Ушла в воспоминания и Светлана Константиновна. Вот она, девочка, залихватски катается на коньках по замерзшему пруду, падает, ушибается и опять летит дальше; вот рыбаки, замершие над прорубями, и она, склонившаяся над серебристой добычей; вот сам пруд, казавшийся таким необъятным, каким сейчас кажется Камское море…

Бой часов прозвучал в этой патриархальной тиши неожиданно громко. Били они медленно, словно ожидали, когда окончательно растает в заснувшем воздухе мелодичный звон предыдущего удара. Насчитав двенадцать, Балатьевы поднялись.

— Видишь, как бывает в жизни, — сказал Николай Сергеевич. — Уезжала отсюда с мечтой поселиться у моря, а море пришло сюда.

— Главная моя мечта сбылась, — отозвалась Светлана Константиновна. — Я уезжала, чтобы всегда быть с тобой.

За окнами «ракеты» скользит берег Камского моря. Скользит стремительно, не позволяя налюбоваться пышным его убранством — расцвеченными в самые разные зеленые тона лесами. Берега эти и знакомы Балатьевым, и незнакомы. Там, где они были высоки и круты, мало что изменилось — уцелели здесь и деревеньки, и отдельные избушки, — а вот низинки и распадки залиты водой.

Направо, куда ни глянь, совсем незнакомая для тех, кто ездил по реке, картина: море, самое настоящее море, которому не видно ни конца, ни края. Сонно ползут по нему караваны плотов, тихо движутся баржи, груженые и порожние, самоходные и буксирные, то тут, то там торчат ажурные нефтяные вышки. Величественная, но довольно однообразная картина, и потому Балатьевы не сводят глаз с берега, где пейзажи меняются как в калейдоскопе. То мрачные ельники и хмурые осинники, то веселые березовые рощи и сосновые боры. Мимо без напряжения пронеслась моторка и ходко пошла за «ракетой», провально погружаясь носом в расщелины волнишек, рассыпая крошево брызг.

Николай Сергеевич вдруг сжал руку жены.

— Смотри! Видишь избушку вон там у ската в лощину? Тронул-таки тлен времени. А была…

— Избушка как избушка, — непонимающе обронила Светлана Константиновна, едва успевшая рассмотреть ничем не приметное строение.

— Тогда, в сорок первом, так захотелось забиться в этот когдатошний теремок, никого не видеть, ничего не слышать…

— Да и сейчас неплохо бы уйти от суеты сует в первозданную природу.

— О нет! Даже с тобой нет! — порывисто ответил Николай Сергеевич. — Высшее счастье — жить среди людей, жить жизнью людей, быть им нужным.

Москва — Переделкино

1976–1977