Девчонка все еще разглядывает его, не двигаясь с места. Слишком уж долго для галлюцинации. Без резких появлений, без кошмаров, к которым он привык. Пора бы ей исчезнуть, раствориться, сгинуть туда, откуда пришла. Лампа в один момент останавливается. Отлично, но было бы неплохо и девушке пропасть. Оба некоторое время молчат. Стоун пытается не обращать на нее внимания, но все же периодически поглядывает, объясняя себе, что лишь следит за ее передвижениями, которых, впрочем, нет. Когда эта неловкая тишина становится нестерпимой, он смотрит на нее открыто. Девушка по-птичьи склоняет голову набок, и терпение Стоуна иссякает окончательно.

— Эй, что тебе нужно?

— Меня зовут Луна, — отвечает она, выпрямляя голову.

— Тебе не пора исчезнуть или, не знаю, чем-нибудь заняться? Я не могу уснуть.

— А хочешь?

— Да. То есть нет.

— Не хочешь спать — не спи, — пожимает она плечами.

— Меня накачали чем-то. Я не думаю, что у меня есть выбор. Если буду сопротивляться, будет только хуже.

Она молчит. Разглядывает его прикованные к койке руки, затем опять его, будто соображая, для чего его приковали.

— Ты опасен? — наконец спрашивает она, кивнув на кандалы.

— Я… — Он хочет ответить, что, в общем-то, безобиден, но, с другой стороны, какому парню не хочется, чтобы девушки считали его опасным? — Думаю, это для моего же блага. Могу себе навредить. Ну, так считает ваш доктор.

— «Могу… себе… навредить…» — повторяет она медленно.

— Да.

— Тебя хорошенько помяли, — констатирует она.

— Их было много, — зачем-то говорит он, прекрасно понимая, что каждый по отдельности из этой толпы сделал бы с ним то же самое. — Так что тебе нужно?

Во взгляде проскальзывает неподдельный интерес к заключенному. Нет, не просто интерес, а вожделение — и от этого Стоуну не по себе. Разум начинает играть с ним в необычные игры. Все лучше, чем ломка и психотропный трип.

— Ты понимаешь, что я тебе говорю?

Девушка отталкивается ногой от стенки и медленно, по-кошачьи крадется к нему. Да, она соблазнительна, но взгляд совсем дикий. Луна уже стоит рядом. Стоун пытается отодвинуться назад. Кандалы на руках, дребезжа, его останавливают. Нервно ухмыляясь, он ищет в ее лице какую-то поддержку и не получает. Она словно тоже ищет что-то в его глазах. Кладет пальцы с длинными черными ногтями на спинку рядом с его ногами. Плавно забирается на койку. Он чувствует, как прогибается матрас под ее весом, и слышит протяжный скрип. Это уже слишком реально для фантазии. Как она сюда проникла? Стоун смотрит ей за спину — на единственную дверь, откуда она могла войти. Дверь закрыта, а Луна тем временем уже возвышается над ним. Он слышит ее размеренное дыхание.

— Меня зовут Дэниел… Стоун.

Она молча продолжает изучать его. Стоун дергается. Слышится лязг цепей. Она охотница, а он — обездвиженная жертва. «Ну ладно! Ладно!» — думает он. Долой все ограничения. Она слишком соблазнительна. Стоун пытается протянуть к ней руки, но проклятые оковы… Девушка качает головой в ответ на неудачную попытку и, разочарованно глянув на удерживающие его браслеты, высвобождает его щелчком пальцев. Стоун, удивленный этим фокусом, в ту же секунду вырывается из-под нее и прижимается спиной к стенке. Она и не думает останавливаться. Напирает дальше. На ее лице вырисовывается улыбка. Эти игры в кошки-мышки ее забавляют. Бежать некуда. Луна все ближе. Она смотрит на его губы. Стоун понимает намек и подается вперед, но она в последний момент останавливается.

Он не может понять, неужели на этом всё? На самом интересном месте?

— Я не против вначале узнать тебя. А потом… — бурчит он.

Ее взгляд меняется. Интерес к нему улетучился. Она снова та, какой была при их знакомстве. Затем на ее глаза вдруг наворачиваются слезы. Грусть сменяется тревогой, и Луна пятится назад.

