Н а д я (негромко). Люди, по-вашему, мелочь?

К р у т о в. О-оо, демагогия… Это мне не нравится. (Сдерживая раздражение.) Если говорить по-настоящему, девушка, то вот о ком беспокоиться надо — о рабочем, что в цехе покалечило, пострадал человек. Хоть и сам виноват, за выработкой погнался, а все же пострадал.

Н а д я. Там уже ничего нельзя сделать. А здесь еще можно попытаться.

К р у т о в. Где это здесь?

Н а д я. А разве у нас один искалеченный, товарищ директор?

Пауза.

К р у т о в (побарабанив пальцами по столу). Н-да!.. (Поднимаясь.) Вот что, родные мои, мне сейчас нужно к стенду, там АТ-6 испытывают, последнее испытание… (Наде.) Нет, ты оставайся, милая, я скоро вернусь! И тебя попрошу подождать, секретарь! Кстати, невредно было бы, если бы ты покуда немного мозги вправил девчушке. Хотя мы и не договорили, но моя точка зрения на это дело тебе известна!

Ш е в л я к о в. Известна, как же.

Крутов ушел. Ш е в л я к о в  вынул трубку, набил табаком, закурил.

Пауза.

Ш е в л я к о в (негромко). Трудно тебе, Калебошина? Ну-ка, подними голову! Ох, какие воспаленные глаза… Плачешь?

Н а д я. Плачу, Василий Сергеевич. Я его очень люблю. Вы даже не представляете себе, как я Леню… (Голос ее прервался. Овладев собой.) Не знаю, зачем это нужно — голову в песок зарывать? Ну, преступления нет, никого к суду не привлекают, а подлость осталась… Сейчас вы мне мозги вправлять будете, да, Василий Сергеевич?

Ш е в л я к о в. Да. Сейчас начну.

Х р а б р е ц о в (появляясь в дверях, взволнованно). Простите, Василий Сергеевич… Здрасте! Не скажете, Андрей Степанович скоро придет?

Ш е в л я к о в. Скажу. Скоро. Ты чем так расстроен, товарищ Храбрецов?

Х р а б р е ц о в (входя, безнадежно). Все поломалось, все теперь пропало! (Заметив Надю.) Пожалуйста, — и она здесь!.. Ух ты, «патриотка» завода! (Отчаянным голосом.) Шлепнемся мы на олимпиаде, Василий Сергеевич. Факт! В каком составе выйдем, в каком составе, я спрашиваю?! Прямо хоть караул кричи!

Ш е в л я к о в. А ты подожди кричать, расскажи толком.

Х р а б р е ц о в. А что «толком, толком»… Все уж теперь без толку. Уговаривали, уламывали мы Ручьева взяться за ум, не валять дурака… Он из-за этого скандала все тренировки бросил… А сейчас — ни к чему уговоры: точка! (Показывая на Надю.) Вот! Дорогой наш комсомол постарался! В Совет спортивных обществ поскакали! И уж как они там Ручьева разрисовали, вы бы только знали, Василий Сергеевич!..

Ш е в л я к о в (перебивая). Так, понятно. Отстраняют Ручьева от участия в олимпиаде?

Х р а б р е ц о в. Уже вынесли решение. Просил, умолял, в ногах валялся — пересмотрите! Ни черта: нравственность соблюдают! Может, вы как-нибудь повлияете, Василий Сергеевич? Андрей Степанович, конечно, нажмет, но если еще вы — партруководство…

Распахивается дверь, в кабинет вбегает  А д а м о в, в руках у него газета.

А д а м о в (потрясая газетой). Я прошу объяснить, что это значит — «адамов, адамовщина»?! Кто дал право делать мое имя нарицательным?!

Ш е в л я к о в. Ага, свеженькая! Ну-ка дай… (Берет газету, разворачивает.) «Таланты и поклонники». Так. Подпись — «Бюро ВЛКСМ». Помолчи секунду, Артемий Николаевич. (Читает.)

Х р а б р е ц о в (Адамову, встревоженно). Кого там упоминают в газете? Я еще не читал.

А д а м о в (возмущенно). В том-то и дело, что главный разговор обо мне, главная фигура — Адамов! Пасквилянты! Растет поколеньице!

Х р а б р е ц о в. Кстати, вторую новость знаете? Тоже они устроили. «Бюро»! Фукнули мы на олимпиаде, Артемий Николаевич, отстраняют Ручьева от участия.

А д а м о в (не понял). Что? От какого участия? Ах, да погоди! (Метнувшись к Шевлякову.) Прочитал, да? Ну вот, теперь давай по справедливости! Почему я? Почему весь упор на меня? Что Ручьев только под моей опекой находился?!

Открывается дверь, в кабинет входят  К р у т о в  и  Л е о н и д.

К р у т о в (на ходу). Рви заявление! И в руки его не возьму! О-о, что это у меня за синклит собрался? (Садясь, Леониду.) Главное утряслось? Утряслось! Я с прокурором беседовал; все в порядке. И с олимпиадой уладим, гарантирую. А насчет разговоров… Вот горе, три с половиной человека шумят.

Л е о н и д. Не стоит дебатировать, Андрей Степанович, я решил.

К р у т о в. Несерьезно, Ручьев! Вникни, ты же умница! Из-за чего, зачем? Ты в своей семье находишься. А в семье все бывает: поссорятся, подерутся — и снова мир.

Л е о н и д (подчеркнуто). Нет, уж, видно, я в вашей семье урод, недостоин в ней состоять.

К р у т о в. Э, на каждое чиханье не наздравствуешься! Ты слушай, что я тебе говорю: как-никак, а я все же глава семьи!

Л е о н и д. Закончим, Андрей Степанович, мы людей задерживаем.

К р у т о в. И хорошо, что задерживаем! Тут, смотрю, как раз собрались товарищи, что тебя любили и любят. Все вместе и справимся с тобой. (Окружающим.) Пристал, понимаете, как с ножом к горлу: отпусти да отпусти с завода! Не хочу, не могу, не желаю! (Леониду.) Кому сказал? Спрячь заявление, убери со стола!

Л е о н и д (отводя руки за спину). Повторяю, Андрей Степанович: не хочу, не могу, не желаю! Решено окончательно. Прошу подписать.

Н а д я. Леня, что ты? Опомнись! Не надо!

К р у т о в. Вот, слышишь, уже один голос подан. Правильно Калебошина! Что было, то прошло, а глупостей совершать не надо.

Ш е в л я к о в. Поспешное решение, товарищ Ручьев! Напрасно. Это говорит о еще большей твоей несостоятельности.

К р у т о в. Видишь, и секретарь парторганизации осуждает. Мнение партийного руководства не следует игнорировать.

Х р а б р е ц о в. Леонид! Если Андрей Степанович берет на себя олимпиаду, так остальное же — чепуха, чепуховина! Подумаешь, разговоры, статья…

Л е о н и д. Какая статья? Где?

К р у т о в. Это что еще за статья?

А д а м о в. Вот, полюбуйтесь, Андрей Степанович. Печать! Свежий номер! (Дает газету.) Это уже не только три с половиной человека!

К р у т о в. Погоди, не жужжи.

Склоняется над газетой. Из-за его спины заглядывает в статью  Л е о н и д.

Пауза.

Л е о н и д (прочитав, прерывающимся от возмущения голосом). После всего этого… после всего этого, чтобы я еще здесь работал?! Ну, нет, ни за что не останусь!

Н а д я. Леня! Ленечка! Послушай…

Х р а б р е ц о в. Да что расстраиваться, Леонид Петрович… вот ей-богу! Газета… Один номер… День прошел — и все забыто.

Л е о н и д. Нет! Нет и нет!

Ш е в л я к о в. Значит, «карету мне, карету»?.. Лучшего ничего не можешь придумать, товарищ Ручьев?

Л е о н и д (кричит). Зачем мне придумывать? Для кого, для чего? (Крутову.) Сейчас же расчет! Немедленно! Ни дня, ни часа не желаю у вас оставаться!

К р у т о в (после паузы, почти ласково). А знаешь, что я тебе скажу, дружок… Не оставайся! Уходи! И как можно скорее уходи! Где твое заявление?

Ш е в л я к о в (поднимаясь). Ты отдаешь себе отчет в том, что ты делал и делаешь, Андрей Степанович?

К р у т о в (не отвечает, ищет на столе заявление, найдя и, подписав его, Леониду). На! Держи! Получай резолюцию! Ну вас всех к козе на рога, дорогие товарищи: у меня на руках завод, мне работать надо!

Л е о н и д (он ошарашен внезапным поворотом дела. Складывает заявление. Медленно). Сэнк’ю! Восхищен вами, директор, не скрою! Ловкий вольт получился, просто классический. Поворот на сто восемьдесят градусов!