– Или Рис поможет мне отвлечься, пока я буду утешать Китто, или он соберет свои вещи и отправится обратно в Иллинойс.

Дойл был ошеломлен. Нечасто удается наблюдать у Мрака Королевы такую реакцию. Это доставило мне некоторое удовольствие.

– Я думал, тебе нравятся услуги Риса.

– Мне очень нравится, когда Рис в моей постели, но это не в счет. Если он не сможет сдерживать свой нрав в присутствии Китто, рано или поздно он сорвется и набросится на него всерьез. Тебе известно, что Кураг не горел желанием заключать договор со мной, Дойл. Он пытался уклониться от него с самого начала. Я вынудила его к сотрудничеству, но если Китто будет ранен или, того хуже, убит, Кураг воспользуется этим предлогом, чтобы разорвать союз.

Я чуть шлепнула Китто по щеке, отрывая его от напряженного созерцания Риса.

– И неужели ты всерьез допускаешь, что другой гоблин, если Курагу придется нам его послать, окажется таким же милым, как Китто? Помни, что это я предлагаю им кровь и плоть, не Рис и не ты.

– Это достаточно верно, принцесса, – ответил Дойл. – Но если ты отошлешь Риса домой, наша королева тоже пришлет нового стража ему на замену, а у нее в распоряжении очень много стражей гораздо менее приятных, чем Рис.

– Не важно. Или Рис это делает, или убирается. Я устала от истерик.

Дойл вздохнул так глубоко, что я через всю комнату видела, как поднялась и опустилась его грудь.

– В таком случае я останусь и прослежу за общей безопасностью.

Рис повернулся к нему.

– Ты же не хочешь сказать, что я обязан это сделать?

– Принцесса Мередит Ник-Эссус, обладательница руки плоти, дала тебе прямой приказ. Если ты не повинуешься ему, твоей карой будет та, что она назвала.

Рис пошел к Дойлу, его злость исчезала на глазах.

– И ты отошлешь меня прочь? Я один из лучших твоих стражей!

– Я очень не хочу терять тебя из-за этой ссоры, – сказал Дойл, – но я не могу преступить желания принцессы.

– Ночью ты не так говорил, – буркнул Рис.

– Она права, Рис. Ты подвергаешь опасности наш союз с гоблинами. Если ты не можешь контролировать свою неприязнь к Китто, то ты представляешь угрозу для всех нас. Она права, заставляя тебя встретиться с твоим страхом лицом к лицу.

– Я не боюсь его! – фыркнул Рис, снова тыкая пальцем в Китто.

Китто весь съежился от ярости Риса.

– Любая бессмысленная ненависть проистекает из страха, – заявил Дойл. – Гоблины когда-то давно причинили тебе боль, и ты боишься снова оказаться у них в руках. Ты можешь ненавидеть их, если хочешь, и бояться их, если вынужден, но они – наши союзники, и ты должен обращаться с ними как с союзниками.

– Я не вынесу, если эта… тварь запустит клыки в принцессу сидхе!

– Если бы ты умел себя вести, – вмешалась я, – мне не пришлось бы сталкиваться с этим вновь так скоро. Вот-вот из-за тебя я буду терпеть боль, Рис, и раз уж я намерена ее вынести, то ты как минимум можешь постараться сделать ее менее неприятной.

Рис прошел к окну и уставился наружу. Потом заговорил, не оборачиваясь:

– Я не знаю, смогу ли.

– Просто постарайся, – предложила я, – но по-настоящему постарайся. Я не дам тебе попробовать воду ногой, заявить, что она слишком холодная, и сбежать домой. Тебе придется с этим смириться. Если ты действительно не сможешь это вынести, мы обсудим, как быть, но сперва – попытайся.

Он прислонился лбом к оконному стеклу. Наконец он поднял голову, расправил плечи и повернулся к нам лицом.

– Я сделаю все, что смогу. Только не позволяй ему ко мне притрагиваться.

Я взглянула на бледное лицо и испуганные глаза маленького гоблина.

– Рис, мне жаль так тебя разочаровывать, но не думаю, что Китто больше хочет прикасаться к тебе, чем ты к нему.

Рис слегка кивнул.

– Прекрасно, так давайте сделаем это. Там клиенты ждут. – Он сумел выдавить улыбку. – Нераскрытые тайны, непойманные преступники.

