На лице Баских появилась страдальческая гримаса. Он давно пришел к выводу, что Кроханов годится лишь для роли понукальщика, и то при безупречных исполнителях, а как технолог гроша ломаного не стоит. Предстояло освоить и выплавлять оборонный металл. Если кому под силу решить такую задачу в кустарных условиях, то только Балатьеву.

— Мне тут дискутировать некогда, — отрезал он. — Ты останешься в цехе. Понял? Вот так! Все!

Сообщение не обрадовало Николая и не огорчило. Просто ошеломило неожиданностью. Он уже настроился, что завтра уедет в Пермь, оттуда прямехонько на передовую, и не будет разъедать его душу щемящее чувство военнообязанного, по всем статьям годного для выполнения священного долга, но отсиживающегося в тылу.

— А приказ о снятии, об отдаче под суд отменен, что ли?

— Он просто не выпущен. Ты не умащивайся, — остановил Баских Балатьева, заметив, что тот собирается присесть. — Некогда.

— Как же мне теперь работать под крохановским попечительством? — с отчаянием в голосе спросил Николай. — Мы друг другу противопоказаны.

— Мы тоже, — признался Баских. — Однако работаем. Сослуживец не жена, которую сам выбираешь, его нам судьба дает. И далеко не всегда удачно. Так что давай-ка впрягайся и крути на полную катушку.

В цехе Балатьева встретили с удивлением и радостью. Все уже знали, что ему забрили лоб, и никто на его возвращение не рассчитывал. Обижались немного, что не пришел попрощаться, но не очень: значит, времени не хватило.

— Вот так сурприз! — не скрыл своего ликования Аким Иванович. Протянул обе руки. — А я уж думал, что вы там с новобранцами — «Соловей, соловей, пташечка…».

Подошли печевые. Каждый выражал свои чувства по-своему: кто радостным восклицанием, кто рукопожатием, а кто просто улыбкой.

Прибежала и Клава Заворыкина, прекратив загрузку газогенератора, — любила она выведывать что ни есть раньше и побольше других и вольно повеселиться. На ходу охорашиваясь, спросила, сияя белой кипенью зубов:

— Уже отвоевались, товарищ заведующий?

— Оставили с вами воевать, — безрадостно ответствовал Балатьев.

— А мы уж испужались, что уехали и так мы до вашей тайны не дознаемся. — Обдав Балатьева лучистым взглядом, Заворыкина умчалась с легкостью невероятной для ее неплохо скроенного родителями, но уже раздавшегося тела.

— Ну и кремень вы, Николай Сергеевич! — проникновенно сказал Аким Иванович, когда печевые разошлись по местам. — Такой шанс был убить Кроханова наповал, а вот же сдержались. Кремень!

— Если б не вы, Аким Иванович, гореть бы мне синим пламенем. Мог бы и во вредители угодить. Спасибо вам. Мне б самому и в голову не пришло, что повышенная медь — это ошибки или проделки лаборатории. Для меня лаборатория — что для верующего алтарь — святое место. Не знай я всего этого, запросто выперли бы с завода, потом сделали бы правильный анализ — и все со склада в производство. Никому, кроме меня, никакого ущерба. Вот ведь как хитро.

Аким Иванович опасливо огляделся. Из его слов посторонний ничего не понял бы, а начальник чешет открытым текстом. Услышит кто, передаст — не будет ему житья.

Опасность и впрямь была — к ним приближался Дранников, как всегда хмурый, как всегда напружиненный. Кивнул, демонстративно не вынув рук из карманов.

— Что это вы отпуск недогуляли, Роман Капитонович? — неприветливо спросил Балатьев, уверенный в том, что если лаборатория предумышленно нафокусничала с медью, то либо по наущению Дранникова, либо ради него.

Дранников наградил своего невольного конкурента враждебным взглядом.

— Вам как начальнику полагалось бы знать: в силу вступил закон военного времени, отпуска отменены.

— А-а… — протянул Балатьев. — Что ж, тогда будем работать по новому закону. — Он немного отряхнулся от случившегося, уравновесился, обрел уверенность и постепенно входил в свои права. — Без нашего присмотра цех, — взглянул на обер-мастера, — включая и вас, Аким Иванович, не оставлять. Ни днем, ни ночью. С сегодняшнего дня переходим на оборонный заказ. Каждая вторая плавка — пульная.

