— Сандро! — окликнула его Элизабетта, и он повернулся к ней. Их взгляды встретились. На лице Сандро мелькнула боль, и он исчез в дверях школы.

Элизабетта поспешно взбежала по ступенькам, перескакивая по две за раз, влетела внутрь и заметила его в конце коридора. Сандро вошел в класс. Она промчалась по коридору и прошла за ним — в тесное помещение, в котором едва помещались столы, переделанные под парты, и старые стулья. Левую стену занимали неровные книжные стеллажи, а справа находились два окна, откуда лился холодный свет.

— Сандро, нам нужно поговорить…

— Нет. — Сандро, стоя у старого учительского стола, доставал из рюкзака толстую пачку бумаги. — Не могу, я занят.

— Ты отвечаешь так каждый раз.

— Потому что это правда.

— Не знаю, почему ты меня избегаешь… — Элизабетта подошла ближе и коснулась его руки. Теперь стало заметно, как он похудел, лицо у него осунулось.

— Я тебя не избегаю, — поджал губы Сандро.

— Избегаешь. В чем дело? Я что-то натворила? Это из-за Марко?

— Нет, нет. — Сандро отвел взгляд.

— Я все время думаю о тебе. Я скучаю…

— На это больше нет времени. У меня слишком много дел, мне некогда слушать о том, как ты по мне скучаешь.

— Я пришла не из-за себя, а ради тебя. Я знаю, ты ужасно страдаешь, по глазам видно.

Сандро снова отвел взгляд, переминаясь с ноги на ногу.

— Да что толку, Элизабетта? Все равно ты ничем не поможешь.

— Я могу выслушать тебя, побыть рядом.

— Это ничего не меняет.

— Но это помогает. — Сердце Элизабетты болело за него. — Помнишь, мы с тобой беседовали после лекции, посвященной Деледде? Я рассказала тебе все о своем отце, а ты выслушал. Мой отец не изменился, но разговор мне помог. А после похорон отца? Мы всегда с тобой разговариваем, и от этого становится легче.

— Это осталось в прошлом, теперь все изменилось. Мой мир изменился. Отец теряет своих клиентов. Мать совсем измучена. Роза уехала в Лондон. Корнелия ушла. Все изменилось.

— Но не мы, у нас все еще есть мы.

— Люди меняются. Люди предают. — Лицо Сандро заострилось, и в голосе его зазвучала горечь. — Сейчас между евреями и всеми остальными разверзлась пропасть. Стены гетто вот-вот возведут заново. Ты — по другую сторону. Тебе не понять.

— Так объясни мне. Расскажи о своих чувствах, расскажи, каково это. — Глаза Элизабетты налились слезами, но она их сдержала, потому что плакать тут стоило Сандро, а не ей. — Сначала выгнали из школы, потом этот новый закон…

— Тот, который запрещает смешанные браки?

— Да, все в этом законе неправильно, все…

— У меня больше нет тех же прав, что у остальных. Я не могу жениться на ком захочу. Мне нельзя брать в жены женщину из гоев, теперь ты во всех отношениях превосходишь меня.

Элизабетта была ошеломлена:

— Нет, не говори так, это неправда. Я не такая, мне плевать на закон.

— Конечно, не плевать, это же закон.

— Для нас закон не важен. — Элизабетта выдержала его взгляд. — Месяц назад его не существовало, и кто знает, останется ли он спустя еще месяц.

— Я знаю. Останется.

— Ты этого не знаешь. — Элизабетта не понимала, как до него достучаться, да и выйдет ли у нее вообще. — Ты не знаешь, что ждет нас в будущем. Может, оно куда лучше.

— А может, и хуже.

— Я хочу сказать, что законы — это всего лишь политика. Они появляются и исчезают. Но наши с тобой чувства никуда не денутся, они здесь. Я здесь, рядом.

— Что это значит?

— Я люблю тебя, — ответила Элизабетта, вкладывая в эти слова всю душу. — Я люблю тебя и буду любить, когда этот закон исчезнет, и когда мы станем старше, и что бы еще ни случилось, и что бы ни принесло время.

— То есть ты выбираешь меня? — Сандро недоуменно моргнул. — Не Марко?

— Да. Это ты, Сандро. Это всегда был ты.

