— В отделе кадров был? — осведомился Кроханов, когда Николай подсел к его столу.

— Был.

— А почему такой смурной?

— Понял, что допустил ошибку.

— Вот как! — Кроханов нервически стал выстукивать карандашом, который держал в руке, что-то похожее на морзянку, — ответ ему, по всей видимости, не понравился. Однако сказал миролюбиво: — Что ж, такая наша житуха. Ошибаемся, исправляем…

— …опять ошибаемся…

Кроханов подержал Балатьева под своим цепким взглядом.

— Что-то подтянуло тебя, браток. Там ты сытее был. — В голосе не то сочувствие, не то злорадство.

— Жирным я никогда не был. В цехе не зажиреешь.

— Диплом, — потребовал Кроханов с интонацией, сухостью напомнившей Николаю интонацию начальника отдела кадров.

Николай достал из кармана пиджака свеженький диплом, положил на стол.

— Глянь-ка, с отличием, — уважительно произнес Кроханов. — За что ж отличие?

— За спецчасть. Режим скоростных плавок в трехсоттонных мартеновских печах.

— Заочник, стало быть?

— Да, двойной тягой, без отрыва. Вот потому и подтянуло.

Кроханов глубокомысленно потер кончик мясистого носа, впрочем довольно ладно пригнанного.

— Давай направление.

Прочитав письмо из Главуралмета, с подчеркнутым небрежением отбросил его в сторону.

— Начальник цеха, между прочим, мне не нужон. Он у меня есть и устраивает по всем показателям.

Николай с облегчением вздохнул. Появилась надежда умотать отсюда по взаимному согласию, не входя в конфликт с главком.

— Вот и хорошо. Была без радости любовь, разлука будет без печали.

— А разлука с женой у тебя тоже вышла без печали?

Николая покоробила такая бестактность. Чтобы пресечь дальнейшие изыскания в этой области, решил осадить Кроханова:

— Не будем, Андриан Прокофьевич. К делу не относится.

— Вот как? А я думаю, что относится. Я тебя нанимаю и должен знать, на что ты способный.

«Тебе еще толковать о моральном облике», — чуть было не сорвалось с языка Николая, но и этот выпад директора он решил обратить в свою пользу.

— Выходит, и по сему пункту не подхожу. Когда идет пароход обратно?

— А штампик? — ехидно прищурился Кроханов, уперев подбородок в кулаки.

— Поставьте другой — «уволен».

Лицо Кроханова отразило сложные душевные колебания. Он с удовольствием сделал бы это, но отправить назад специалиста при наличии вакантных должностей на заводе значило бы нарваться на скандал. И он завилял:

— Ишь какой быстрый! Как в командировке? Прибыл — выбыл! День отъезда, день приезда — один день? Ну, ладно шутить, на мою голову и так достает всякого-разного. Давай серьезно. Мне видней, чем главку, куда тебя пристроить. Сядешь на технический отдел. Там нет начальника и вообще никого нет.

— Вот те на! — проговорил Николай одеревенелым языком. — А чем мне там заниматься?

Надсаживая голос, Кроханов молвил:

— Толковый человек найдет чем. По совместительству пристегну еще бриз. Полторы ставки получать будешь.

— Нет, только в цех, — безапелляционно заявил Николай, втайне надеясь, что директор не уступит и на том они разойдутся.

Кроханов снова задержал на нем тяжелый взгляд, сказал значительно, увесисто:

— А ты почему решил, что потянешь? Обломаешь зубы как пить дать.

— Шесть печей тянул, и каких! А здесь что?

— Скажи на милость — здесь что! У нас работать хужей, чем в новых цехах. Поопытнее тебя были, да скалывались. Никаких экспресс-лабораторий, приборов, анализов. Все на глазок. Тут другая выучка требуется. И газ другой — дровяной, сырой, холодный, и люди другие. Иначе как горлом да матюгом не прошибешь.

«И народ тут хороший», — вспомнилось Николаю.

— Нет, только в цех, — упрямо повторил он и замер в ожидании гневной вспышки.

Но ее не последовало. Кроханов понял, что Балатьева нахрапом не взять, и решил изменить тактику.

