— Молодцы, да не совсем.

Осторожничаю. Но Мария Федоровна уже понеслась.

— Да что вы! — восторгается. — Да я бы на вашем месте, Сергей Саныч, сегодня же обыскала его квартиру. Пока не поздно. Не понимаю, почему вы медлите? Ждете, чтоб он скатерти и одеяла продал?

Признаться, я и сам об этом думал. И даже казалось мне, что я чрезмерно осторожничаю и напрасно тяну — ведь Фадяшин, окажись он вором, наверняка постарается побыстрее сбыть с рук похищенное. И сам себе возражаю. Ну а что, думаю, если версия все-таки ложная? Придешь ты к человеку, перевернешь у него дома все вверх дном, а потом письменное извинение посылать: простите, дескать, уважаемый?..

Нет, рано идти к Фадяшину с обыском. Рано.

Однако отказаться от версии оснований тоже не было. Дал я поручение установить связи Фадяшина, принял еще кое-какие меры и решил выждать несколько дней. Все, думаю, решат ответы. Окажется среди друзей кладовщика работник одной из гостиниц — прибавится к моей версии новое звено. Установят, что Фадяшин в последнее время живет не по средствам — приплюсуем еще одно. Тогда и разговор будет другой.

Но Мария Федоровна не успокоилась. На пятый день бесплодного нашего сидения над пыльными папками пустила она в ход несколько неожиданный козырь.

— Помните, — спрашивает, — вы назвали Фадяшина божьей коровкой? Помните, Сергей Саныч?

— Предположим, — говорю.

— Здорово вы угадали. Он такой и есть — маленький, тихонький, и голосок писклявый. Настоящая божья коровка.

— Стоп, — говорю. — А вы откуда эти подробности знаете?

А сам думаю: час от часу не легче, что она там накуралесила?

Рассказывает. Сухо так, словно не она, а я перед ней виноват. Ей, видите ли, кажется, что я иду по слишком сложному пути, не уделяю должного внимания личности предполагаемого преступника, а поэтому она решила предпринять самостоятельный шаг и вчера побывала на складе, где работает Фадяшин, — благо склад находится через квартал от треста, и она успела уложиться в обеденный перерыв. С Фадяшиным она не говорила, просто постояла в сторонке, наблюдая за ним, и в результате такого визуального наблюдения установила, что он похож на божью коровку и вдобавок, по ее мнению, человек противный и нудный.

— Все? — спрашиваю ледяным тоном.

Оказывается, нет. На складе ей долго пробыть не удалось, так как там начинался обеденный перерыв, и Фадяшин вместе с двумя другими кладовщиками пошел в столовую.

— И вы?..

— Пошла за ними. И очень интересные вещи узнала, так что не жалею. Фадяшин, оказывается, на-днях выиграл пятьсот рублей по трехпроцентному займу. Сам хвастался... Но скупой он ужасно. Знаете, чем он своих товарищей с выигрыша угостил? Ни за что не догадаетесь! Купил им по стакану киселя!..

Сказала, и радуется своей наблюдательности. Вот, мол, я какая!

Выложил я ей тут все, что о ней думаю. Сказал, что за следующую выходку буду требовать для нее взыскания, объяснил в популярной форме некоторые азбучные истины — о пользе дисциплины и тому подобном, а сам чувствую: нет у меня сил и желания сердиться по-настоящему. Провинилась она, конечно, но и я хорош — сразу усадил девушку за всякую там канцелярию. Я, положим, привык иметь дело с разными фактурами и отвесами, а ей, с ее-то подвижностью и темпераментом, каково корпеть целый день в моей компании в пыльной комнатушке, куда солнце заглядывает только по недоразумению? Так у кого хочешь вкус к работе можно на всю жизнь отбить.

А кроме всего прочего, смягчило меня ее сообщение о выигрыше. Пятьсот рублей. Прикинул я про себя: половина похищенного как раз стоит около пятисот рублей. Что ж, думаю, пожалуй, можно и этот факт занести Фадяшину в пассив. Прием с выигрышем, конечно, не ахти как нов, но от Фадяшина особой оригинальности ожидать и не приходится — с накладной тоже не слишком остроумно сработано.

Пока я размышлял таким образом, позвонил управляющий трестом.

