На выходе из лавки гномы столкнулись с парочкой, недружелюбно их оглядевшей — нордлингом и аборигеном, в форме какой-то баронской роты. Зло посверкав глазами, парочка всё же освободила им дорогу, и они гордо и величественно прошли мимо. Рынок бурлил — народу было очень много. С их ростом было не рассмотреть, везде ли так, зато с их комплекцией на толкотню можно было не обращать внимания. Они шли сбитой и сплочённой пятеркой и раздвигали толпу, как монитор речную волну, неторопливо, но неуклонно, не обращая внимания на толчею и недобрые взгляды. Патрулей тоже заметно прибавилось. Потолкавшись ещё с полчаса, так себе ничего и не приглядели — уж больно толкотня мешала! Гимли задумчиво сплюнул на дорогу, рискуя угодить в неосторожного прохожего, и обратился к ним:

—В такой сутолоке только карманникам раздолье. Сдаётся мне, что Орри не обидится, если мы присоединимся к нему чуток раньше. Потому что, клянусь бородой Прародителя и его волосатой задницей, кроме оттоптанных ног мы тут ничего не найдем, и пить пиво выглядит самым разумным выбором.

Гномы одобрительно загудели. Кроме Дарри. Его желание увидеть самолёт никуда не пропало. Он настолько хотел узнать поближе это летающее без магии чудо механики, что даже позабыл про свою тревогу. Уже зная, как стоит обратиться к Гимли, он сказал:

—Ур-барак, вы идите, а я всё же попробую посмотреть на самолёт!

— Воля твоя, Камень, но я бы этого не делал. Если они будут летать, ты и отсюда углядишь. А в форт тебя всё одно не пропустят! — говоря так, Гимли, а вслед за ним остальные трое гномов, продолжали свой путь, а Дарри остановился, приотстав на несколько шагов. И в этот момент, перекрывая базарный гул, бабахнули первые выстрелы. Сказать, откуда раздался самый первый из них, было уже невозможно. Потому что почти сразу пальба пошла со всех сторон. Толпа, словно кто-то один огромный и безмозглый, охнула, ахнула, завопила и заметалась во все стороны. Дарри на секунду оторопел и растерялся. Привел его в чувство рёв Гимли:

—Камень! Эй, малец! Ты где? Ах ты… Нннааа!

Родичей не было видно — толпа, мятущееся многоногое чудище с сотней выпученных глаз и раззявленных ртов, закрывала их, но Дарри с силой снаряда из пушки метнулся на голос. Там явно творилось что-то нехорошее, и там были свои. Взгляд выхватывал отдельные лица, ноги, руки, не давая уловить картинку целиком. Он даже не заметил, что в него целится из «Чекана» нордлинг с тощим лицом, врезался в него и сбил с ног так, что тот с горшечным звуком стукнулся головой о булыжник на земле и затих. Визжащая тетка с залитым кровью лицом оглушила его. Впереди, примерно там, где он слышал родовичей, часто забахали выстрелы — и он устремился на этот звук, как на спасительный колокол в тумане, даже не сообразив достать оружие — ни топор, ни револьвер. Толпа же, как испуганный зверек, от выстрелов шарахнулась во все стороны, и он неожиданно, словно из мутной реки на воздух, вынырнул из смятения и сутолоки на расчистившийся пятачок. Прямо перед ним, уже поднимая револьвер, на тот же островок выскочил человек, какой-то баронский солдат из аборигенов с жёлтой повязкой на руке. Где-то недалеко, в стороне кордегардии, мощно бухнул взрыв, и баронец инстинктивно чуть присел, так и не выстрелив в спину кому-то из гномов. Не раздумывая, Дарри со всей силы вбил ему кулак куда-то в район печени и, схватив его за руку с револьвером, бросил солдата через спину. Жёлтоповязочник в полете то ли случайно, то ли специально выстрелил, и кто-то в толпе завыл от боли. Дарри рухнул на солдата, не отпуская оружной руки противника, и стал молотить его кистью об землю.

—Замри! — рявкнул знакомый голос. Дарри едва успел выполнить приказ, как, чуть не снеся ему нос, перед лицом сполохом синей стали мелькнула секира и напрочь оттяпала голову врагу. Гимли, боясь задеть Дарри, удар нанес не совсем чисто, и нижняя челюсть, роняя в пыль, словно слезы, выбитые зубы, осталась на шее, вместе с языком, а отрубленная верхняя часть головы укатилась куда-то вбок. То ли при ударе, то ли на обратном ходу секиры лицо молодого гнома забрызгало кровью, и его едва не вывернуло наизнанку.

