть в нашем государстве расколота на несколько враждующих партий. И когда одна из них взяла под своё покровительство меня и Юкио-куна, то она настолько усилилась, что конкуренты решили её раздавить. Просто на всякий случай.
Курортник не успел дать даже свой обычный краткий ответ. В прихожей послышался шум, грохот, возмущённый женский голос.
Юкио без единого слова поднялся и пошёл разбираться.
Шум затих. А потом дверь кабинета снова отодвинулась.
Но вошёл не Юкио, а человек, которого Кимитакэ знал как заместителя директора Гакусюина по хозяйственной части.
* * *
За прошедшие пару недель он неожиданно изменился — обзавёлся новеньким драповым пальто, шляпой ему под тон, а рука сжимала трость, способную в случае чего послужить и оружием. Лицо ещё больше высохло, орлиный нос заострился, а чёрные глаза метали чёрные молнии.
Похоже, он перешёл на другую должность — и эта должность давала ему куда больше полномочий, чем прежняя.
— Где длинноволосый? — спросил Курортник.
— Я попросил его не вмешиваться, — бросил заместитель директора. — А где кореец?
— Какой кореец? — снова спросил Курортник.
Было ясно, что эти двое знают друг друга достаточно давно. Между ними явно были какие-то давние, застарелые противоречия. И человеку со стороны было почти невозможно понять их до конца…
— Кореец, который умеет превращаться в лису! — пояснил заместитель директора. — Мы проследили его до вашего дома. Лис где-то здесь!
«Он определённо знает больше, чем разрешено», — подумал Кимитакэ. Ему было интересно, что ответит Курортник, но Курортник посмотрел на него так по-тигриному сурово, что стало ясно: сейчас должен говорить сам Кимитакэ.
Потому что тут трёх иероглифов определённо не хватит.
— С корейцем, который одновременно лис, я пока не сталкивался, — заметил Кимитакэ. — И связей с подобными деятелями не поддерживаю.
— Но ты наверняка слышал о подобных людях.
— О них слышал каждый, кто читал сказки про лис-оборотней. И этих сказок для меня было достаточно, чтобы решить: от лисьей мудрости одни беды.
— Но у тебя же тоже есть определённая мудрость. Как говорится, «шулер имеет разум в пальцах».
— Меня учили прекрасные учителя в самой престижной школе Японии. Только поэтому я что-то знаю.
— Но никто из твоих одноклассников не способен на то, что делаешь ты.
— Откуда вы знаете? Вдруг они просто скрывают свои способности лучше, чем я?
— Значит, они не так опасны.
— Кстати, среди ребят в нашей параллели были двое, чьи предки носили графский титул. Я вот тоже не могу стать графом. И вы не можете. Может быть, лучше их проверите? Среди графов тоже бывают опасные люди.
— Ты имеешь в виду, что тебе известны изменники из числа высшей аристократии?
— Я имею в виду графа Монте-Кристо.
— Я спрашиваю не из какой-то прихоти, а из соображений государственной безопасности, — устало проговорил заместитель директора. — Те, у кого ты этому учился, тоже могут многое. Нельзя допустить, чтобы такая сила блуждала без присмотра. Нам необходимо их хотя бы проверить.
— Если вам так хочется хоть кого-то проверить, проверьте Луи-Фердинанда Селина.
— А это кто такой? Иностранец? Он живёт в Токио или здесь, в Камакуре?
— Он француз, живёт, насколько я знаю, в Париже. Можете не беспокоиться, этот город сейчас под оккупацией.
— А чем он таким важным занимается? Он тоже каллиграф? Или алхимик? Или некромант?
— Он врач. Специализируется на гигиене и кожно-венерических заболеваниях.
— И он тебя хорошо знает?
— Достаточно хорошо, чтобы присылать открытки.
— А как вы познакомились?
— Понятия не имею, откуда он знает про меня. А я читал про него в журналах и один раз видел во сне.
Заместитель директора поморщился.
— Послушай, Кими-кун, — заговорил он усталым голосом. — Хватит уже забалтывать очевидную ситуацию! Лучшее, что ты можешь сейчас сделать для страны, — это пойти со мной и сразу назвать тех, у кого ты всему этому научился. Ты понимаешь, насколько опасно для страны, что подобные люди блуждают где попало? Ты боишься совершенно напрасно. Загляни в себя и спроси — для кого ты живёшь? Для твоих сомнительных способностей, которые принесли тебе пока одни беды? Или для своей страны? Я знаю, ты честный парень. Загляни в самую глубину своей души — и поступай искренне.
— Ваши слова напомнили мне одну древнюю историю, — ответил Кимитакэ и допил чай, чтобы освежить горло. — Хотя это произошло на территории Азии и все, кто в ней замешан, тоже азиаты, её чаще всего вспоминают европейцы. Получается, ещё две тысячи лет назад они стремились утащить из Азии всё что-нибудь ценное.
В одной из древних стран на западе Азии проповедовал великий мудрец и учитель. Я не буду уточнять, был он человеком или чем-то другим, потому что это до сих пор предмет величайших споров среди людей, которые называют себя его последователями. А лучше сразу перейду к истории.
Однажды вечером этот учитель собрался на праздничный ужин своих ближайших учеников. И по ходу беседы он как бы между прочим упомянул, что недруги уже идут по его следу и очень скоро его схватят и подвергнут жестокой расправе.
Его ученики были люди хоть и искренние, но уж очень простые. И среди них был один ученик, который носил знаковое прозвище Камень. Видимо, он был очень жёсткий и упёртый человек, и к тому же не блиставший учёностью.
Услышав такие новости, Камень, разумеется, возмутился и принялся уверять всех собравшихся, что он никогда не оставит своего любимого учителя, что он с радостью отдаст за него жизнь и не допустит, чтобы враги хотя бы попытались учителю навредить. Сама мысль о том, чтобы учитель пострадал, для него хуже смерти.
А учитель был мудр. Он попросил Камня успокоиться, не пороть горячку и не давать обещания, исполнение которых не от него зависит.
— Вот увидишь, Камень, — сказал учитель, — ещё не закончится эта ночь — и ты трижды от меня отречёшься, несмотря на любые твои обещания.
Камень, само собой, стал в ответ возмущаться ещё сильнее, пока не перешли к еде, потому что непросто одновременно жевать и возмущаться.
Но между тем именно в ту ночь всё и случилось. Недруги схватили учителя и потащили на неправый суд и жестокую казнь. А Камень сперва был так удивлён таким происшествием, что не решился даже попытаться отбить учителя. А потом и вовсе сбежал в ужасе и действительно трижды за ту ночь отрёкся от своего учителя.
