Чтобы занять себя, стал ходить в городскую библиотеку и просиживал там часами, заполняя пробелы в своих литературных познаниях, образовавшиеся во время учебы в вузе. С упоением прочитал гомеровскую «Илиаду» и «Витязя в тигровой шкуре» в переводе Бальмонта.

На четвертый день пребывания в Свердловске наведался в производственный отдел Главуралмета, чтобы узнать, как работает его цех, и обнаружил, что процент выполнения плана неуклонно растет. Это не столько удивило, сколько озаботило: не пошло бы количество в ущерб качеству — с пульной шутки плохи.

Теперь Николай стал появляться в главке ежедневно и не без удивления отмечал, что кривая выплавки стали в цехе неуклонно двигалась вверх. На десятый день процент выполнения плана поднялся до ста двенадцати, и это совсем сбило его с толку. Как, каким образом смогли обеспечить там такой крутой подъем, достичь столь высоких показателей?

Сначала Николай решил, что Кроханов попросту занялся приписками, но затем отверг это предположение. Не позволил бы себе Кроханов явное очковтирательство, зная, что документ о приписке пятисот тонн находится у противника. Стало быть, цифры соответствуют фактическому производству, а если так, то он, Балатьев, недооценил Кроханова, посчитав, что изобретательность его по части подвохов истощилась. Теперь директор из кожи лезет вон, дабы доказать, что без Балатьева цех работает лучше, а следовательно, заводу он не только не нужен, но даже вреден.

Связаться по телефону со Светланой, выяснить, что происходит, ему, сколько ни пытался, не удавалось. Каждый вечер битый час дозванивался он до междугородной, телефонистка принимала заказ, и на этом все заканчивалось. Не оставалось ничего другого, как зайти ночью к дежурному диспетчеру главка и упросить, чтобы заказал разговор под видом служебного.

Заводов в ведении Главуралмета множество, разговоров с ними — еще больше. Сюда передают подробнейшие сведения о работе за сутки, объяснения всяких чепе — простоев и аварий, сюда сообщают о нехватке материалов и предъявляют свои требования. Попади Балатьев в этот диспетчерский пункт прямо из Макеевки, производство чугуна и стали, литья и проката по отдельным заводам вызвало б у него снисходительную усмешку — до такой степени было оно ничтожно по сравнению с заводом имени Кирова. Но теперь, когда у него появился опыт работы на маленьком заводе, когда он изведал, во сколько бочек пота обходится каждая тонна стали, эти цифры вызывали невольное уважение. Металлурги Урала вносили значительную лепту в снабжение военных заводов оборонным металлом отличного качества. Из крох получался большой каравай.

Ночь уже была на исходе, и диспетчер начал нервничать. Скоро появится начальник отдела, а в святая святых, куда могли входить только самые ответственные сотрудники главка, находится посторонний.

И когда уже надежды связаться с Чермызом не осталось, телефонистка вдруг соединила диспетчера с квартирой Давыдычевых.

— Коля, сюда не возвращайся ни в коем случае! — кричала в трубку Светлана. — За вчерашний день сто пятнадцать процентов! Кроханов во всеуслышание заявил, что ты мешал цеху работать, что ты саботажник! Где поселился? Голодный небось ходишь?.. Ты слышишь меня?..

Светлана торопилась не зря. Разговор прервали — на проводе была Москва.

Утром в главк Балатьев не пошел. Суточное производство он знал, а толкаться в коридоре среди незнакомых людей, выслушивать их грустные разговоры и прогнозы не было сил.

Весь день он провалялся в гостинице, надеясь отоспаться после бессонной ночи, но глаза не смыкались. Он не мог смириться со своим позорным поражением. Теперь ничего никому не докажешь. Прими его нарком в первые дни приезда в Свердловск, речь пошла бы только о разрыве с женой. Но при нынешних показателях работы цеха дополнительно встанет вопрос о его, Балатьева, профессиональной непригодности. Стало быть, о переводе на большой завод нечего и помышлять. Погонит его нарком в какой-нибудь Уфалей. Было же такое, что, рассердившись на нерадивого руководителя высокого ранга, нарком распорядился: «Сослать в Салду-балду!» И балдеет тот в Салде до сих пор.