— Я что-то не так сделал? Я тебя обидел? Эй, ты куда? — Она не отвечает. — Это все? Подожди. — Стоун подается вперед, но его руки снова закованы. Девушка слезает с койки и, развернувшись, идет к выходу. — Луна!

Она останавливается. Разворачивается к нему. На лице теперь гнев, который выражают те самые огненные глаза. Она поднимает их на лампочку и сверлит ее взглядом. Лампа светит все ярче. Стоун морщится. Жар поглощает комнату. Стоун не может спрятаться лицо от обжигающего излучения. Руки покрывают ожоги, он начинает кричать и содрогаться от боли.

Проснувшись, триста третий испуганно оглядывается по сторонам. Не может встать. Закован, как и раньше. Сон, ничего особенного. Расщепление. Ожидаемо, но чтобы настолько реальный…

— Лежи спокойно, — бросает, не поворачиваясь в его сторону, доктор Мейхем. Он возится с медикаментами.

Лицо покрыто потом. Дверь закрыта. Лампа мягко освещает помещение.

— Как общее состояние?

— Плохо… — вяло отвечает Стоун.

— В это время будут проблемы со сном. Потом ломки.

— Уже.

— Тогда я тебе не завидую.

Доктор подходит к нему. Что-то вводит в капельницу. Стоун размышляет над его словами и решается спросить:

— Вы сидели на синтетике?

— Я? Нет, не сидел. В моей молодости таких штук еще не было. Были самые разные, но это… Это другой тип взаимодействия… Отравления тела.

— Вы занимались лечением таких, как я?

— В какой-то степени. Мой сын сидел на этом. В то время это были первые версии наркотиков. Очень опасные. Немногие смогли выжить, а те, кому удалось, уже не были прежними, — завершает доктор. Стоун больше ничего не уточняет. — Через час ты будешь свободен.

— Спасибо. — Стоун благодарен доктору за простое человеческое отношение.

— Покажи ладони, — доктор грубо отрезает попытку наладить контакт. Стоун непонимающе протягивает руки. Удивляется кровавым следам от ногтей. Мейхем обрабатывает раны и наверняка размышляет о том, что же должно сниться, чтобы человек так сжимал кулаки. Стоун еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть от действия мази. Доктор уходит, больше ничего не сказав.

Час спустя в палате появляются два охранника.

— Триста третий, на выход! — Один охранник бросает ему в лицо форму, а второй снимает кандалы.

Они выходят из медблока в коридор и оттуда обратно в тоннель. В прошлый раз это закончилось избиением, а что будет в этот раз?

Стоун неуверенно ковыляет перед охранниками, не сводя глаз с красного огонька. Бояться — это нормально, но другим показывать этого нельзя. Длинные волосы нечем затянуть, худые бледные руки тонут в тюремной форме. Он держится за бок. Они останавливаются у ворот. Охранник сообщает оператору, что они подошли.

— Сейчас тихий час. Камера четыре-восемь, — разъясняет второй.

— Это… — мямлит Стоун.

— Четвертый этаж, восьмая камера.

Приходит ответный сигнал. Над воротами загорается знакомый зеленый свет, и они раздвигаются. Один охранник остается стоять в коридоре, другой толкает Стоуна вперед.

Оба сектора пусты. Едва слышен гул от забора, разделяющего парней и девушек. Стоун осматривается. Ему непривычно видеть это место пустым. В предыдущие два раза оно было полно заключенных. Слегка растерявшись, он принимается считать камеры. Где-то по двадцать на этаже, а самих этажей, соответственно, пять.

— Лестница справа, — звучит подсказка из-за спины.

Стоун замечает в обоих углах сектора винтовые лестницы с выходом на каждый этаж.

Когда он подходит ближе к камерам, начинает доноситься речь. Некоторые заключенные с нескрываемой злобой провожают его взглядом, другие не обращают внимания, будто на нем уже висит ярлык — незначительный объект. Некоторые заключенные спят.

Он поднимается на четвертый этаж. Замечает парней из своей группы. Они не особенно отличаются от него полученными увечьями: синяки, отеки, шрамы, пластыри, бинты.

Миновав несколько камер, Стоун понимает, что не считал их, а значит — нужно начать заново. Не спрашивать же у заключенных: «Извините, не подскажете номер вашей камеры?»

Он оглядывается и замечает над клеткой выгравированное 4/3.