Я улыбнулась ему:

– Вот это по-нашему!

Дойл закрыл за собой дверь и прислонился к ней.

– Я не буду вмешиваться, если не возникнет опасности.

В первый раз Дойл защищал меня не от некой внешней силы, а от одного из моих собственных телохранителей. Я смотрела на Риса, пока он шел ко мне и к Китто. Повязка у него на шее была шириной почти в мою ладонь. Может быть, Дойл остался не только для того, чтобы защищать меня и Китто от Риса; может быть – только может быть, – он остался, чтобы защищать Риса от меня.

Рис бросил свой шелковый плащ на мой письменный стол и встал перед нами. Китто свернулся у меня на коленях в тугой мячик, глядя вверх на Риса примерно с тем выражением, с каким маленькие длиннохвостые зверьки глядят на кошку. Будто кошка их не заметит, надо только сидеть тихо-тихо.

Наплечную кобуру Рис подобрал белую, в тон рубашке с потайной застежкой. Рукоятка пистолета казалась черным пятном на всем этом сливочно-белом великолепии.

– Отдай свой пистолет Дойлу, Рис. Пожалуйста.

Он бросил взгляд на Дойла, снова занявшего кресло у окна.

– Мне кажется, ты заставляешь малыша нервничать, Рис.

– Надо же, какая жалость, – отозвался он с явной злобой.

Я посмотрела на него с такой же злобой, тут же почувствовала, как начинает шевелиться во мне сила, и не стала сопротивляться ни гневу, ни магии. Они хлынули мне в глаза, и я знала, как мерцают сейчас у меня радужки светом и цветами, которых нет больше в этой комнате – только в моих глазах.

– Осторожнее, Рис. Или ты уйдешь сейчас же, не получив второго шанса.

Снова я заговорила тихим и низким голосом, тщательно выговаривая слова, сдерживая магию – как сдерживают дыхание, боясь сорваться в крик.

Наверное, по моему виду было ясно, что это не только слова, потому что Рис молча развернулся и направился к Дойлу. Он протянул черному стражу пистолет рукояткой вперед и застыл перед ним на несколько секунд, расправив плечи, сжав в кулаки вытянутые по бокам руки. Словно без оружия он почувствовал себя беззащитным. Если бы он действительно стоял перед угрозой смерти, я бы это поняла, но Китто такой угрозой Рису не был. Стражу не нужен был пистолет.

Он повернулся к нам с судорожным вздохом, ясно слышным за несколько футов. Злость почти исчезла, а то, что осталось, оказалось едва прикрытым страхом. Дойл был прав: Рис боялся Китто, точнее, гоблинов. Это было чем-то вроде фобии. Фобии, имевшей реальные корни – такие фобии почти не поддаются лечению.

Он остановился прямо перед нами, глядя на меня. На лице отражалось недоверие, но под недоверием была такая ранимость, такая незащищенность, что мне захотелось сказать: не надо, ты не должен этого делать… Но я бы солгала. Он был должен это сделать. Если ничего не делать, Рис станет выходить из себя все чаще, и кончится тем, что Китто будет ранен или еще хуже. Мы не могли рисковать договором. И я отвечала за Китто. Я не вполне представляла, в чем состоял бы мой долг, если бы Рис убил его в приступе паники. Мне не хотелось оказаться перед необходимостью отдать приказ о казни друга, которого я знала всю мою жизнь.

Я хотела успокоить Риса, сказать ему, что все хорошо, но опасалась показаться слабой. Так что я просто сидела, держа на коленях съежившегося Китто, и молчала.

– Я всегда уходил из спальни, когда ты была с… этим, с ним, – заявил Рис. – Что мне делать теперь?

С меня хватило. Жалость к Рису исчезла сразу же. Я посмотрела на Китто:

– Я предлагаю тебе малую плоть или слабую кровь.

«Малая плоть» была гоблинским эвфемизмом для предварительной сексуальной игры. «Слабая кровь» означала слегка прокушенную кожу или даже едва набухший рубец. Существовала реальная возможность, что Китто выберет что-нибудь, для чего мне не понадобится специальная помощь, чтобы отвлечься. Я понемногу обучала гоблина новым определениям для петтинга и предварительных ласк, терминам гораздо менее травмирующим для всех заинтересованных лиц.

Он опустил взгляд, избегая встретиться с кем-нибудь глазами, и прошептал: