Юрию удалось восстановить и приоритет владимирского епископа, ослабленный разделением епископий при Константине. Епископ Иоанн, предчувствуя после смерти Всеволода усобицу, счел за благо покинуть кафедру, а Симон, заменивший Иоанна, удалялся вместе с побежденным Юрием в изгнание в волжский Городец. С вокняжением Юрия обстановка переменилась; владимирской епископии содействовал и сам митрополит Кирилл, чувствовавший после поражения на Калке неуверенность в будущем захиревшего Киева. В 1226 году он приехал к Юрию Всеволодовичу во Владимир, долго гостил у него и здесь в 1227 году, впервые во владимирском Успенском соборе, им была совершена церемония посвящения в епископы Владимиру, Суздалю и Переяславлю Митрофана. До этого, в 1218 году, митрополит утвердил на новгородской кафедре другого Митрофана, изгнанного новгородцами еще при Всеволоде владимирского ставленника. Митрополит Кирилл вместе с черниговским епископом Порфирием и берестовским игуменом посетил Владимир и в 1230 году, предотвращая войну между Михаилом черниговским и Ярославом Всеволодовичем. Их миссия завершилась успешно, и Юрий с Ярославом дали высоким послам «многое учрежение»{344}. «Новое могущественное значение Северной Руси, — замечает по этому поводу С. М. Соловьев, — уже не в первый раз заставляет митрополитов отправляться туда и стараться, чтобы обе половины Руси были в политическом единении, которое условливало и единение церковное»{345}. То, что митрополит всея Руси сначала присматривался к северу, навещая Юрия Всеволодовича, а затем, после монгольского нашествия, подолгу живал во Владимире и потом окончательно перешел сюда, чтобы вскоре перенести свой престол в Москву, есть, по существу, процесс осуществления старой идеи Боголюбского о создании митрополии на севере. То, что история работала на пользу этой идеи, еще ярче свидетельствует о глубокой политической мудрости ее первого поборника — Андрея.
Вернемся, однако, к Новгороду. Здесь мы видим уже знакомую картину: Липицкая битва не освободила Новгорода от владимирской власти и прежде всего потому, что «суздальская партия» не исчезла, а тем более не исчезла жизненная для владимирских князей необходимость борьбы за Новгород. Следя за событиями в Новгороде со смерти Всеволода Большое Гнездо и до монгольского завоевания, мы видим, что ни одна династия не могла спорить с явным перевесом в Новгороде владимирских Всеволодовичей. Уже говорилось о появлении на новгородской кафедре владимирского ставленника Митрофана — это было фактом большого политического значения. Еще более показательно, что колеблемый партийной борьбой новгородский стол оказывался чаще всего в руках владимирских князей — за двадцать лет его семь раз занимают Ярослав, его племянник Всеволод Юрьевич, сыновья Александр и Федор. Их приводило на новгородский стол неизменно приглашение самих новгородцев, то есть «суздальская партия» все чаще получала перевес. Летописец с удивлением отмечал под 1231 годом: «Се уже пятое сидение Ярославле в Новегороде!»
Каждое появление Ярослава в Новгороде сопровождалось репрессиями: в борьбе с соперниками Ярослав хватал и морил в погребах новгородских купцов, перерезал новгородские торговые пути, а однажды и сам Юрий владимирский привел полки к Торжку и грозил напоить коней водой Волхова. Ярослав упорно и едва ли не с большим успехом, чем его отец Всеволод, шел к созданию «великого княжения Владимирского и Великого Новгорода», как позднее называли летописцы эту политическую комбинацию. Однако Ярослав выступает в Новгороде «в двойственной, с точки зрения новгородцев, роли: крутого борца за силу княжеской власти против роста новгородской вольности и крупного деятеля в борьбе с западными врагами и в покорении финских племен. Для суздальского князя тут, очевидно, никакой двойственности не было: он вел свою, не новгородскую политику…»{346}.
Действительно, в новгородской деятельности Ярослава обращают на себя внимание не только упорство в борьбе и мертвая хватка, с какой он борется за приоритет владимирских князей. Едва ли не более интересны его военные мероприятия по обороне Новгородской земли от немцев, литвы и чуди, являющиеся как бы прологом к победам его великого сына, Александра Ярославича Невского. Эти дела входили в круг забот и самого Юрия. В 1222 году он посылал владимирские войска под предводительством брата Святослава в помощь новгородскому походу на Кесь (Венден). В 1223 году Ярослав успешно воевал в Ливонии в направлении Колывани (Таллина); в 1225 году он без поддержки новгородцев, с одними новоторжцами и торопчанами громил литовцев, совершивших губительный набег на Торжок и торопецкие волости. В этом походе в составе полка Ярослава назван и «княж двор», напоминающий нам о «дворянах» Андрея Боголюбского. В 1227–1228 годах Ярослав совершил успешный поход на емь, «где же ни един от князь Рускых не вьзможе бывати», и крестил корел — «мало не все люди». В 1228 году Ярослав задумал поход на Ригу и уже привел свои переяславские полки, но новгородцы и псковичи не поддержали его намерения. В 1232 году Ярославу пришлось ликвидировать выступление враждебной ему новгородской партии, вступившей в союз с немцами и захватившей Изборск, а в 1234 году состоялся поход на немцев, закончившийся их разгромом: «и поклонишася немьци князю Ярославу»{347}. Как предполагает С. М. Соловьев, Ярослав установил ту знаменитую дань с Юрьева, которая послужила позже Ивану Грозному поводом, чтобы лишить независимости Ливонию{348}. В том же 1234 году Ярослав нанес новый ответный удар по литовцам. И даже в тяжелый 1239 год, когда Владимирская земля была испепелена и обезлюжена монголами, Ярослав нашел силы, чтобы броситься к Смоленску и там отбить литовский удар{349}. В этот год его сын Александр уже строил свою знаменитую крепость на Шелони; это канун Невской битвы.
Вся эта цепь фактов показывает, что при Юрии и Ярославе новгородская политика владимирских князей была направлена не только на борьбу за установление и расширение господства. По сравнению со временем Боголюбского и Всеволода эта политика приобретала новый характер: господство в Новгороде было условием обороны русской западной границы и активных ответных ударов по врагам Руси.
В смысле организации этой национальной борьбы Ярослав подготовляет успехи военного гения Александра Невского, а своей крутой политикой и жестокими репрессиями как бы предвещает действия Иванов III и IV, которые тремя столетиями позже сломят «новгородскую вольность». И Всеволод III, и его сын Ярослав широко пользовались в своей борьбе за власть похожими на позднейшие средствами, как вывод населения городов в свои земли и др. Все это позволяет думать, что и глубокий раскол в самом Новгороде XIII века в известной мере напоминал ожесточенную борьбу партий конца XV века.
Социальное лицо «суздальской партии» определяет участие в посольстве 1215 года, звавшем Ярослава в Новгород, десяти старейших новгородских купцов. Поддерживавшая владимирских князей «суздальская партия» была, очевидно, серьезной силой людей, понимавших, подобно владимирским горожанам и купцам, «новую правду» национальных идей и видевших ее сквозь акты насилий и репрессий Ярослава{350}. Таким образом, прочно или нет, но в отношении Новгорода владимирские князья добивались реализации политического плана, задуманного перед Липицкой битвой, — Ярослав был наиболее частым хозяином новгородского стола. Что касается Смоленска, то в 1239 году там, после отпора Литве, Ярослав посадил своего шурина князя Всеволода.
Киев и вообще южные дела почти не привлекали внимания наследников Всеволода. Юрий Всеволодович не участвовал в обороне юга. Отмечая, что на совете князей в Киеве по поводу похода на татар (1224) были «все старейшины в Русской земли», южный летописец подчеркивал: «Юрия же князя великого Суздальского не бы [сть] в том совете». Посланный им на помощь Василько намеренно или ненамеренно опоздал и вернулся от Чернигова{351}. Юрий в 1226 году вмешался в борьбу между Михаилом черниговским и Олегом курским по вопросу о замещении черниговского стола; силой и посредничеством он добился их примирения, получив снова возможность располагать Переяславлем-Южным. Но вскоре столкновение Ярослава Всеволодовича с Михаилом из-за Новгорода вызвало поход Ярослава на черниговские волости, остановленный лишь вмешательством митрополита{352}. Владимирская династия завязывала брачные узы в Киеве, Чернигове и Галиче: сам Юрий был женат на дочери Всеволода Чермного, теперь Василько ростовский женился на дочери Михаила черниговского, сын Юрия Всеволод — на дочери Владимира Рюриковича киевского, Василько Романович волынский — на дочери Юрия Всеволодовича Елене.