— Как вовремя, Элизабетта. Именно тогда, когда мы не можем быть вместе, я стал тебе нужен. — Сандро нахмурился и покачал головой. — Какая ирония. Закон запрещает наши отношения. Мои родители запрещают, и…

— Для меня это совершенно неважно. — Элизабетта подошла ближе и положила ладонь ему на руку.

— Для меня важно. Все заканчивается.

— Это не кончится никогда. Это любовь, а она все длится и длится.

— Уже нет — не для меня. Теперь я не испытываю к тебе тех же чувств, что и раньше. — Сандро выпрямился, стиснув зубы. — Прости.

В груди у Элизабетты все заледенело.

— Ты просто так говоришь.

— Нет, я серьезно. — Сандро посмотрел на нее, в его голубых глазах появился холодок. — Ты выбрала, но и я выбрал тоже.

— Сандро, ты правда так думаешь? — спросила Элизабетта, ее сердце просто разрывалось.

— Да. — Сандро взглянул на дверь, в коридоре зашумели ученики. — Класс возвращается. Пожалуйста, не устраивай представление.

— Умоляю, дай нам шанс.

— Нет, Элизабетта. Тебе пора.

Вытирая слезы, Элизабетта выбежала из класса и поспешила по коридору мимо учеников. Сердце ее неровно билось, душа болела. Она любила его, но приняла решение слишком поздно. Сама виновата. Теперь Сандро ей не видать.

Элизабетта выбежала из школы и поспешила через гетто, сдерживая слезы. Она добежала до Трастевере, там добралась до дома и вошла внутрь, пройдя мимо спальни Нонны внизу. Поднявшись наверх, она ворвалась к себе в комнату и рухнула на пол.

И наконец дала волю слезам.

Сандро сидел за столом — следовало бы проставить оценки ученикам, но он был слишком взвинчен. Мать смотрела в окно, несомненно, в точно таком же состоянии. Первое блюдо ужина, concia di fori di zucca — жареные цветы кабачка, остывало на столе, исходя ароматами. Отец опаздывал; Сандро понимал, что это сводит его мать с ума больше обычного, и не зря.

На столе лежал белый конверт — все еще запечатанный, его доставили по почте. На обратном адресе значилось: Demorazza — государственное учреждение, в ведомстве которого находились расовые законы, так что в конверте должно было содержаться решение этого ведомства о предоставлении их семье особого статуса. Отец подал заявление от имени всех Симоне, и они надеялись, что прошение будет удовлетворено. Они ждали решения и молились, чтобы чиновники пошли им навстречу. Сандро хотел вскрыть конверт, чтобы не сидеть тут в полном ступоре и не гадать о его содержимом. Но мать считала, что право открыть конверт принадлежит отцу.

Поэтому они ждали.

Мать разгладила облегающее фигуру платье, потеребила жемчужное ожерелье и сцепила изящные руки перед собой. Сандро молча отложил тетради, не в силах ничем заниматься. В этом конверте лежала судьба его семьи. Если им не предоставят особого статуса, то они лишатся жилья, поскольку, согласно расовым законам, евреи не могут владеть собственностью. А отец потеряет адвокатскую практику, поскольку и своего дела у евреев быть не может. Отцу запретят работать, а значит, доход семьи снизится. А самое главное — потеря дома, которым их семья владела многие поколения, разобьет родителям сердце.

Сандро вздохнул. К несчастью, даже если бы им предоставили особый статус, в школу он все равно не вернулся бы, поскольку отступления от правил распространялись только на имущественные положения закона. И на Элизабетте, о которой он постоянно думал, жениться было по-прежнему запрещено. Он все еще не мог поверить, что она предпочла его Марко, мечты претворились в жизнь. Но было слишком поздно. Он прогнал Элизабетту ради ее же блага. Пришлось ей солгать, сказав, что больше он ее не любит. Но, конечно же, Сандро все еще любил ее, всегда любил. Однако он больше не годился ей в супруги: у него не было ни работы, ни перспектив, они и пожениться-то не могли. По иронии судьбы он любил ее слишком сильно, чтобы в этом признаться, и теперь Сандро был несчастен и опустошен, охвачен странной скорбью, что отравляла ему всю жизнь.

Мать потянулась к письму и поднесла его к люстре, пытаясь прочесть, что в конверте.