— Объясняю правила игры, — сказал я, раздавая девочкам текст «Светлячков в море улыбок». — Запоминайте слова. Минуса я проиграю несколько раз, чтобы уложить вам ритм в голове. Потом споёте. Аянэ, ты тоже участвуешь.

Токиминэ изо всех сил закатывал глаза за очками, чтобы показать, как он меня презирает. Дзюнко углубилась в текст. Аянэ, напротив, перечитала слова несколько раз, затем принялась размахивать листком в воздухе:

— Ой, нет, слишком сложно, Хошино-сан, — заулыбалась она. — Ну правда, я не хочу учить. Я забуду слова, и… меня любят за естественность, а когда я говорю по заученному скрипту, сразу же идут отписки. Подтвердите, Токиминэ-сан.

— Угу, — буркнул тот.

— Но я с удовольствием посмотрю, — заулыбалась Аянэ. — Правда-правда. Может быть, что-нибудь придумаю. Я всё же креативная.

Я пожал плечами.

— Ну нет, так нет. Если передумаешь, говори. Дзюнко, начинай.

Маленькая айдору вышла на сцену, раскланялась и сжала в руках микрофон:

— Я так нервничаю, — смущённо проговорила она. — Да поможет мне Великая кошачья матерь.

Я жестом приказал всем замолчать и включил минус. Дзюнко глубоко вздохнула, её плечи чуть дрогнули, и запела. Первые ноты попали куда-то не туда: то ли голос дрожал, то ли мне стоило попросить её распеться, но вначале Дзюнко жутко сфальшивила.

Лучи утреннего солнца скользят по крышам,

Я бегу навстречу новому дню,

Знаю, в небе за облаками

Мир сияет для меня и тебя.

Я улыбнулся и помахал ей рукой: мол, не переживай, пой, пой.

— Ой, нет, не могу, — запнулась Дзюнко. Я тут же выключил музыку. — Давайте ещё раз, продюсер-сан. Я, кажется, поняла.

Она запела, и её голос обрёл форму, словно тонкий ручей, пробивающийся сквозь гладкие камни. Пение Дзюнко меня вдруг очеровало. Её голос звучал чисто, спокойно, и звенел, как маленький колокольчик.

Светлячки в море улыбок,

Яркий свет зажигает мечты,

Каждый миг — это новая песня,

Вместе с ветром танцуй и живи!

Она не пыталась, как Томоко, выдавливать из себя эмоции и экспрессию — мол, это и так весело, просто слушайте. Дзюнко пела ровно, без надрыва, как в первом классе музыкальной школы — просто и бесхитростно. Это не было плохо, просто… иначе, без таящегося за песней скрытого страданий.

На ветру колышется поле звёзд,

Где-то рядом твой голос звучит,

Мы идём, позабыв все тревоги,

И танцуем, как на ветру светлячки.

— Браво! Браво! — закричала Аянэ, когда Дзюнко допела, и бросилась маленькой айдору на шею. — А ты молодец, я всегда знала! Я хочу автограф. Можно?

Я дождался, пока девочки перестанут буянить, но в душе радовался. Кажется, это успех: всё дело, действительно, в том, чтобы подобрать подходящий типаж для Томоко и наконец убедить её переодеться в готическую лолиту. Сшибать с ног легковерных отаку — вот её призвание, а порхать, как бабочка, приличествует девочкам помоложе. И вообще, как депрессивная принцесса должна приносить людям радость, если она… депрессивная?

Мы подкорректировали несколько нот, поменяли распевку второго куплета и через полчаса Дзюнко расцвела настолько, что хоть прямо сейчас в группу. Костюмы, которые шила Томоко, разумеется, примерять я ей не дал. Что, как выяснилось, оказалось и к лучшем, потому что в зале появилась наша принцесса — на сей раз не депрессивная, а сияющая, в ярко-красном платье с огромным вырезом. От блеска огромных золотых серёжек у меня зарябило в глазах. Томоко явно пребывала в приподнятом настроении и улыбалась, как улыбается человек, который провёл утро в гармонии с миром.

— Только подумайте, мне сегодня опять приснился сон, что я стою на сцене! — взволнованно бросила она, садясь рядом со мной. — Я допела, захожу за кулисы — а там стоите вы, Хошино-сан. И знаете, вы мне говорите — вот как сейчас помню! — «Томоко, только благодаря твоему пению и улыбке Принцессы Июнь мир становится лучше!»

— Да, я бы мог такое сказать, — заявил я и показал на часы. — Только не могла бы ты… не видеть этот сон в полдень, а хотя бы перенести его на шесть утра? У нас тут, между прочим, работать надо.

— Так это ночью и было, я просто потеряла с утра свой телефон. Но это неважно, Хошино-сан! — задорно убеждала Томоко. — Еду я в машине, а по радио рассказывают, что некая школьница в Осаке нашла потерянный кошелёк с миллионом йен и вернула его владельцу. Просто так. Потому что "так правильно"! Разве это не чудо?

Она всплеснула руками.

— Иногда мне кажется, что люди стали черствыми, но потом я слышу что-то подобное и понимаю — доброта всё ещё существует! А знаете, почему? Потому что я ночью спела очень хорошо. Давайте репетировать! У меня столько новых идей!

Я бы нисколько не удивился, если бы вместо репетиции Томоко вскочила бы и пошла раздавать цветы прохожим. Веселее всего было бы раздать их вчерашнему блондину с кольцом в губе — впрочем, я бы не удивился, если бы радующаяся Томоко и его бы принялась обнимать.

— Вы большой молодец, Томоко-сан! — бросилась к ней Аянэ. — Знаете, я тоже мечтаю о чём-то подобном. Вот я иногда рассказываю о том, как делать макияж, потом его накручиваю перед зеркалом и думаю — а вдруг это никому неинтересно? Вдруг меня даже смотреть никто не будет? А на следующий день читаю комментарии, а там девочки говорят: «вы молодец, Аянэ-тян», «мы хотим быть как ты, Аянэ-тян», «я поссорилась с парнем, а потом мы вместе посмотрели на то, какая ты жизнерадостная и вновь помирилась, а сейчас едим морковное моти и обсуждаем, какая ты классная». Но это я, а вы… Вы очень талантливая. Мы тут слушали вашу песню, и…

— Аянэ! — вскочил я. — Тише ты!

Она ойкнула и зажмурила рот ладонью.

— Что значит «слушали песню»? — вдруг поникшим голосом спросила Томоко.

Томоко подняла лежащий рядом со мной листок и уставилась в текст. Её улыбка медленно угасла. По залу будто пронёсся холодный ветерок, и в воздух стал холоднее, будто зимой. Дзюнко на сцене поёжилась и попятилась под очередью ненавидящих взглядов, которыми Томоко поочерёдно поливала нас всех.

— Что. Это. Такое? — отчеканивая каждое слово, выпалила моя подопечная, указывая на сцену. — Вы. Пели. Мою. Песню?

Я порадовался, что не стал включать прожекторы и устраивать импровизированную аранжировку.

— Мне пришла в голову одна мысль, — примирительным тоном начал я. — Я знаю, что концепт Принцессы Июнь очень хорош, но мне хотелось посмотреть, как он может выглядеть на сцене в другом исполнении. Проверить саму песню, так сказать.

— Проверить? — задрожал голос Томоко. — Проверить, можно ли меня заменить на какую-нибудь школьницу?

Несчастный подол платья, который Томоко крутила в руках, захрустел от натуги. Дзюнко подняла микрофон:

— Томоко-сан, это не так…

— Не так? — заявила Томоко, поднимаясь во весь свой рост. Я вскочил на ноги, чтобы ненароком не попасть под лавину. — Я доверяла вам! Я думала, что мы команда! Да-да, Рюичи-сан, я думала, что мы с вами работаем вместе, а вы просто взяли и решили меня заменить? И на кого? На…

Если бы Дзюнко в этот момент разрыдалась, я бы не стал её винить, но маленькая любительница кошек только покрепче сжала микрофон. Я сделал жест рукой — мол, я разберусь, не оправдывайся.

— Никто никого не заменяет! — выпалил я. — Это нормальная практика в индустрии — посмотреть, как исполняет другой человек, и подглядеть его фишки. Хватит вести себя, как маленькая непрофессиональная капризуля.

Томоко обожгла меня жгучим взглядом, полным ненависти, словно я только что вонзил ей нож в спину.

— Ах, непрофессиональная, — засмеялась она. — Вот как. Это после того, как я вытащила вас вчера из передряги, в которую вы же меня и затянули. После того, как я обработала ваши раны. После того, как вы изо всех сил пытались меня заставить сменить стиль, хоть я и много раз прямо вам говорила: я не буду его менять. И теперь, когда вы ещё и украли мою песню, отдали его другой айдору, называете меня непрофессиональной?