— Документы, — жестко потребовал он, как будто перед ним стоял задержанный преступник. Увидев, что посетитель не торопится выполнить требование, отрывисто пояснил: — Направление, трудовую книжку, паспорт.

Николай изучающе рассмотрел рьяного служаку. Изъеденное оспинами лицо, лисий нос, линялые, отжившие, лишенные выражения глаза.

— Я еще не решил, останусь ли.

— Чего ж тогда пожаловали, скажите на милость?

— Выяснить условия.

Кадровик выбросил перед собой руку, с начальственной суровостью посмотрел на Балатьева.

— Ваш паспорт. С кем я разговариваю?

Как пожалел потом Николай, что выполнил эту, казалось бы, невинную просьбу.

Получив паспорт, кадровик педантично просмотрел его листок за листком, положил перед собой на стол и молниеносным движением влепил жирный прямоугольник «принят».

— Оперативны вы однако… — сквозь зубы процедил Николай, взбешенный тем, что его так ловко провели, — с такой отметкой куда сунешься?

Расписавшись и поставив дату, кадровик вернул паспорт владельцу, с внутренним ликованием отозвавшись:

— Опыт-с, молодой человек. Опыт-с. Сюда так просто не заманишь, а инженеров у нас, да еще со стажем практической работы, меньше чем пальцев на руке. Теперь выговаривать условия идите к директору.

«Мальчишка, недоумок, и тут попался на крючок, — распекал себя Николай, поднимаясь по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж. — Так опростоволоситься…»

На дверях с обеих сторон коридора таблички: «Плановый отдел», «Финансовый отдел», «Отдел труда и зарплаты», «Технический отдел», «Транспортный отдел», «Главный инженер», «Главный…» «Главный…», «Главный…»

«Все как на солидном заводе», — не без иронии отметил Николай.

А вот и дверь с табличкой «Приемная».

И тут как на солидном заводе. Секретарша за столом с телефонами и пишущей машинкой, стулья для посетителей и две двери одна против другой — кабинет директора, кабинет главного инженера.

Отложив в сторону книгу, секретарша неторопливо повернулась к вошедшему, и ее большие, детски доверчивые глаза на тонком юном лице приветливо засветились.

— Вы — Балатьев?

Николай молча наклонил голову, совместив в этом жесте и подтверждение, и приветствие.

— Присаживайтесь, пожалуйста. Андриан Прокофьевич сейчас придет. — Секретарша показала на стул, стоявший не у входа, не у стены, а у ее стола, и, завершая ритуал знакомства, добавила: — Меня зовут Светланой.

— Хорошее имя. Кстати, еще дохристианских времен. Светлана и Лада.

— Что вы говорите?! — пришла в восторг Светлана. — А у меня тетя — Лада. Мамина родная сестра.

Николай чуть оттаял. Оказывается, и здесь встречаются вежливые и радушные люди.

— А меня…

— Знаю. — Светлана смотрела на посетителя не прячась, не таясь, с какой-то милой провинциальной непосредственностью. Уловив его настроение, сказала доверительно: — Ну что вы так, Николай Сергеевич… У нас, конечно, не Рио-де-Жанейро и даже не Макеевка, но все же лучше, чем кажется с первого взгляда. И самое главное — народ тут хороший.

— Да? — скептически прищурился Николай.

— Представьте себе. — Уязвленная предвзятостью, Светлана многозначительно добавила: — Хороший, конечно, для хороших.

Николай истолковал этот воинственный ответ по-своему: значит, сам плохой, если другие плохими кажутся, и подосадовал на себя, что напросился на него. Неверно, безусловно, составлять мнение о здешних людях по двум-трем встречам и бестактно высказывать его.

Заметив, что ухудшила и без того плохое настроение приезжего, и досадуя на себя, Светлана снова попыталась найти контакт с ним.

— Вы напрасно скептически настроились. Поверьте, это сначала все видится в мрачном свете. Потом люди привыкают и, случается, даже остаются у нас навсегда. Естественно, те, кто может оценить прелести деревенской жизни…

— …и не видит недостатков, — добавил Николай. — Я закостенелый урбанист.

— Вашему возрасту закостенелость не подходит. И такой пессимизм тоже. Поживете в захолустье — что тут плохого? Здешнюю жизнь узнаете. А то все ищут уюта и благополучия.

