Входит  К у п и д о н. Плотный, загорелый, кудрявые волосы в беспорядке.

С и д о р и х а. Купидон пришел.

К у п и д о н. Как эт-так? Слыхать, доктор новый явился?

С и д о р и х а. Тебе-то на что, болезный?

К у п и д о н. Как эт-так? От головы чего…

С и д о р и х а. Голова ему мешает! Да тебе двух мало, пьяненький… Я знаю, ты вчера у Маньки литр самогону испил. Не пил — не болело бы.

К у п и д о н. Как эт-так? Невозможно отказать хорошим людям. Угощают. Очень теперь люди хорошие… Как эт-так?

С и д о р и х а. Не задаром угощают, знаю.

К у п и д о н. Как эт-так?

Споткнулся, хлопнулся в корыто, сидит. С и д о р и х а  вот-вот лопнет от смеха.

Доктор приехал… Господи, какой я счастливый! (Плачет.)

Л и п а. Ты чего, Купидон Иванович?

К у п и д о н. Как эт-так? От счастья.

С и д о р и х а. Опять пьяный…

Л и п а. Вставай-ко, вставай, Купидон Иванович. Поднимайся.

С и д о р и х а. Этакий детина, и красота в тебе даже есть, а все пропадает ни за что… Спускается жилец-то, пойду.

Л и п а. Чего спешишь? Взгляни на доктора.

С и д о р и х а (засмущалась). Неловко. Стеснительная я с мужчинами незнакомыми… Спасибо за щички!

Смеется, уходит.

Л и п а. Веселая бабочка.

К у п и д о н. Как эт-так? Теперь люди пошли всплошь хорошие, заботятся о тебе, на путь наставляют… Ах, как хорошо! (Плачет.)

Л и п а. Ну, полно тут воду лить — у меня и так мокро. Шел бы домой, Купидон Иванович.

К у п и д о н. Как эт-так?

Л и п а. А так эт-так! Ногами! Ногами люди ходят.

К у п и д о н. И верно, домой. Ты знаешь, кто у меня дома? Жена. Образованная.

Л и п а. Знаю, знаю…

К у п и д о н. То-то. Пойду домой к жене моей образованной!

Уходит.

Л и п а. Иди, иди… Господи, и каких только людей нет на свете!

Входит  В а л е н т и н.

В а л е н т и н. Ну? Как теперь?

Л и п а. Мастер ты, я вижу… Спасибо, Валентин Петрович. Перестала капать, прорва.

В а л е н т и н. Пока потерпит, а там железом покроем.

Л и п а. Железом?

В а л е н т и н. Не хотите железом?

Л и п а. Чудной ты, я смотрю… Садись-ка обедать.

В а л е н т и н. Пообедать можно, только вот корыто сначала…

Хочет поднять корыто с водой. Не получается.

Л и п а. Э, доктор, не так делается! (Легко подняла корыто, несет.) Попридержи-ка дверь, а то она у меня с норовом — думает, думает, да как даст пониже спины… (Ушла.)

В а л е н т и н. Ну-с, как дела, уважаемый доктор?.. А что дела? По-моему, ничего.

Достал туфли, снимает сапоги. Возвращается  Л и п а, за ней вбегает Н а с т я.

Н а с т я. Доктор!..

Л и п а. Тише, оглашенная!

Н а с т я (сияя). Доктора зовут! С Катериной Закруткиной плохо! Доктор, миленький, скорее!..

В а л е н т и н. Да, да, иду. Только вот чемоданчик…

Н а с т я. Меня тетка Марфа послала, совсем, говорит, плохо!

Л и п а. А рада чего, коза? С человеком несчастье, а у тебя рот до ушей.

Н а с т я. Тетечка Липа! (Повисла у тетки на шее, целует.)

Л и п а. И совсем-то ты дура, племянница.

В а л е н т и н. Я готов.

Н а с т я. Пошли, пошли!

Л и п а. Валентин Петрович, а сапоги-то! Утонешь этак.

В а л е н т и н. Ах, да, да… (Насте.) Вы извините…

Обувает сапоги. Н а с т я, не сводя с него радостных глаз, ждет на пороге.

Уходят.

З а н а в е с.

