— Да, знаю, происходящее сбивает с толку. — Массимо сел и открыл портфель.

— Сбивает с толку? Это просто ужасно.

Армандо нахмурился:

— Когда я вышел из кабинета, в слезах были мои партнеры. Итак, что скажешь?

— У меня есть план. — Массимо достал свой экземпляр нового закона «В защиту итальянской расы». — Для начала давайте быстро по нему пройдемся, ведь главное в конце. Цель закона заключается в пункте первом «Меры, касающиеся браков» и статьях с первую по седьмую, касающихся межнациональных браков между евреями и неевреями. Отныне «брак итальянского гражданина арийской расы с лицом, принадлежащим к другой расе, запрещен».

— Другими словами, больше никаких межнациональных браков.

— Именно так. — От Массимо не ускользнуло, что согласно новому закону Сандро больше не позволено жениться на Элизабетте. — Пункт два, статья восемь дает определение еврея, а статья девять гласит, что принадлежность к еврейской расе должна быть зафиксирована и внесена в официальные реестры. Если помните, это прежде уже было систематизировано.

— Это дискриминация, — нахмурился Лучано. — Гои не обязаны делать ничего подобного.

Армандо кивнул.

— Согласен. — Массимо вернулся к бумагам. — Эти законы — просто кодекс несправедливости. И все же продолжаем. Статья десять гласит, что евреи не могут служить в армии, выступать в роли опекунов, владеть или руководить компаниями, связанными с национальной обороной, или компаниями любого рода, в которых работает более ста человек. — Он поднял взгляд. — Положение ужасное. Большинство моих клиентов владеют предприятиями, которые подпадают под это определение. У меня больше нет работы.

— И у меня, — застонал Лучано.

Лицо Армандо вытянулось.

— Я банкрот.

Массимо гнул свое. Друзьям нужна помощь, а не его расстроенные чувства.

— Раздел D гласит, что евреи не могут владеть землей стоимостью более пяти тысяч лир, но подобной собственности, полагаю, нет ни у одного из нас. Согласно разделу E, евреи не могут владеть городскими зданиями стоимостью свыше двадцати тысяч лир. Этот пункт затрагивает меня.

Лучано поджал губы.

— Мы живем в пригороде, но дом принадлежит семье моей жены.

Армандо уронил лицо в ладони.

— У меня тоже есть дом, или, вернее, был — до сегодняшнего дня.

Массимо кивнул:

— Можно создать организацию и передать право собственности на имущество ей, вверить его нееврейским членам семьи или друзьям, которым доверяешь. И даже передать благотворительному учреждению.

Лучано кивнул:

— Но разве это не сочтут мошеннической передачей активов?

— В теории да, но не на практике. Я все выяснил: следить за соблюдением закона будет горстка людей. Их просто завалят заявлениями о предоставлении поблажек. Сомневаюсь, что они дойдут до рассмотрения документов на передачу собственности, с которыми на первый взгляд все в порядке.

— Это правда, — согласился Армандо, — производительность римских бюрократов всегда оставляла желать лучшего.

Массимо продолжил:

— Статья двенадцать гласит, что евреи не могут нанимать слуг арийской расы. Нам придется расстаться с нашей экономкой, Корнелией, а ведь ей так нужна работа.

Лучано кивнул:

— А мы взяли младшенькому няню, когда жена заболела.

Массимо поправил очки.

— Статья тринадцать запрещает евреям работать в любых государственных структурах, включая фашистскую партию. Многие из нашей общины потеряют работу. — Он выпрямился. — А теперь мы подошли к самой важной части. Discriminazioni — исключения или особый статус тех, на кого законы не распространяются. Имеется несколько категорий. Во-первых, это ветераны нескольких войн, а под номером четыре перечислены те, кто были фашистами в 1919, 1920, 1921 и 1922 годах, а также во второй половине 1924 года.

Лучано подался к нему.

— Ты подходишь, верно, Массимо? Ты же фашист «первого часа», поэтому на тебя закон не распространяется?

— Почти, да не совсем. Я присоединился к партии в 1923 году.

— Ну а мы не фашисты. Для нас особого статуса не будет.

