Мария Федоровна отнеслась к предложению моему совсем не с таким энтузиазмом, как я ожидал.

— Спасибо, — говорит, — удружили вы мне, Сергей Саныч. Вы что же, полагаете, будто я железная? Три дня Катю Акимову утешаю, а заодно и не пропускаю к вам, как вы просили, а теперь... Нет, это просто бесчеловечно, если хотите знать. На эксгумацию я, естественно, поеду, но...

Однако я решил быть жестоким до конца и объявил расстроенной Марии Федоровне, что кандидатура ее согласована с прокурором и если ей так уж хочется отказаться, то говорить это нужно не мне, а ему. Прокурора же Мария Федоровна по молодости боялась куда больше, чем покойников, и таким образом тема оказалась исчерпанной. Впрочем, Машенька и сама понимала, что кроме нее ехать некому: Пека был занят по другому, довольно сложному делу, а у меня на день эксгумации были вызваны повестками некоторые свидетели.

— Ничего, — утешаю, — всем нам в первый раз бывало не по себе. Держите, — говорю, — голубушка, нервы в узде, и все будет в порядке. А перед академиком не робейте — не съест же он вас.

— Да, — похныкивает, — вам легко говорить, не вам с академиком работать.

— Дались вам, — говорю, — эти чины. Что же он, по вашему, так академиком и родился? Помнится, в седьмой группе (так тогда классы назывались) будущее светило науки весьма натурально хлопнулся в обморок, когда я ему за шиворот пустил лягушонка. Испугался.

Тут я, каюсь, малость приврал. Не падал Молекула в обморок — только завопил на всю комнату и полез драться с соседом по парте — ошибся. Он уже тогда задира был изрядный, даром, что ростом не вышел.

Уехала Мария Федоровна, а я допросил последних свидетелей, отпустил их и стал ждать. Сижу, бумаги перебираю. Катю вспомнил. Как там, думаю, выкручивается она из своих передряг? Маме ее, знаю, получше стало — врач мне сказал, так что с этой стороны все более или менее налаживается, остается — Анатолий. Вот с ним еще не все так ясно, как хотелось бы. Положим, ревность, как отягчающее обстоятельство, отпала. Гирька — отпала. Но главное осталось и стоит, как утес. Потапов убит. Погиб во время короткой драки. Без свидетелей. Упал и не встал. И есть тому неоспоримые доказательства — акты, протоколы, признание самого Акимова, арестованного буквально на месте преступления. Он ведь сам, ударив Потапова, перепугался и соседям постучал, просил скорую помощь вызвать. А те заодно и милицию вызвали. Круто, думаю, все-таки поворачиваются человеческие судьбы...

Жду я Марию Федоровну и начинаю уже жалеть, что не поехал с ней. Не было бы тогда тягостного ожидания этого. И начинают меня постепенно томить неопределенные, но достаточно скверные предчувствия. Даже не скверные, а просто мрачные.

Лишь к вечеру вернулась Мария Федоровна, и не одна, со спутником. А спутник этот — академик наш. Держится он галантно, как и подобает кавалеру, а у Марии Федоровны в руках громадный букетище всяких цветов.

Сделал мне академик этак ручкой с видом небожителя и улыбается довольно ехидно:

— Не ждал? — спрашивает.

— Нет, — говорю.

— Небось, думал, что мы народ гордый. Признавайся, думал?

— Думал, — говорю.

— Ага! Каким ты был, таким и остался. Недаром я сегодня весь день над одной штукенцией голову ломал. Знаешь над чем?

— Над заключением, — говорю.

— Это само собой. — И подмигивает Марии Федоровне. — Держу пари, что не угадаешь. Вспоминал я, какое у тебя было прозвище.

— Какое? — спрашиваю.

— Клещ тебя прозывали. Вот как! Его, Машенька, в группе звали Клещом за его противную склонность въедаться человеку в печенки. Ясно вам, с кем вы работаете? С Клещом!

— Подвела, — говорю, — тебя память.

— Не может быть!

— Увы... Меня, к сожалению, довольно стандартно Очкариком дразнили. За очки...

— Разве?

И в голосе такое разочарование, что поневоле я засмеялся. И, что хуже всего, Мария Федоровна тоже заулыбалась. Совсем увял галантный академик. Засмущался и, чтобы разрядить обстановку, перешел на деловой тон.