— Вы меня, — говорит, — о новостях просили уведомлять. Так вот, если интересуетесь, Фадяшин деньги выиграл по облигации, насколько мне известно, крупную сумму.

— Знаю. Спасибо.

— Знаете?.. Впрочем, я и не сомневался.

Повесил я трубку и думаю: видимо, не такая уж он божья коровка, этот Фадяшин. Задаст нам работы.

В принципе трюк с облигацией, хоть и старый, но надежный. Обычно преступник покупает ее через вторые и даже третьи руки, а то и просто подлавливает у окошечка сберкассы какого-нибудь обладателя попавшей в тираж облигации и сговаривается с ним. Что греха таить, встречаются изредка неустойчивые люди, которым и выигрыша мало — рады лишние полсотни получить. Так сказать, отступных. Этим преступники и пользуются.

Так вот, если Фадяшин свою «счастливую» купил, то из этого можно сделать два вывода. Первый — следует немедленно начинать поиски прежнего ее владельца. Второй — вещи, похищенные на складе, Фадяшин продал. Да, думаю, судя по всему, дал ты, Сергей, маху. Зря отложил обыск.

Грустным был для меня тот день. К вечеру осмотрели мы последние папки из нашего запаса и ничего интересного не нашли.

Закурил я, отодвинул от себя последнюю папку и смотрю в окно. Ни о чем думать не хочется. Устал.

Мария Федоровна тоже устала, однако виду не подает. Гордая.

— Ошиблись мы? — спрашивает.

— Ошиблись, — говорю.

— В чем?

— Не знаю.

Но ведь в чем-то я ошибся. Моя вторая версия о работнике гостиницы построена на «пикейних» одеялах, на том, что найдем мы документ с такой же ошибкой. И вот не нашли. Всю двухквартальную отчетность с января по июнь, да еще июльские документы просмотрели. Напрасно.

Значит, остается Фадяшин.

И все-таки на другое утро я не утерпел — опять поехал в трест, ибо вспомнилась мне перед сном одна маленькая подробность из разговора с Марией Федоровной. Пустяковый такой на первый взгляд фактик. Мнимая Антипова обязательно должна была знать, есть ли на складе одеяла и скатерти.

В свое время фактик этот я оценил как слабенькое, но все-таки косвенное доказательство участия Фадяшина в хищении. Словом, оценил его в связи с Фадяшиным — и только. А теперь я попробовал рассмотреть его с другой точки зрения: а не наведет ли он нас на след нужных документов?

Предположим, сказал я себе, что пикейные одеяла бывают на складе редко. Предположим, что завезли их в самое последнее время. Вывод? Мы искали не там, где нужно. Не январские накладные должны были нас интересовать и не июльские, а только августовские, в которых могло быть слово «пикейние». Подложные документы датированы двадцать четвертым числом. Значит, осматривать нужно наряды, выданные несколькими днями раньше.

Марии Федоровне я ничего объяснять не стал, а просто предложил опять поехать со мной в трест. Поморщилась, не заметно так, но поморщилась.

— Упорный же вы, — говорит.

— Что поделаешь, — отвечаю. — Специальность такая.

Забрались мы в наш кабинетик, принесли мне нужную папку, разделили мы материалы пополам, и сидим каждый над своей стопочкой. Я курю, а Мария Федоровна конфетки сосет.

— Хотите? — предлагает.

Я отказываюсь: не люблю, мол, сладкого.

— Напрасно, — говорит. — Очень вкусные... Ой!..

— Ну вот, — говорю. — Дохвалились. Разве можно говорить и есть одновременно? Эх вы, лакомка.

Откашлялась Мария Федоровна, посмотрела на меня с каким-то странным восторгом и протянула мне один из документов.

— Нашли! — кричит. — Честное слово, нашли! Сергей Саныч, миленький, я нашла! Вот же она, эта накладная!

Я и сам уже вижу: написан документ характерным таким почерком с наклоном влево, тем самым почерком, что я и среди тысячи других различил бы. А к накладной приложена доверенность номер 13 от 9 августа на получение трех «пикейних» одеял завхозом гостиницы № 4 Степанцевым Сергеем Поликарповичем.

За эти несколько секунд мой поколебавшийся было авторитет возрос в представлении Марии Федоровны до совершенно умопомрачительных размеров. Даже голос у нее изменился — робкий стал. Просит: