Я щёлкнула себя ментальным кнутом — тем самым, которым когда-то забила этот инстинкт в глубокую пещеру, где он дремал, словно усталый дракон.

Несколько лет назад я хотела стать ученой. А потом отложила эту затею на пару десятилетий.

Дело в том, что в мире существует два основных направления магической науки. Каждым из них не может заниматься ребёнок или подросток.

Во-первых, существует наука прикладная, цель который — исследовать границы возможностей Стандартной Модели. Как несложно догадаться, чтобы быть таким ученым требуется, в первую очередь, быть чрезвычайно сильным магом. Просто хорошо пользоваться своей магией недостаточно — требуются по-настоящему выдающиеся навыки.

Всем давно известно, что будет, если разделить на отдельные части камень, который столь мал, что его не видно. Мы прекрасно знаем, что можно трансмутировать уголь в бриллиант, если надавить на него весом в пятьдесять тысяч тонн и нагреть. Настоящие границы познания начинаются там, где скорости достигают сотен километров в секунду, где для размеров приходится придумать отдельные мерки — настолько они меньше обычных для человека измерений.

Чтобы выполнять подобные изыскания, нужен великолепный контроль, огромный запас и превосходное совладание. У девушки моих лет иногда бывает что-то одно, а чаще — ничего. У меня хватит совладания, Митрани спокойно пройдёт по запасу, а, например, Кристина, вероятно, в достаточной мере освоила контроль. Однако наука похожа на войну — потенциал ученого определяется худшим навыком из трех.

С возрастом это становится проще. Запас растет всю жизнь, контроль можно освоить, а совладание становится лучше, когда сходит пубертат. И потому маленькие девочки, вроде меня в тринадцать лет, прекрасно понимают, что им в первую очередь предстоит набраться терпения.

Второе направление науки — концептуальное. Они выдвигают гипотезы о том, как устроены магия и мироздание в целом. Некоторые проблемы в этой области не решены аж со времён Говарда Стерка, например, “Что вообще такое телекинетическая плёнка?” Ведь она прекрасна знакома каждому, кто занимается волшебством. Ты окутываешь ею часть реальности и он начинает подчиняться твоей воле. Но что именно представляет из себя эта пленка? До сих пор не найдено ни частиц, которые её образуют, ни аналогичных явлений в природе.

Ещё один вопрос концептуальной науки — “Почему вообще существует магия?”. Современная наука довольно сильно уверена в том, что маги и не-маги очень похожи друг на друга. Мы едим одинаковую (с поправкой на отсутствие у не-магов Милль) (теперь мне надо сделать поправку на Кунея, который еду Милль пробовал) пищу. Мы спим примерно одинаковое время. Наше внутреннее устройство органов и тканей одинаковое. На людей даже действует защита тела — та самая резко возрастающая сложность чар, которая возникает, если объектом магии становится чужое тело.

Эта защита — тоже один из вопросов концептуальной науки — “Почему магия ограничена тем, чем ограничена?”.

Если поднять камень в шестьдесят килограмм — это задачка которую средний маг может выполнить до того, как ему исполнится тринадцать, то поднять в воздух человека — задача уже сверхъестественной сложности, которая требует аккумуляторы энергии и правильные руны.

При этом, нет никаких проблем с летающим транспортом, на котором сидит человек. Оторвать человеку конечность, схватившись за неё телекинезом — практически невозможная задача, однако отрезать её сжатым до остроты порывом ветра — плёвое дело.

Число 1.43 — ничего не значит, однако, именно это число, с точностью до миллиардных долей сантиметра, необходимо отступить от тела человека какой-нибудь части артефакта, чтобы этот артефакт заработал. Попытка пересчитать всю науку, приняв 1.43 за единицу, а все остальные числа домножив на нужные коэффиценты тоже не дали фантастических откровений — получился просто излишне переусложненный коэффициентами бред.

Чтобы заниматься поиском ответов на такие вопросы, нужно было изучить все попытки ответить на них, которые предпринимались до тебя. Потому что, как правило, начиная заново, неофит приходил к тем же — ложным или бесполезным — вариантам ответов на них, что и его предшественники. И только те, кто учел все ошибки совершенные в прошлом и исправил их в своей системе, предлагал по-настоящему свежую концепцию и если не продвигал науку вперёд, к правильному ответу, то хотя-бы увеличивал объём ошибочных и отвергнутых гипотез, чем уже был полезен.

Как вы понимаете, чтобы заниматься чем-то в этом духе, нужно перелопатить океан литературы. И, хоть я и занималась этим с завидным усердием, мой список чтения был расписан на несколько лет вперёд — и это только чтобы достаточно хорошо освоиться в темах.

И потому в свои тринадцать я несколько раз достаточно строго повторила себе, что я не сделаю великих открытий в ближайшее время, мне надо запастись терпением, выучить уже открытое и развить собственную магию.

Это сработало. Я довольно успешно задавила инстинкт, кричавший мне немедленно вцепиться в самую сложную проблему и начать её решать. Однако, словно из вредности, этот инстинкт не стал помогать мне с школьными учебниками и библиотечным фондом. Он просто уснул и пускал колечки недовольного дыма.

А теперь он пробудился, и вопил, что я нашла совершенно новую концептуальную проблему.

“Что такое Мнимая Модель, и почему она — не Стандартная?”

Под эти мысли я добралась до спальни и — впервые за всё время учебы в Академии — активировала руну принудительного усыпления, начертанную на изголовье кровати.

Потому что других способов унять разошедшегося сверхлюбопытного дракона, увы, не осталось.

Всё следущее утро я провела в томительном ожидании. Я сидела на кресле-мешке, считала секунды до прихода Тамары, иногда вскакивала и начинала нарезать круги по комнате.

Камида Эстер ушла на занятия с самого утра, и, к счастью, не видела этого. У Милль сегодня уроки начинались позже, поэтому она сидела в углу комнаты и наблюдала за мной, изредка предлагая сесть и выпить чаю.

К сожалению, сейчас я была в том состоянии, что мне не помогала даже Милль. Был всего один человек на свете, который избавил бы меня от мук ожидания — профессор Тамара. Если бы несколько недель назад мне сказали, что я буду считать секунды до момента, когда Тамара зайдёт к нам в комнату — я бы потребовала от этого человека сверхъестественно надёжных доказательств.

Однако, реальность иногда бывает удивительной даже для тех, кто привык верить ей.

Когда стук каблуков школьных туфелек, в которых всё ещё ходила Тамара, раздался в коридоре, я чуть не запищала от возбуждения. И когда моя наставница возникла в дверном проёме, я была готова рукоплескать ей лишь за то одно, что она пришла.

— Здравствуй, Таника. Здравствуй, Милль. — всё ещё плохо получающимся у неё “учительским” тоном поздоровалась Тамара и прошла вглубь комнаты. Милль бросила на меня удивлённый взгляд.

— Так и надо — одними губами прошептала я, и обратилась к Тамаре. — Можете, пожалуйста, максимально подробно описать то чувство бессилия, которое испытали вчера?

— Хорошо-о… — слегка неуверенно заявила Тамара. — Руки и ноги как будто стали ватными, и перестали держать. Очень хотелось спать. Как если активировать снотворную руну на кровати. Так сильно, что сопротивляться этому невозможно. Я и не сопротивлялась. А когда проснулась — всё уже более-менее прошло, хотя слабость всё ещё была.

— Милль, знакомые ощущения?

— А!? — вскрикнула Милль, совершенно не ожидавшая, что вопрос адресуют ей. Видимо, она уже предположила, что у меня и Тамары началось дополнительное занятие, и она тут если не лишняя, то, как минимум, не участник диалога.

— Спрашиваю, ничего не напоминает?

— Работу снотворной руны… — протянула Милль, не понимая, что я от неё жду.

Шаг первый в проверке гипотез: внешняя валидация. Другие люди с той же информацией о реальности должны приходить к тем же гипотезам. Это базовый способ проверить, что выдвинутое тобой предположение — не совершеннейшая чушь. Работа снотворной руны — отличная гипотеза, которой мешает лишь то, что…