— Впрочем, — говорит. — Это к делу не относится. Я тебе заключение привез.

— Давай, — говорю. — Нет, лучше ты, Викентий Михайлович, расскажи мне все своими словами.

Поднялся мой академик, приосанился. И словно бы на кафедру свою каким-то чудом перенесся. Легко мне было, глядя на него в ту минуту, представить его в аудитории перед студентами с указкой в руках и в академической черной шапочке.

— Рассматривая данный случай, — говорит,— комиссии предстояло дать ответ на группу поставленных следствием вопросов. А именно — первый: к какому разряду относятся полученные покойным повреждения; второй: чем вызвана смерть...

Взмолился я:

— Слушай, — говорю. — Имей совесть. Что ты, лекцию читаешь? Вопросы эти я же ставил. Ты коротко скажи.

— Коротко? Гм... Попытаюсь... Словом, страдал Потапов хроническим алкоголизмом. Ты азы судебной медицины помнишь?

— Помню, — говорю.

А сам пробую по лицу Марии Федоровны догадаться, какую они мне весть привезли. Хорошую? Дурную? Отвернулась Мария Федоровна, смотрит в окно, а на затылке у нее, к сожалению, ничего не написано. И у академика лицо непроницаемое.

— Стало быть, знаешь, — говорит, — что алкоголики часто страдают склерозом мозга. Склероз же, как ты, может быть, помнишь, заключается в том, что стенки сосудов (главным образом, артерии) утолщаются, теряют свою эластичность и в некоторых случаях просвет сосудов значительно суживается. Происходит этот процесс, хотя и постепенно, но достаточно быстро под влиянием многих причин и, в частности, под влиянием ядов, вводимых в организм — никотина, алкоголя. В значительном большинстве случаев артериосклероз приводит, с одной стороны, к появлению очагов поражения вокруг сосудов, а с другой — к кровоизлиянию в мозг... Понял?

— Ясно, — говорю. — Следовательно, удар в шею привел к кровоизлиянию? Так?

Посмотрел на меня академик, как на редкое ископаемое. И снова голос его стал не служебным, а ехидным.

— Удивительная, — говорит, — у тебя способность слушать и не понимать. Ну причем тут удар, скажи на милость? Как по твоему, если с крыши в Калуге упадет кирпич, будет землетрясение на Антильских островах? Да или нет?

— Нет, — говорю.

— Слава богу. Добрался до истины... Последствия удара в область шеи, который Акимов нанес Потапову, можно отнести только к категории легких телесных повреждений, не связанных с расстройством здоровья... Кстати, что Потапов скончался от кровоизлияния, в обоих актах экспертизы сказано. Сложный случай. Чертовски сложный... Редчайшее совпадение. Удар кулаком и почти одновременно, независимо от него, удар в мозг. Можешь мне поверить, незаурядный пример. Прямо для учебника... Выходит, я тебя благодарить должен. А? За пример-то? Вот уж воистину: никогда не знаешь, где найдешь... Ох, милые мои, семь часов. Бегу!

И откланялся.

К слову замечу, что второпях галантный академик запамятовал со мной попрощаться, однако ручку у Марии Федоровны поцеловать не забыл. При следующей встрече я ему это напомнил и вогнал-таки в краску. Но это уже случилось позже — недели через две; а в тот вечер я, признаться, и не думал даже о его оплошности. Другое меня занимало. Успею ли сегодня все оформить, чтобы Акимов домой вернулся? Должен, думаю, успеть. Обязан. Не виноват же он ни в чем. Даже в нанесении легких телесных повреждений, не связанных с расстройством здоровья, ибо действовал он, строго говоря, в пределах необходимой обороны.

Мария Федоровна подошла.

— Рады? — спрашивает.

— Рад.

— Очень?

— Очень.

— Вот, — говорит, — возьмите.

И кладет на мой стол свой роскошный букет.

— Что вы, — говорю, — что вы, милая моя. Это же вам от академика.

— Нет, — говорит, — не от академика. Сама купила. Для вас...

Вот ведь какие сентиментальные концы бывают у некоторых историй. С цветами, которые дарит молодая и красивая девушка пожилому и некрасивому сослуживцу.