— Что мне пульная! — заносчиво бросил Дранников, воздев глаза к потолку. — В Златоусте я как-никак десять марок легированной варил!

Балатьев хмыкнул. Семь лет как сидит тут Дранников, и если у него и были какие-то навыки, то давно растерял их, тем более при таком союзнике, как водка. Решил осадить своего зама:

— В Златоусте теперь семьдесят варят. — Вздохнул. — В карете прошлого, Роман Капитонович, далеко не уедешь.

— Без такого прошлого — тоже, — лихо, как хороший фехтовальщик, уколом на укол ответил Дранников.

Дальнейший обмен колкостями ничего, кроме вреда, принести не мог, и это заставило Балатьева пойти на мировую.

— В таком случае вся надежда на вас, — сказал он. — Я, признаться, в Донбассе в основном рядовую сталь варил, ну, бывало, еще судовую, автотракторную и снарядную. Распределимся так: я всегда буду с утра, вы с Акимом Ивановичем поочередно неделю — в вечернюю смену, неделю — в ночь.

Предложение, а вернее — распоряжение, не пришлось Дранникову по вкусу.

— Это мы еще с директором согласуем, — буркнул он. — Положение-то на заводе нормальное.

— Не трудитесь напрасно, — твердо сказал Балатьев. — За цех отвечаю я, и командую в нем я. Что касается положения… У нас, как правило, положение нормальное, когда положение не нормальное.

Сочтя разговор законченным, Балатьев отправился на шихтовый двор.

Впервые ходил он здесь как хозяин, которому надлежит в корне менять установившийся годами распорядок. Если до сей поры о каких-либо улучшениях и изменениях нельзя было и подумать, то теперь преступно было не думать о них. Людей, безусловно, убавится, оставшимся со всем объемом ручного труда не совладать, печи шихтой не снабдить. Следовательно, придется что-то соображать насчет механизации работ, хотя бы малой. Вдоль склада надо во что бы то ни стало пустить подвесную тележку с электромагнитом, это избавит людей от необходимости поднимать с земли каждую чушку чугуна в отдельности и бросать в мульду. С помощью магнита и женщины с такой работой справятся. И для сыпучих нужно раздобыть какой-нибудь передвижной грейфер. Но прежде всего — заменить маломощную конную тягу мотовозами. Они помогут ускорить завалку мартенов и позволят увеличить выплавку металла. Теперь он вправе требовать все это от Главуралмета — завод продолжает работать, больше того — значение его непрерывно растет.

Когда Балатьев вернулся на рабочую площадку, Дранников и Аким Иванович все еще находились там.

— Вы не пробовали лить мазут в газовый канал? — обратился Балатьев к Дранникову.

— А что это даст? Несколько тысяч калорий — капля в море.

В какой раз убедился Балатьев в слабом техническом уровне своего заместителя. Пришлось объяснить, что дело тут не в калориях, а в улучшении условий теплоотдачи. Мазут даже в малых количествах увеличивает светимость пламени за счет сажистого углерода, и усвояемость тепла печью и металлолом от этого резко увеличивается.

Аким Иванович выслушал Балатьева с любопытством — эти истины он воспринял как открытия, — а Дранников отсутствующим видом своим давал понять, что к теоретическим рассуждениям начальника относится скептически. Это покоробило Балатьева, и уже в приказном тоне он заявил:

— Итак, разошлись. Аким Иванович выйдет с трех, вы, Роман Капитонович, в ночь. Через неделю поменяетесь.

Недовольно ощерившись, Дранников направился к выходу.

— Нет ума роженого, не дашь и ученого, — философски заметил Аким Иванович, глядя ему вслед. — К директору помчался жаловаться. Непривычный он чужой воле потрафлять. Пока еще никто переупрямить его не смог. — Увидев, что Балатьев вынул из кармана блокнот и что-то записал, настороженно осведомился: — Что это вы там?

— Да так, кое-что на память.

— А-а, — протянул Аким Иванович, сделав вид, что ответ вполне удовлетворил его, и продолжал свое: — А еще не хочет, чтоб первую оборонную плавку без него выпустили. Это ему щелчок по носу.