Человек, которого мы искали, во-первых, был знаком с порядком оформления документов в тресте, во-вторых, имел представление, кем подписываются эти документы и даже чем — чернилами или карандашом, в-третьих, знал нумерацию и места расположения гостиниц и, наконец, знал нумерацию нарядов.

Доложил я Марии Федоровне свои соображения и спрашиваю:

— Ну-с, где же мы его будем искать?

Наморщила лоб, покашляла и говорит:

— В тресте.

— Да, можно, разумеется, поискать и в тресте. Но не лучше ли — в гостиницах? Печать-то все-таки гостиничная... А теперь одевайтесь.

— Зачем?

— Поедем, — говорю. — В трест. Если, конечно, хотите.

Лишние слова! Я и докончить не успел, а Мария Федоровна уже снимает с вешалки пыльник, накидывает косынку и, будто между прочим, достает из шкафа следственный чемодан.

— Едем!

И вид — самый что ни на есть решительный. Даже грозный. Сразу можно понять — собрался человек на опасную операцию. Все честь по чести. Брови нахмурены, плечи прямые, в следственном чемодане целая походная лаборатория: рулетка, гипс, фотоаппарат и другие столь же нужные в данном случае предметы.

Хотел было я сказать ей, чтобы оставила чемодан (ехали-то мы в бухгалтерию, а не на место убийства), но промолчал. Не стал разочаровывать.

По дороге Мария Федоровна не утерпела, спрашивает:

— Кого будем искать? Антипову?

— Не кого, а что, — говорю. — Антипову пока отложим. По нашим приметам в Москве ее сейчас не найдешь. Отыщем с течением времени. А сейчас установим...

— Следы? Точные приметы?

— В некотором роде — да. Приметы документов. Должны мы с вами, Мария Федоровна, обнаружить такие наряды и такие доверенности, где есть характерная грамматическая ошибка.

Излагаю ей все это и вижу, как портится у нее настроение. Я для нее вроде того почтальона, что является в день рождения с телеграммой о болезни любимой бабушки.

И все бы ничего, да вот чемодан! Как посмотрит она на него, так выражение лица у нее становится кислое прекислое... Надо было все-таки сказать, чтобы не брала...

Приехали. Представились управляющему трестом. Объяснил я ему, что от него требуется, выслушал положенные в таких случаях уверения, что происшествие с подделанной накладной — досадное исключение из правил, нехарактерное для работы треста в целом и его, управляющего, в частности, и был вместе с Марией Федоровной препровожден в бухгалтерию, где управляющий, как мы и договорились, представил нас в качестве ревизоров Министерства финансов.

Народ в бухгалтерии — не любопытствующий. Из министерства так из министерства — мало ли ходит контролеров? Усадили нас в маленькой комнатке, где стояли рахитичный столик и два стула, принесли все, что нужно, и оставили в покое.

А принесли — немало. Даже много. Слишком много. Папок этак, чтоб не соврать, около сотни. При взгляде на них почувствовал я себя как-то не очень хорошо. Но бодрюсь.

— Разберемся, — говорю.

Мария Федоровна побледнела немного, но тоже держится.

— О чем речь. Раз надо — разберемся...

Уселись. За окном напропалую роскошествует золотая осень, а мы с Марией Федоровной листаем бумаженции и чихаем от канцелярской пыли. Не образно говоря, а вполне натурально чихаем. А параллельно с чиханием претворяем в жизнь мою утреннюю идею — найти доверенности и наряды с характерной ошибкой в прилагательном к слову «одеяла». Наряды, где было бы написано «пикейние», а не «пикейные».

О том, что за веселенькая работа нам предстояла, можно судить по такому факту: трест объединяет десятка полтора гостиниц и из каждой чуть ли не ежедневно поступают наряды на что угодно: на лампы, ковры, обойные гвозди, сапожные щетки, гардины тюлевые, гардины бархатные, гардины с набивкой и без оной, на болванки для ключей — одним словом, на целый универсальный магазин и еще мелко-оптовую базу впридачу. Отыскать в этой коллекции наименований нужные нам «пикейние» одеяла было так же просто, как, например, стать поэтом за двадцать уроков по системе Шенгели. Говорят, что кое-кто становится. И даже печатается. Не знаю. Все может быть.

