Л е о н и д. Ах, вон какая штука: сестренка…
Н а д я. Некрасиво будет, если я ее не встречу, верно?
Л е о н и д. Да, пожалуй… (Поднимается.) Тогда… мой самый добрый привет тебе и твоей сестренке…
Н а д я (растроганно). Спасибо! Большое, большое спасибо! До свидания.
Л е о н и д (задерживая ее руку в своей). Галчонок, а что если нам завтра увидеться? Скажем, с утра на поезд — и на целый день за город! Погуляем, покупаемся, по лесу побродим…
Н а д я (усмехаясь). Месяц назад вы даже не хотели в клуб заглянуть, когда я звала, а теперь — немедленно, с утра завтра… Завтра с утра — рабочий день, Леня!
Л е о н и д. Эту планку возьмем как-нибудь. К тебе гостья приехала. Ты попросишь разрешения побыть с ней. А я… (Вдруг быстро.) Молчи! Отвернись! Мы с тобой незнакомы!
Справа из-за кулис выходят К р у т о в, А д а м о в, Я к о р е в а.
Л е о н и д (идя им навстречу). Начальству физкультпривет!.. Директору завода… главному механику… хозяюшке стадиона еще раз…
К р у т о в (пожимая ему руку). Смотрел, смотрел, любовался. Красиво работаешь! Двигаешь показатели!
Я к о р е в а. Уверенно. Не зря пришли, Андрей Степанович! Прыжок с шестом — три метра девяносто. В длину — семь метров двадцать. Копье…
А д а м о в (перебивая). Нет, стайер, стайер-то какой! Пять тысяч метров за четырнадцать минут! Почти мировой рекорд!
Я к о р е в а (Крутову). По счету десятиборья восемь тысяч очков набирает. Всех умоет на олимпиаде наш Леонид Петрович!
Л е о н и д (улыбаясь). Бью челом, товарищи начальство! Позвольте завтра не быть на работе. Хочу поехать за город, для тренировочной разминки.
К р у т о в. Для разминки? Ну что же, это дело доброе, полезное.
Я к о р е в а. Ага. Разминка — главный закон в спорте!
А д а м о в. Обещай: займешь первое место на олимпиаде — тогда пущу, не займешь — дудки.
Л е о н и д. А вот для того, чтобы «занять», и надо съездите». Кстати, предупреждаю: не один раз придется съездить.
А д а м о в (Крутову). Чуешь, заявку делает! А сам никаких гарантий не дает.
К р у т о в. Ты уж Ручьева не прижимай, Артемий Николаевич. Спортивная необходимость.
А д а м о в. Обязательно прижму, а как же!.. (Взгляд его останавливается на широко раскрытых глазах Нади.) Все! Ларчик просто открывается! Вот она — «спортивная необходимость»! (Показывает на Надю.) Но мы ничего не видим. Правда, товарищи?
К р у т о в. Абсолютно! Никого и ничего!
Я к о р е в а. Пустая скамеечка — и только.
Все трое повернулись, уходят.
Л е о н и д (вслед). Сэнкью! Данке шён! Весьма признателен! (Наде.) Ну вот, все улажено. Где встречаемся завтра?
Н а д я. Я не поеду, Леня.
Л е о н и д. Что? Здрасте! Причина?
Н а д я. Не могу. Я работаю.
Л е о н и д. Отпросишься!
Н а д я. Не буду отпрашиваться. Не хочу.
Л е о н и д. То есть… Позволь! (Он изумлен.) Я… я тебе предлагаю…
Н а д я (торопливо). Это ничего, Леня, мы встретимся! Я же сама мечтаю об этом… Встретимся! Не обязательно утром или днем. Все вечера в нашем распоряжении! (Словно клюнув, чмокнула его в щеку, убегает.)
Л е о н и д долго растерянно смотрит ей вслед. Пожал плечами, отвернулся.
З а н а в е с.
III
Кабинет А д а м о в а. Утро обычного делового дня. В кабинете двое — А д а м о в и Ш е в л я к о в.
А д а м о в (с досадой). Прибежала, нажаловалась, попрыгунья…
Ш е в л я к о в. Она не попрыгунья, а член партии. Кстати, ты тоже член партии, Артемий Николаевич!
А д а м о в. Головомоечку решили мне учинить, товарищ секретарь?