Комната в доме  К а т е р и н ы. Иконы в переднем углу. Дверь в соседнюю комнату. М а р ф а, высокая, величавая женщина, с ребенком на руках, напевает и укачивает его. Из соседней комнаты выходит  В а л е н т и н.

В а л е н т и н. Задремала… Пусть спит, чем больше, тем лучше. Извините, руки бы помыть.

М а р ф а (кладет ребенка на пышную постель). Сейчас, Валентин Петрович.

В а л е н т и н. Да вы не беспокойтесь, я сам.

Моет руки под умывальником. М а р ф а  подает вышитое полотенце. В а л е н т и н  разглядывает иконы.

М а р ф а (насмешливо). Чего на бога без почтения смотришь?

В а л е н т и н. Закопченный бог-то.

М а р ф а. Все одно бог. Да повернись ты за ради Христа к иконе задом! Критиковать все мастера.

В а л е н т и н. Несовременный у вас бог — критику не любит.

М а р ф а. Кто же ее, критику, любит? Сама я верить не верю, а когда критикуют — не люблю. Муж у меня в войну погиб. Лихо одной. Тишина гложет. А тут — горит у ликов лампадка, и не так пусто в избе… Вот так. Как хочешь, так и понимай.

В а л е н т и н. Тогда ничего, тогда пусть висит.

М а р ф а (внимательно смотрит, говорит просительно). Не принести ли тебе молочка, сынок?

В а л е н т и н (понял, что его просят не уходить). Принесите.

М а р ф а. Сейчас, в одну минуту…

Уходит и быстро возвращается с крынкой молока, ставит на стол, подает большую кружку.

Пей… Пей на здоровье, Валентин Петрович.

В а л е н т и н. Хорошее молоко… Ей-богу, в жизни не пивал такого молока.

М а р ф а. Вот и ладно, что понравилось. Вот и ладно. Мягкий ты, видать, человек, доктор. Талант это — открытую душу к людям иметь, чужую боль понять. Видала я, как ты с Катериной… Оттого и утишилась она, что поняла: пожалел ее.

В а л е н т и н. Что с ней, отчего она так?

М а р ф а. Бабья история, Валентин Петрович. Любилась тут с одним, Яковом звать, тракторист наш. Тянули-тянули они со свадьбой — ну, и дотянули, пока дите родилось. Я ему, Яшке-то, еще прежде говорила-напоминала, а он: вот народится сын, все праздники одним махом и справим… А родилась девка, он и оглобли назад. Не хочу, говорит, девку, сына подавай, а нет сына — так ничего и не будет. Сначала думали — шутку разыгрывает парень, да смотрю, что-то долго шутка тянется, девчонке третий месяц идет. А тут слухи про Якова разные пошли. Ну, обыкновенное дело, понимаешь сам, о чем я. Не верила Катерина, а нынче утром сама убедилась. Своими очами увидела, как Яков от Дашки, девки одной, на рассвете огородами пробирался. Пришла домой мела белей, об стенку головой колотилась. Уж насилу я ее полотенцами к кровати приарканила. А тут она и вовсе сознания лишилась… А еще комсомолец!

В а л е н т и н. Кто комсомолец?

М а р ф а. Да Яшка! Название одно. Мы к себе строже были. И не за такое, бывало, так прочехвостят, только пыль столбом. Лишняя свобода — она только во вред человеку, особенно если царя в голове нет, как у Яшки.

К а т е р и н а (появилась в дверях). Дитя дайте…

М а р ф а  торопливо подает ей ребенка. К а т е р и н а  скрылась.

М а р ф а. Вот такие-то дела, доктор, Валентин Петрович. Растила я Катерину, не на такое надеялась. Да видишь, какая полоса нашла… И обидно мне, слов нет сказать, как обидно. И за Катьку, и за себя. С войны, с самой этой проклятущей войны, как осталась я одна с девчонкой, так и тяну. И за все-то это время не приголубил меня ни один человек. Не то чтоб семью новую, а и друга для души не было. Вот так и живешь, и кажется, что не жизнь это, а серая осень, — и зимой, и в летнее ведро. Запрешь душу на десять замков и ходишь. А без души — какой человек. Нельзя человеку без души… А пищи ей нету, а коль нету другой пищи для души, лезет баба от разбитой любви на стенку…