Профессор и полковник сидели вдвоём на месте учителя и было заметно, как непросто там уместиться двум настолько значительным лицам.

— Для вас, как мне кажется, не было секретом, что магия действительно существует и работает, — начал Кимитакэ. — Поэтому будет лучше, если вы у меня будете спрашивать, что неясно, а я, насколько позволяют мои знания, отвечать. Я до многого доходил сам и много чему выучился совершенно случайно. Все мои главные учителя — давно мертвы, я разговаривал с ними, пытаясь скопировать их прописи.

— То, что знаем мы, тебе знать не положено, — заметил полковник. — Там всё-таки военная тайна.

— И следует понимать, — вмешался Окава, — что до сегодняшнего дня мы работали в основном с демонами. Первые подозрения вызвал так называемый призрак коммунизма. Дальше забили тревогу насчёт лис-оборотней, и, я уверен, ты знаешь почему?

— Потому что первое упоминание лис-оборотней — в китайских источниках, — отчеканил Кимитакэ.

— Превосходно! Но насчёт магии нам не смогли помочь ни в монастырях традиции тэндай, ни в императорской канцелярии. Монахи говорили, что идут в ногу со временем, ритуалы — это просто театральные постановки, и всякая магия есть суеверие и вообще нарушает кармический закон. А в императорской канцелярии не располагают сведениями о каллиграфических магах — они отслеживают только преподавателей каллиграфии. И тут приходишь ты. Человек, который не просто изучал историю, а взял и овладел! Это невероятно! Пожалуйста, раскрой нам тайны своего волшебства.

— Тут нет особого волшебства, — ответил Кимитакэ. — Это просто использование «вэнь». У нас принято переводить это слово как «литература», «культурность», но старинные словари приводят куда больше его значений. Это вообще любая система, любой узор, любая система знаков. Это тот самый посредник, через который энергия становится тем, что древние называли «словооружием». И «вэнь» существовало ещё прежде, чем возникло само человечество. Его можно разглядеть и в письменах далёких звёзд, и в узорах на шкуре свирепого тигра.

— Я полагаю, что наш обычай записывать заклинания иероглифами и диаграммами также связан с традицией, — заметил Окава. — Точно так же, как европейцам до сих пор кажется, что настоящие заклинания произносят или даже поют. Это связано с недоверием древних арийских народов к письму. В древних преданиях зороастрийцев говорится, что речь изобрёл сам Ахура-Мазда, а вот буквы — тот, другой парень. Но ты продолжай.

— Один англичанин как-то заметил, — заговорил Кимитакэ, — что сцена в театре, кафедра в церкви и виселица на эшафоте — это с какой-то стороны одно и то же. И там, и там, и там в первую очередь «показывают» человека, и там, и там, и там он служит для поучения. Иногда он проповедует добрые нравы голосом, а иногда — тем фактом, что подвешен за шею. Можно даже подумать шире — и разглядеть, что в Древнем Риме на одном месте, в одном и том же амфитеатре, и ставили пьесы, и устраивали бои гладиаторов, и устраивали гонки колесниц, и проводили смотр войск, и доводили до сведения толпы новые законы. А у более древних народов вообще всё искусство и политика обитали в храме, вокруг жертвенника. Даже современному европейцу сложно понять, кем именно был Иисус — ведь две тысячи лет в Палестине проповедь, политика, шоу-бизнес и даже медицина не разделялись, каждый новый учитель народа занимался всем этим одновременно. Разделять их было не только не принято, но и неприлично. Если некий человек творил всего лишь чудеса, но ни к чему не призывал, даже к покаянию, всем было ясно — это просто ловкий фокусник, каких немало в Египте. Если, напротив, некто подбивал народ на мятеж против Рима просто потому, что Рим угнетает, то его очень быстро выдавали пусть ненавистным, но властям. Ведь каждому очевидно, что свергнуть римское иго можно только с божьей помощью.

— Хорошо, теперь переходи с иудейского права к нашему делу, — заметил полковник. — Тем более что мы в эпоху Мэйдзи заимствовали не иудейское, а германское право.

«Надо же, военный юрист», — подумал Кимитакэ. Но сказал другое.

— Это не какая-то закономерность, — произнёс он. — Это просто пример, чтобы понятнее было.

— Мне не стало понятней.

— Потому что вы не дослушали! — Кимитакэ замахал рукой, словно отгоняя возможные возражения. — Так вот: на этом примере становится понятным аналогичное разделение в искусстве и магии. У европейцев разделение заметно даже по тому, как устроены их академии художеств. Там обязательно есть архитектурный факультет. За ним следует скульптура, которая изображает объекты в трёх измерениях. Далее — живопись, она проецирует объект на два измерения. Живопись всегда была близка к росписи стен, фреске и мозаике, по сути, живопись на картине — это кусок росписи, которую ты вешаешь на стену. Где-то здесь рядом отдельно ответвляется мозаика и витражное дело, они нам не особенно интересны и есть не во всех академиях художеств. После живописи стоит графика, которая куда шире, — ведь именно она производит иллюстрацию, гравюру, значок. А за графикой открываются чёрно-белые просторы шрифтового дела и каллиграфии. Но мы так или иначе следуем китайской традиции искусства и магии. А там разделение совсем другое. Архитектура и скульптура вообще у нас считается ремеслом вроде кузнечного дела. А живопись, графика, каллиграфия и поэзия — можно сказать, одно. Ведь на любом классическом пейзаже всё это одно целое — и нарисованные горы, и стихотворение, написанное в определённом стиле, — это одна работа, выполненная всё той же кистью, воплощение одного замысла. Как у римлян — один и тот же амфитеатр не может быть разделён на ипподром, арену гладиаторских боёв и театр. Это всё вместе и это одно.

— И магия, запечатанная в картине, — тоже одно?

— Разумеется. Всё это — одно. Именно поэтому мы пишем заклинания. А европейцы, подобно индусам, раньше произносили их, а теперь и вовсе колдовать разучились. В наше время они больше на артиллерию и флот полагаются.

— Или на концепцию взаимного одемонения.

— Что это такое?

— Странно, что вам про это не объясняли на правоведении. Или на каллиграфии. Хотя да, это же магия… В общем, не удивительно, что у нас выпускники так плохо знают национальную культуру, что даже подписываются латинскими буквами.

— Прошу, расскажите мне. — Кимитакэ ощутил, как бледнеют его губы. — Это очень важно для моей магической работы.

— Тут всё очень просто. В античность Средиземноморье, подобно Японии, было полно духов. Но католическая церковь не желала терпеть конкурентов, она допускала только сертифицированных чудотворцев. Она не одобряла даже обычай восточных церквей глумиться над бесами и использовать их в качестве транспорта. По этому вопросу есть даже специальная булла папы Иоанна XX. Случай особенно редкий, потому что никакого Иоанна XX в списке понтификов нет… Так вот, католики в Средневековье были настолько дотошны, что даже античные статуи разбивали, если получалось их выкопать. На всякий случай, вдруг это идол, а не просто для красоты. Европейские духи изгонялись, а самые упорные — запечатывались. Протестанты следовали в этом за католиками — приличный лютеранин должен не с духами разговаривать, а с ангелами. Или ещё лучше, заняться приличным делом вроде астрологии или алхимии. Открытие Америки выпало на этот же период, так что и индейских демонов постигла та же участь. Так что Вендиго и Кетцалькоатль, скорее всего, существуют до сих пор, но надёжно заперты. Их выпустят только в том случае, если мы или китайцы попытаемся применить против них свою магию. Потому, хотя Аненербе и получает всё больше финансирования и к исследованиям подключили самого господина Ридлингера, и не заметно на фронте магического оружия и даже в Китае не слышно о битвах монахов традиции Сингон против даосских заклинателей. Всем, у кого есть допуск в штабы, ясно — церковь в наше время ослабла, люди уверены, что потусторонних сущностей не существует. А значит — не умеют от них защищаться. Обе стороны понимают, что, если мир будет заколдован обратно, население этого просто не переживёт. Это Ближний Восток имеет шанс за счёт верности мечети и базару. А вот индустриальные страны, боюсь, сгинут, вместе с пролетариатом и светскими евреями. Так что, Кими-кун, в наше время мало владеть твоим искусством — надо ещё делать вид, что ты ни при чём и всё случилось само собой, совершенно естественно.