— Клянусь сиськами Истары, рад тебя видеть целым и непроблевавшимся! — прогрохотал отставной ур-барак.

Дарри огляделся. На пыльной и истоптанной земле сидел Глоин, мотая рыжей головой, как оглушённый бык, и зажимая ее толстыми лапищами, по которым обильно текла кровь. Рядом с ним, бледный и явно не живой, с окровавленной грудью лежал патрульный. Его напарник, с ярко-красными пятнами на белом веснушчатом лице, набивал патронами барабан своего «Чекана». Вокруг них живописно лежали ещё четыре мертвеца, причем не все аборигены, один явно был из Пришлых, судя по одежде — охотник за головами, и у всех на шее или на руке были повязаны жёлтые платки. Точнее, мертвецами были трое аборигенов, судя по ранам, застреленные. Охотник, с разрубленной ударом сверху до легких ключицей, только готовился стать мертвым и мелко сучил ногами. Торир, обшарив убитых, сноровисто освобождал их от патронов. Правда, зачем они ему, с его сорок четвёртым калибром, было непонятно. Бофур водил стволом своего револьвера по сторонам, опасаясь нового нападения.

—Что тут случилось? — спросил Дарри, поднимаясь на ноги.

—Бунт в городе, против Пришлых. Или война даже. Слышишь — везде пальба. Вот эти, — и Гимли без малейшего почтения к смерти пнул обезглавленного им баронца, — напали на патруль, и одного уже убили, а второго вот-вот бы убили. А тут мы на них вывалились со спины. Ну и…Неожиданно все вышло. До сих пор и не знаю даже, а стоило ли в это ввязываться. Ну, дык теперь уж поздно рассуждать. За Глоина не боись! Повезло ему, клянусь бородой прародителя! Пуля по черепу только скользнула. Крови много, да всех дел — оглушило слегка. Мы уже посмотрели, ничего страшного. Перебинтовать бы… Только вот скажи мне, парень, зачем тебе оружие, если ты забыл про него в самый нужный момент, а? Торир, забери тебя Ночной Гость! А у тебя всё ровно наоборот! Что, оружейный склад в кармане? Ты высадил шесть патронов, и свалил всего одного. Между прочим, патрульный тремя выстрелами убил двоих! А я не выстрелил ни разу, и уложил двух честным железом. Нам ещё к своим пробиваться, а сколько тут этих мерзавцев — только богам известно! Береги патроны!

И Гимли ещё раз пнул мертвеца, а затем, разглядев, что у другого покойника сорок четвёртый калибр, стал обшаривать его уже со всем тщанием.

—А я вон чего нашел, — проворчал Торир и показал «Чекан» с большой скобой под зимнюю перчатку, которая приняла бы и лапу гнома. А у них патронов, как у дурня золотой обманки.

—Уходить надо, — сказал конопатый Пришлый в пограничной форме. Его карабин так и висел через спину стволом вниз — в узких проходах рыночных рядов и переулков вокруг так было удобнее. Было не ясно, понял ли он их перепалку на двергском, или нет. Пограничник уже перезарядил свой револьвер, а также револьвер одного из погромщиков, которым вооружился дополнительно, — Слышите, пальба какая? Кордегардию, судя по всему, взяли. Винтовки уже бухают. Сейчас кто-нибудь из них сюда припрется.

—Нам в «Водар» надо. Наши там…

—Не пробиться. Послушайте — как раз на пути туда самая пальба.

—Тогда в «Улар-реку». Если наши смогут, туда пробиваться будут.

—Да ты что! Там уже форт, почитай…

—Ну дык и вот, выйдут и снесут всю эту шайку!

— Не выйдут. Им форт бы отстоять, народу больно мало. Раздёргали нас — тут банда, там налёт… Там, чую, на подступах самая охота будет на прорывающихся.

— Так что ж делать? Помирать прикажешь, лапки задрав? Или, во славу прародителя, в последний бой?

— Ещё чего! Надо, пока не поздно, к городской управе пробиваться, это рядом совсем. Там сильный караул, подвал каменный с бойницами, городской резерв, вода, еда. Год можно отмахиваться! Из форта весточку пошлют на большую землю — подмогу нам отправят. Главное — продержаться! Всерьёз им город не взять, так, пограбят… И пока управу плотно в осаду не взяли, надо спешить. Должник я ваш теперь. Так что дурного не присоветую.