Пролистал я первую папку. Отложил в сторону, закрыл глаза, а перед ними прыгают оранжевого цвета строчки, написанные самыми разнообразными почерками.

Передохнул, взялся за вторую папку и искоса посматриваю на Марию Федоровну: как там она? А она, против моих ожиданий, вроде бы и не устала даже. Грызет себе ноготок и внимательнейшим образом разглядывает листики. Разглядит, сверится с доверенностью-фальшивкой и принимается за следующий.

— Ну как? — спрашиваю.

— Нормально, — говорит. — Как вы думаете, Сергей Саныч, а не мог ли он или она изменить почерк?

— Мог.

— Значит, ищем только ошибку?

— Ошибку, — говорю, — и очень похожую печать.

— Ага, понимаю.

И преспокойно склоняется над своей папкой.

Листаем. Мария Федоровна побыстрее, я — помедленнее, ибо, помимо прочего, озабочен еще одной проблемой — как сохранить рубашку хотя бы в относительной чистоте. И откуда только в канцеляриях заводится пыль?

Мария Федоровна сочувствует:

— Испачкались?

— Есть маленько.

А сам завидую ей: у нее платье с короткими рукавами.

— Подождите, — говорит, — я сейчас...

Уходит и минут через десять возвращается с трофеем — сатиновыми нарукавниками, стянутыми на обоих концах резинками.

— Вот, надевайте. Бухгалтерия нам жертвует. Жаль, что раньше не сказали.

К вечеру просмотрел я шесть папок. Мария Федоровна — столько же. И оба мы ничего не нашли.

— Шабаш, — говорю. — На сегодня хватит. Слышите, Машенька?

— Слышу.

— Тогда пошли.

— Куда?

— Как куда? Домой!

— А-а... Так вы, Сергей Саныч, идите, а я немного задержусь. Часика на два.

Что же, и это мне знакомо. Тоже когда-то испытал. Однообразная, кажется, работа, а захватывает. И еще возникает само собой хорошее такое соревнование: кто первый найдет? Не хочется отрываться... Но, думаю, оторвать все-таки придется, иначе весь твой интерес, милая Машенька, быстро пропадет. Выдохнешься.

— Завтра продолжим, — говорю. — И нечего морщиться. Извольте подчиняться дисциплине. Ясно?

Не повезло нам и на второй день, и на третий в наших поисках «пикейних» одеял. Но я не очень унывал. Напротив. Постепенно, с каждым прочитанным документом, у меня росла уверенность, что хищение совершено не без помощи кладовщика Фадяшина. Он мог в сговоре с одним из работников гостиницы, имеющим доступ к печати и штампу, сфабриковать подложные документы и выдать по ним сообщнику одеяла и скатерти. Убедительно? — думаю. И сам себе отвечаю: убедительно. Подходят «приметы» Фадяшина к приметам преступника, выжатым нами с Марией Федоровной из фальшивок? Подходят. Подписи должностных лиц ему известны. Нумерацию нарядов и места расположения гостиниц знает. Знает и порядок оформления документов. Если же ко всему этому прибавить, что вещи выданы без проверки паспорта, то получается вполне сносный следственный пейзаж.

А тут и Мария Федоровна масла в огонь подлила.

— Знаете, — говорит, — я вот что подумала: а ведь женщина-то эта, Антипова, наверняка должна была знать, что одеяла есть на складе. В доверенности у нее паспорт указан неправильно, и она рисковала: у нее могли попросить паспорт. Правда?

— Правда.

— Ну вот, а если б одеял не оказалось, пришлось бы ей прийти снова и рисковать во второй раз... Не все же кладовщики такие ротозеи, как этот Фадяшин...

Изложено немного путано, но мысль верная. В практике редко случается, чтобы преступник делал вторую попытку совершить хищение там, где первая сорвалась.

Приплюсовал я это соображение ко всем остальным, и версия с Фадяшиным показалась мне довольно-таки правдоподобной.

Рассказал о ней Марии Федоровне. Выслушала.

— Здо́рово! — говорит. — Прямо как на ладони. Ну и здо́рово же, Сергей Саныч! Ой и молодцы же мы!