— Нет, будет. — Массимо указал на последний пункт. — Вот в чем моя стратегия. Исключение составляют любые евреи с «чрезвычайными заслугами перед отечеством», которые будут оцениваться согласно статье шестнадцать.

Армандо фыркнул:

— Это обобщающий термин. Он ничего не значит.

— Позволь с тобой не согласиться, — возразил Массимо. — Статья шестнадцать — это наше спасение. Налоговый кодекс работает точно так же. Он полон правил, которые предполагают неопределенность, и когда я замечаю подобное, то превращаю этот недостаток в преимущество. — Он провел пальцем по странице. — Например, я думаю, что вам обоим могут предоставить особый статус за чрезвычайные заслуги. Вы оба участвовали в Великой войне, и, полагаю, один из вас даже получил медаль за отвагу, верно?

— Это я, — гордо ответил Лучано.

— Чем же еще является медаль, как не чрезвычайной заслугой? Я служил офицером в Двадцать девятом Пьемонтском пехотном полку и обязательно упомяну военную службу в заявлении. Кроме того, вы оба — не последние люди в деловых кругах, что само по себе уважительно. — Массимо воодушевился. — Понимаете? Этот пункт там не просто так! Нам нужно лишь придумать обоснование и истолковать его таким образом, чтобы исключить большинство членов общины.

Армандо нахмурился:

— Но ведь этот закон направлен против евреев. С чего бы им делать для нас поблажки за помощь своим?

— Верно подмечено, но этот закон также распределяет евреев по категориям, о чем свидетельствует его пункт, который дает определение еврея. Поэтому мы подадим заявление на особый статус для как можно большего числа евреев и продемонстрируем, насколько они ценны. — Массимо жестом обвел комнату. — Все сидящие здесь — деловые люди, ученые и профессионалы. Мы можем найти доводы в пользу всех них.

Темные глаза Лучано загорелись.

— А ведь мы могли бы присваивать людям титулы, которые бы показывали, как те обязанности, что они выполняют, приносят пользу общине или Риму.

— Хорошая идея! — Армандо распрямил плечи, овладев собой.

— Великолепная! — просиял Массимо. — Здесь, в синагоге, мы объединим наши усилия. Все смогут прийти сюда, а мы проведем опросы, соберем полезные сведения и составим заявления на особый статус.

Армандо заморгал.

— Но, Массимо, мы же не адвокаты. Ты должен взять руководство на себя.

— Хорошо, — согласился Массимо, хотя никогда не руководил никем, кроме своей секретарши. — Синьоры, я знаю, насколько этот закон несправедлив и в каком ужасном положении мы оказались, но мы — первые лица нашей общины. Все на нас рассчитывают. Необходимо отыскать решение. Потребуется много усилий, но мы справимся, ведь вопрос со школами уладили.

— Массимо, поднимайся, сейчас же. Слушайте все! — Лучано встал и хлопнул в ладоши, чтобы заставить людей прислушаться. Все начали к ним поворачиваться, и наконец каждый человек в зале уставился на Массимо.

Тот, не привыкший к такому вниманию, остался на своем месте, но Лучано потянул Массимо за руку, помог подняться и заговорил:

— Друзья, как вы, наверное, знаете, Массимо Симоне — один из лучших адвокатов в городе. Он только что объяснил, как можно справиться с этими ужасными расовыми законами.

— О чем вы? — воскликнул один, и тут же подхватили остальные:

— Говорите же нам!

— Что мы можем предпринять?

— Массимо все вам расскажет! — отозвался Лучано, отходя в сторону.

— Я? — заметно нервничая, спросил Массимо.

— У тебя выйдет лучше моего. Давай, скажи им.

Массимо дрожащей рукой взял блокнот.

— Что ж, начну с объяснения закона…

Марко плелся по Пьяцца Навона куда медленнее бурлившего на площади потока коммерсантов, лавочников и торговцев. Шел первый день после похорон Альдо, Марко пал духом, горе его сломило, он едва сумел заснуть. С отцом он не разговаривал, они друг друга избегали. Мать поковыляла в постель совершенно опустошенная.