Поняв, что ни заснуть, ни порвать эту бесконечную цепочку вязких, назойливых мыслей не удастся, Николай оделся и вышел из гостиницы. Морозище был такой, что дыхание спирало, да еще ветер кидался колючей снежной крупой. Подняв воротник полушубка, чтобы защитить быстро замерзшие уши, свернул на проспект Ленина, и тут ему пришла в голову трезвая мысль: поехать на толкучку. Авось в конце концов удастся купить шапку.

Трамвай он взял приступом, ехал, сдавленный со всех сторон с такой силой, что можно было поджать ноги и зависнуть, не опустившись на пол. На каждой остановке поднимался невероятный галдеж, потому что выбираться из вагона удавалось лишь тем, кто находился близко от выхода, и то с огромными усилиями.

На остановке у толкучки — еще больший галдеж: людей вывалилось такое полчище, что они увлекли с собой многих из тех, кому надо было ехать дальше.

На довольно обширном торжище тоже теснота и гам, только теснота подвижная, а гам мирный — без воплей и перебранки. То здесь, то там его прорезали призывные возгласы: «Продаю часы золотые Павла Буре!», «Продаю несессер из восьми предметов, не бывший в употреблении!», «Какой это кролик! Это палантин из настоящего котика, мадам!», «Продаю бритву крупповскую — близнецы!», «Кому махорку за две буханки хлеба? Кому?» Большинство людей сбывали вещи от нужды, но находились и такие, кто решил погреть на чужом несчастье руки. Продавали наспех сделанные соломенные матрацы, ватные одеяла из обрезков цветного ситца на манер цыганских, варежки и носки из подозрительной шерсти, кое-как простеганные фуфайки, причем все втридорога, поскольку без этих вещей никак не обойтись, а спрос намного превышал предложение.

Николай протиснулся из конца в конец через всю толкучку, но шапки пятьдесят девятого размера так и не нашел. Нужда в них была огромная. Стоило появиться над головами даже старой, облезлой шапчонке, как на нее находился десяток покупателей.

Когда он стал пробиваться обратно, взгляд его упал на добротное кожаное пальто, которое носил мужчина, накинув на плечи. Приценился — три тысячи, цена подходящая. Решил примерить. Но пока он расстегивал ледяные пуговицы своего полушубка, пока застегивал такие же ледяные пуговицы пальто, кончики пальцев у него побелели. Сбросив пальто, хотя соблазн приобрести вожделенную обнову был велик, помчался в аптеку, которая оказалась поблизости. Здесь он был не единственным обмороженным. Пожилой аптекарь, рассыпая указания, как растирать нос, щеки и руки, протянул ему спиртовую настойку красного перца.

Препарат оказался чудодейственным: в пальцы вступило тепло, а с ним вернулось и желание осуществить покупку. Снова воткнулся в толпу, стал искать место, где примерял пальто. Место нашел, но продавца и след простыл.

Все же уйти с базара с пустыми руками не хотелось, и когда взгляд наткнулся на шерстяной лыжный костюм василькового цвета с белой гагачьей оторочкой, взял его не торгуясь. Вот будет довольна Светлана, тем более что это первый его подарок. Правда, в нынешнем году костюм не пригодится, надо еще поберечь ногу, но можно ли упустить вещь, которая будет впору и к лицу Светлане.

Хорошо с мороза выспавшись, Николай вторично вышел из гостиницы в шесть вечера в надежде попасть в оперный. Но у театра надежда погасла: касса была закрыта, а желающих приобрести билеты оказалось сверхдостаточно — охота за ними начиналась уже за квартал до театра.

Однако постигшая неудача лишь разожгла желание вкусить давно забытую радость красочного зрелища и красивых звуков. Николай чуть спустился по проспекту, перешел его против театра оперетты. Здесь жаждущих развлечься оказалось целое полчище, и все же один парень с билетом отыскался. Трехрублевый билет шел с аукциона, цена на него быстро росла. Набавляли сразу по пятерке, стоимость билета мгновенно поднялась до тридцати пяти рублей, а парень все вопрошал: «Кто больше?»