Николай отдал должное мягкосердечию девушки. Царапнула — и наложила пластырь. Признательно заглядывая ей в глаза, сказал уже совсем по-другому, смягченно:

— Ну тогда точнее: врожденный горожанин.

— Кроханов тоже горожанин. Поначалу рвал и метал — дыра, глухомань, как можно жить здесь? А сейчас доволен, и даже очень.

— Признаться, мне и подумать страшно, что Чермыз станет моим привалом, даже ненадолго.

— Не зарекайтесь. Может, и вы… Тем более когда нужно закалить дух, забыться, успок… — Светлана запнулась, увидев, как диковато блеснули глаза приезжего.

— А что вы знаете? — спросил Николай, невольно выдав себя. — Откуда?

Лицо Светланы заалело.

— Николай Сергеевич, сколько вам лет?

— Молодость на ущербе, лучшая пора позади.

— Почему позади?

— Говорят, что если до тридцати жизнь не удалась…

— А вы тщеславны… — Сделав это открытие, Светлана неодобрительно посмотрела на своего визави.

— С чего вы взяли?

— Ну как же? «Не удалась…» Наркомом в такие годы никому еще не довелось стать.

Николай подумал, прежде чем отреагировать на незлобный выпад, — не хотелось, чтобы у этой славной девушки создалось о нем неверное впечатление.

— Но таких, что не познали разочарования…

Светлана опустила глаза, как это делают скромные люди, когда им открывают больше того, на что рассчитывали. В ней была та особая, приятная милота, которая приковывает взгляд, не позволяет отвести его.

— Так вот, Николай Сергеевич, расшифрую загадку. Кроханов спрашивал о вас. У вашего начальника, по телефону. Стругальцев, кажется. Какой специалист, почему ушли, какой характер, пьете или нет, ну и так далее. Только это между нами. Договорились?

Подтверждения Светлана получить не успела, так как в приемную вошел Кроханов. Покосившись на Балатьева, будто застал за чем-то предосудительным, он прошествовал в кабинет и захлопнул дверь. «Ничего себе номер! Вернулся не в духе или попросту хамоват по натуре?» Николай озадаченно посмотрел на Светлану.

— Психологическая подготовка, — шепнула она. — Демонстрирует крайнюю свою занятость и подчеркивает разницу в служебном положении.

— В Макеевке я к нему заходил без подготовки.

— Там вы от него не зависели. — Светлана продолжала говорить шепотом, хотя дверь в кабинет была обита дерматином. — А здесь все зависят.

— Ну уж…

— Я не преувеличиваю, Николай Сергеевич. Даже городские организации. И в этом нет ничего удивительного — единственное предприятие в районе. Ремонт сделать — к Кроханову обращаются, достать какие-либо материалы — к нему же, устроить на работу — опять без него не обойтись. Здесь он фигура первозначная, самый знатный на всю округу, все трепещут и все понемногу развращают.

Николай отдал должное смелости девушки — не знает ведь, что он за человек, можно ли довериться ему, и не использует ли он эту откровенность ей во вред.

— Своей независимостью вы опровергаете себя, — сказал он, ободряюще улыбнувшись.

— Я здесь временно, до сентября.

— А потом? Поступать в вуз?

— Возобновлять учебу. Я в нелепейшем академическом отпуске. Ногу сломала на соревнованиях по лыжам.

Присутствие за стеной директора связывало Светлану. Снова положила перед собой книгу, предоставив Балатьева самому себе.

Из кабинета иногда доносились телефонные звонки, зычный, перемежаемый сухим покашливанием голос Кроханова, но большую часть времени было тихо.

Не будь штампа в паспорте, поднялся бы Николай, вышел бы из приемной, расправил плечи — и скорее назад. Денег на билет набралось бы, а там — будь что будет. Но он сидел и ждал вызова, изредка поглядывая на девушку.

Наконец зазвонил внутренний телефон, и даже Николай услышал: «Пусть войдет».

И кабинет у Кроханова солидный. Большой, вытянутый, с огромными окнами и со всеми аксессуарами директорского кабинета: стол, образующий с дополнительным букву «Т», диван для отдыха, сейф, книжный шкаф со справочной литературой. Один только предмет не совмещался с его убранством — похожее на трон дубовое кресло с высокой резной спинкой и резными же на концах подлокотниками. Явно буржуазным происхождением кресла Кроханов пренебрег ради удобства, а может, потому, что оно добавляло ему сановности.