Ш е в л я к о в. Скажи спасибо, что на бюро не вызвал! А ты как думал: коммунист позволяет себе совершенно непозволительно разговаривать — грубит, скандалит, а я промолчу?! (Резко.) Соловьева заведует агитпунктом — выполняет партийное и государственное дело.
А д а м о в (мрачно). Я не скандалил. Я только выразил протест. Могу и сейчас то же самое повторить! Считал и считаю, что такого парня, как Ручьев, можно и не гонять по квартирам. Для перевыборной кампании на заводе немало народа найдется…
Ш е в л я к о в (перебивая). Твоя приверженность к спорту общеизвестна, товарищ Адамов, но уж такая опека…
А д а м о в (запальчиво). Да, я люблю спорт! И ничего плохого в этом не вижу! Но в данном случае дело не в спорте и не во мне — дело в большем! Ручьев — уникум, исключительный молодой человек, таких беречь, ценить надо!
Ш е в л я к о в. Погоди, погоди! Никто не умаляет достоинств Ручьева: он паренек способный…
А д а м о в (темпераментно). Не то! Он талантлив, всесторонне талантлив! Пожалуйте… Конструкторская интуиция!.. В расчетах — кудесник: головоломнейшие вычисления в уме производит! Полиглот: три иностранных языка самостоятельно освоил! Великолепно владеет роялем! И, наконец, спортсмен! И какой спортсмен, боже мой! Потенциальный чемпион страны по десятиборью!
Ш е в л я к о в. Все так. Но не слишком ли велики восторги? Вы же из него идола делаете, вы, осатанелые поклонники!
А д а м о в (ехидно). Виноват, кто это мы, «осатанелые поклонники»?
Ш е в л я к о в. Ты, директор, Якорева… Много вас, идолопоклонников, на заводе, черт бы вас драл!
А д а м о в (усмехаясь). Так точно, много! Между прочим, если прямо говорить, не мешало бы в число идолопоклонников включить и секретаря парткома завода — Шевлякова Василия Сергеевича. (Быстро.) Ни слова! Я свидетель, как ты на стадионе стучал ногами и орал: «Браво, Леня! Замечательно!»
Ш е в л я к о в (несколько смутившись). Да, это есть, я тоже ору и стучу… Аллах его знает, психоз какой-то овладевает нами во время соревнований… (После паузы.) Ну, ладно, что мне, то мне, а что тебе, то тебе! Кстати, не скажешь ли, дорогой, почему Ручьева нет сейчас на работе?
А д а м о в. Как нет на работе? (Потянулся к звонку, но тут же отдернул руку.) Ах, да, я и позабыл, я же его отправил с поручением.
Ш е в л я к о в. Наверно, давно отправил, а? Прошу к телефону — его нет, прихожу — его нет… «Поручение»… Ох, чую, бить тебя нужно, Артемий Николаевич! И не только за тон разговора с Соловьевой!
IV
Комната конструкторов отдела. Около трех часов того же дня. На своих местах, за столами, М а л о з е м о в и А н н а Г е о р г и е в н а. Леонида нет.
А н н а Г е о р г и е в н а (работая, негромко). Это правда, Игорек, он не болен?
М а л о з е м о в. Здоров, как бык. Валяется на тахте, кругом журнальчики… По-моему, просто в растрепанных чувствах товарищ. Поругались вы с ним, что ли?
А н н а Г е о р г и е в н а. Нет. Не из-за чего нам ругаться. (Улыбаясь.) Да и негде. Служба не очень подходящее для этого место.
М а л о з е м о в. А я, кстати, меньше всего имею в виду служебные часы.
А н н а Г е о р г и е в н а (опустив голову, тихо). Этого давно уже нет, Игорек. Три недели. (После паузы.) Он расстроен? Удручен?
М а л о з е м о в. Я бы не сказал, что удручен. Он довольно-таки бодро послал меня к черту «за лицемерное проявление заботы о людях»… Вот гусь! Это я-то лицемер! Поворачивается язык у человека!
А н н а Г е о р г и е в н а. Вы, кажется, начали рассказывать о его состоянии…
Малоземов Ах, да, простите… Состояние… Ну что же, не очень оно такое критическое, но меланхолия определенно чувствуется. Не черная меланхолия. Скорее, я бы сказал, лирическая меланхолия, знаете, этакая помесь: грусть и мечта… На лице грусть, а в глазах мечта.
