— Н-нет...

— Скучно, — говорю.

Так, размышляю, что же мы все-таки узнали? Давай-ка, думаю, разложим по порядку.

Начнем с письма. Управляющий утверждает, что подписи в наряде-накладной подделаны. Есть основания ему не верить? Пожалуй, нет. Да и при сравнении подписей с контрольными образцами разницу можно уловить. Сходство есть, но отличий еще больше. О чем это говорит? Пока ни о чем.

Пойдем дальше. И наряд и доверенность написаны одним почерком. Почерк не слишком характерный, но выработанный. И в обоих документах допущены одни и те же ошибки — в наряде написано «одеяла пикейние» и в доверенности «пикейние». Тут и без экспертизы ясно: писал один человек. Ладно, думаю, отметим этот факт, пригодится.

Еще что? Печать и штамп. Начнем с печати. По виду печать на доверенности и наряде очень похожа на приложенный оттиск. Все совпадает — и расположение букв, и величина. И, к сожалению, особенностей у этих близнецов нет. Новые печати, только недавно пошли в ход — вот и нет у них индивидуальных отличий.

Ага! Все-таки разница есть! Крохотная такая, но разница — на доверенности и наряде семерка (номер гостиницы) чуть-чуть побольше своей родственницы на печати-образце.

И со штампом такая же история — все совпадает, кроме семерки...

Больше из документов ничего не выжмешь. За что же ухватиться? За что?

Может быть, поинтересоваться кладовщиком? Есть резон? Есть. В тресте говорят, что кладовщик в каждом случае проверяет паспорта, а на этот раз почему-то не проверил. Нет, конечно, правил без исключения, но все-таки подозрительно, что не спросил он паспорта именно тогда, когда получил фальшивую накладную. Всегда проверял, а тут вдруг оплошал. Странно. И еще: подписи управляющего и других руководителей подделаны все-таки грубо. Должен кладовщик знать подписи своих начальников? Должен. Получается, что стреляного воробья провели на мякине. Странно, очень странно.

Что ж, разработаем такую версию: вещи похищены кладовщиком Фадяшиным, который сам или с чьей-либо помощью состряпал подложные документы.

Есть еще что-нибудь за эту версию? Есть! В распоряжении кладовщика находится несколько сот разных документов, с которых можно скопировать штамп и печать. Кроме того, на накладной стоит номер — 2113 и датирована она 24 августа. А настоящая накладная с таким номером выдана двадцать третьего. Довольно-таки многозначительное совпадение! Тот, кто изготовил фальшивку, знал, по всей вероятности, нумерацию нарядов.

Прикинул я еще кой-какие «за» и «против», прочитал характеристику на Фадяшина («скромен, трудолюбив, с работой справляется, взысканий не имеет») и... Стоп, говорю себе, спешишь, Сергей! Не все у тебя гладко: если уже Фадяшин знал нумерацию нарядов, то поставил бы 23 число, а не 24. Для большего правдоподобия. Да и характеристика не вяжется с представлением о расхитителе. Если по характеристике судить, то он человек тихий, незаметный — вроде божьей коровки...

Так я то радуюсь, то огорчаюсь, а Мария Федоровна тем временем тоскует. Чертит что-то на бумажке и помаргивает на меня исподлобья: скоро ли, дескать, отпустишь душу на покаяние?

— Скучно? — спрашиваю.

Покраснела, но не признается.

— Что вы, — говорит, — наоборот! Очень даже интересно. Вы заметили, что в наряде написано, будто седьмая гостиница находится в здании общежития института имени Дзержинского?

— Заметил.

— Она там и находится. Я недавно в этой гостинице в гостях была...

Наметил я две версии: первая — вещи похищены Фадяшиным, вторая — вещи похищены Посторонним.

— Всё, — говорю. — Пойдемте-ка домой.

Оживилась Мария Федоровна.

— Пойдемте!

И дернуло меня тут за язык сказать:

— Вас, Машенька, родители видно недаром Марией назвали. В переводе с греческого Мария означает — горькая. Чувствовали, что достанется вам горькая судьба по вечерам корпеть над бумажками.

Сказал, и сам не рад. Вскипела.

— Я, — говорит, — если хотите знать, не жалуюсь. И могу сидеть столько, сколько надо!..

Вот те на! Совсем, как маленькая — обиделась, и дружба врозь.

Да, неважный, думаю, я педагог. Честно говоря, просто скверный!

Так и не помирились мы в тот вечер.

Прихожу назавтра в прокуратуру, шляпу не успел снять, а Мария Федоровна уже говорит:

— Новости, Сергей Александрович! Вам нарочный письма привез.

— Ладно. Сейчас посмотрим.

Надел очки, читаю. Марии Федоровне не терпится.

— Что? — спрашивает. — Что там?

— А то, — говорю, — что паспорт, о котором мы запрашивали, никому не выдавался, а в Москве и Московской области живут восемь женщин, которых зовут Зоя Ивановна Антипова, да только младшей из них двадцать лет, старшей — тридцать семь. А нашей — около пятидесяти...

Сижу и злюсь... Смешно сказать: двадцать лет на следственной работе, всякое, как говорится, перевидел, а злюсь, как новичок, и все тут! Мысленно Антипову эту прямо-таки в личные враги записал. И такое у меня ощущение, словно она не из склада, а у меня из квартиры кровные мои вещи похитила. Собственником себя ощущаю.

К слову, чувство это у меня возникает всегда, когда попадаются дела такого типа. И главное, теоретически-то я себе отлично представляю свою роль — роль объективного и беспристрастного слуги закона, а на практике такое на расхитителя зло берет... Да что там говорить!

Смотрит на меня Мария Федоровна, и вид у нее не то чтобы довольный, а какой-то удовлетворенный, что ли. Понимаю — подмывает ее сказать мне что-нибудь вроде «Я же говорила» или «Я вас предупреждала», но останавливает почтение перед моей сединой.

— Ладно, — говорю. — Возьмемся с другого конца.

Обрадовалась.

— Правильно! Давайте, Сергей Саныч, допросим кладовщика. Уточним приметы Антиповой и объявим розыск.

— Всесоюзный?

— А что? Можно и всесоюзный!

Глянул я на нее и думаю: интересно, был ли я в свои двадцать три года таким же вот восторженным и решительным? Пожалуй, был. Даже похлеще коленца выкидывал. Возраст. Сейчас, думаю, ни в коем случае нельзя мне с Марией Федоровной переходить на официальный язык. Совсем разобидится. Надо как-нибудь поделикатнее. А как?

— Ладно, — говорю. — Кладовщика мы допросим. Только не сегодня. Вы и будете допрашивать.

— А что сегодня будем делать?

— Сидеть. Сидеть и снова читать наши бумажки.

Надо заметить, что с утра, на свежую голову, пришла мне одна любопытная идейка насчет этих документов. Подумалось мне, что не все я еще из них выжал до конца и что при таком положении дела допрашивать кладовщика или начальников его не имеет смысл. К чему раньше времени настораживать расхитителя?

Достал я тощую нашу папочку, вручил Марии Федоровне лупу и говорю:

— Сегодня мне без вашей помощи не обойтись. Зрение у меня слабое, а у вас глаза молодые, так что, надеюсь, выручите старика.

Раскрыл папку и подсовываю ей фальшивую доверенность.

— Посмотрите на печать и выскажите ваше мнение.

Закурил и жду. Минут двадцать смотрела. Нахохлилась, серьезная такая.

— По-моему, — говорит, — печать настоящая. Видите, какие четкие литеры? Явно не кустарного производства. И не копия. Что-то я не заметила следов перевода...

— Ну, а дальше?

— Все!

И тут же испугалась.

— Я ошиблась?

— Нет, — говорю, — не ошиблись. Печать и штамп настоящие. Все совпадает с контрольным оттиском: и общее расположение текста и форма знаков. Кроме семерки. Сдается мне, что при изготовлении этой фальшивой доверенности использовалась подлинная печать, только номер на ней заклеивался, а семерка потом подставлялась другим клише. Как думаете?

— Ой, верно! Я как раз это тоже заметила, но не успела сказать.

Хорошо, думаю, что поладили.

— Ну что ж, — говорю, — очень рад, что наши мнения совпадают. Давайте теперь сопоставим все, что знаем.

А знали мы к этому моменту не так уж мало. В частности, о самом преступнике. Он сам о себе рассказал, что надо, и довольно громким голосом.