— Ну войди в мое положение, — выговорил он почти просительно. — Не могу я без конца Дранникова дергать. То в начальники, то в замы. Сколько, почитай, было так. Самолюбия у всякого есть. Повернется — живите как хотите, с меня хватит.

Николай задумался. Если Дранников в самом деле рассчитается, тогда уж ему наверняка отсюда не вырваться — не бросишь же цех на произвол судьбы. А тешить себя мыслью, что на этот гибельный завод удастся заполучить второго такого чудака, как он, бесполезно. Недаром в главке так возликовали, когда он согласился на Чермыз.

— Тогда отпустите с миром на все четыре стороны.

— «Отпустите»! — хохотнул Кроханов. — Это разговор в пользу бедных. Выход один: техотдел.

— Какие тут технические проблемы? Дрова колоть да лошадей ковать?

В пренебрежении Балатьева к отделу Кроханов узрел нечто большее — пренебрежение к нему как к директору, но решил не разжигать костер.

— Лады. Цех так цех, — сказал внешне спокойно, вроде и не было между ними препирательства.

Раздался телефонный звонок. Кроханов снял трубку.

— Иду, иду!

Надев пиджак и прихватив с вешалки кепку, он торопливо зашагал к двери. Уже взявшись за ручку, не удержался, пригрозил:

— Только ты об этом пожалеешь!

Балатьеву не оставалось ничего другого, как забрать свой диплом и покинуть кабинет. На душе было муторно. Не только оттого, что вопрос решился не в его пользу, но и от самой окраски этой встречи. Он привык уважительно разговаривать со всеми, независимо от рангов, привык, что и с ним разговаривали вежливо. А Кроханов повел себя, как распоясавшийся купчик с провинившимся приказчиком, неведомо почему упорно «тыкал» и невольно побуждал на ответную резкость. Как сложатся у них отношения в дальнейшем, если начались они со взаимной неприязни?

— На чем договорились, Николай Сергеевич? — словно издали услышал он голос Светланы.

Ответить не успел — в проеме двери появился вернувшийся Кроханов.

— Светлана, выдай ему пропуск в завод и ордер в Дом заезжих.

— Там же комнаты на шестерых, — попробовала возразить Светлана.

— Для начальника мартена у меня квартиры нет.

Исчезнув так же внезапно, как и появился, Кроханов лишил Николая возможности требовать своего по крайней мере сегодня.

— Вы попали между двух огней, — выписывая ордер, сказала Светлана.

— Как это? — не понял Балатьев.

— А так. Не нужны вы ни Кроханову, ни тем более Дранникову.

— Это не суть важно, я огнеупорный, выстою.

Светлана наградила Балатьева взглядом, в котором уважение смешивалось с сочувствием.

— В таком случае дерзайте.

Тяжелым грузом ложится на человека сознание допущенной ошибки, особенно если она непоправима. Непоправимость случившегося была очевидна. Николая несло сюда стремление к активной деятельности, которая приносила бы реальную пользу, а не просто рядовая занятость. Настроение у него ухудшалось час от часу. Его стала раздражать каждая мелочь. И любопытство, с каким пялили на него глаза прохожие (здесь все знали друг друга в лицо, всякий заезжий был редкостью, на таких смотрели, как на заморское диво), и шалости мальчишек, затеявших игру в чурки прямо на дороге и поднявших такую пыль, что от нее спирало дыхание, и расшатанные доски тротуаров с предательски зияющими щелями, куда того и гляди могла провалиться нога. А дома-крепости вызывали острое чувство одиночества и отчужденности.

Вечер он скоротал с дежурной Дома заезжих, а точнее — с комендантшей. Именно так называли в поселке хозяйку сего заведения за начальственный нрав, а еще потому, что совмещала она в своем лице весь штат — от уборщицы до директора. Взяв ордер и узнав, что Балатьев приехал на работу, да еще начальником такого важного цеха, как мартеновский, женщина сменила гнев на милость, отвела самую лучшую койку — в нише за шторкой, — и, когда он с удовольствием, зачерпывая воду пригоршнями, поплескался до пояса над тазом, смыв с себя грязь и усталость, протянула свежий рушник, пояснив: «Прямо с воздуху», а затем стала потчевать чаем и нескончаемыми россказнями, каким не был и был рад: все же некоторые полезные, даже важные сведения он получил.