Росший Суздаль представлял в это время картину противоречивого сочетания старого и нового. Мощный вал смыкал свое земляное кольцо вокруг княжеского центра города и его монументального собора. Далее теснились, подобные холмам курганов, кровли полуподземных жилищ горожан и отдельные бревенчатые хоромы знати. Вне валов шли поселки полугородского типа. За рекой Каменкой обособленной группой стояли строения Дмитриевского монастыря, а дальше к юго-востоку лежал курганный могильник{37}.
Такова была обстановка города, в котором рос сын Мономаха Юрий и старел его воспитатель варяг Георгий, живший воспоминаниями о блеске Киева.
III. Отец
Если бы перед историком была поставлена задача дать очерк деятельности Юрия Владимировича как ростово-суздальского князя, он оказался бы в трудном положении: о Юрии как правителе Северо-Восточной Руси мы почти ничего не знаем. Можно сомневаться, повинен ли в этом сам Юрий или же до нас полностью не дошли, хотя и небогатые, первичные ростовские летописные записи о его времени, тогда как южные и новгородские летописи осветили сравнительно полно, но и очень взволнованно и, вероятно, иногда пристрастно его деятельность на юге, и в особенности кровавую эпопею войн за Киев. Чтобы понять многие стороны государственной деятельности Боголюбского и оценить их значение, мы должны со значительной подробностью осветить правление его отца и предшественника на владимиро-суздальском столе. Только при таком детальном рассмотрении всех противоречивых и сложно переплетенных дипломатических и военных предприятий Юрия с наибольшей полнотой вскрывается их действительное значение. В извилистом ходе многолетней усобицы из-за киевского стола яснее выступает и характер самого Юрия, доставивший Андрею много поучительных наблюдений для формирования его собственного взгляда на жизнь.
Юрий рос, не видя отца. Старый обрусевший варяг Георгий был его пестуном и воспитателем. Возможно, он своими рассказами вырастил в Юрии мечту о златокованом княжеском престоле Киева, о его богатствах и многолюдности, стремление к днепровскому югу и некоторое равнодушие к жизни и нуждам своей северной земли. Он воспитывался на идеалах уходящей в прошлое Киевской Руси, оставаясь чуждым новым принципам жизни и требовательному образцу князя-хозяина, заботливого, неутомимого строителя своей земли и «печальника» о ее нуждах, который складывался в делах и отлился в знаменитом «Поучении» Мономаха. Может быть, именно к сыну Юрию и относились слова Мономахова «Поучения», что иным «не люба будет грамотица сия»{38}.
Окружавшая князя и тысяцкого местная знать была чужда общерусским интересам, она жила даже не столько интересами всего Залесья, сколько своих владений. Портрет суздальского боярина Василия, нарисованный в одном из рассказов «Печерского патерика», передает облик этой среды, далекой не только от мысли о судьбах Руси, но и холодно относящейся к церковному строительству княжеской власти{39}.
Изоляция Суздальщины от Киевской земли сказывалась и в XII веке. Люди того времени все еще противопоставляли русский северо-восток киевскому югу, который и именовался собственно «Русью», «Русской землей». Когда суздальский или ростовский боярин ехал в Киев, о нем говорили, что он поехал в «Русскую землю»; когда в ростово-суздальское Залесье приезжал купец или посол из Поднепровья, — говорили, что приехал человек «из Русской земли». В сознании людей XII века Суздальщина была особой Суздальской землей, Суздальской Русью.
В 1107 году русские войска на юге нанесли поражение половцам под Лубнами; заключенный мир предполагали упрочить брачными связями. Мономах вместе с Олегом и Давидом поехали сватать ханских дочерей и «поя Володимер за Георгия Аепину дщерь Асеню внуку»{40}. Мономах привез половецкую княжну в Суздаль, где она стала женой Юрия, которому тогда было 16–17 лет.
Кроме муромо-рязанской опасности, которая дала себя знать во время усобицы Олега, в конце XI века ясно обрисовался и другой, не менее опасный противник Суздальской земли — волжские болгары. Возможно, что женитьба Юрия суздальского на половчанке из дома хана Аепы имела в виду закрепление союзных отношений с половцами для борьбы с болгарами. В год свадьбы Юрия, в 1107 году болгарские войска неожиданно напали на Суздаль: «В се же лето, — читаем в летописи, — чюдо сьтвори бог и святаа Богородица в Суждалстен земле. Приидоша Болгаре ратью на Суждаль и обьступиша град и много зла сътвориша, воююще села и погосты и убивающе многых от крестьян. Сущии же люди во граде, не могущи противу их стати, не сущю князю у них, на молитву к Богу обратишся и к Пречистей Его Матери покаянием и слезами и затворишяся во граде. И всемилостивый Бог услышав молитву их и показание: якоже древле Ниневгитяне помилова, тако и сих избави от бед: ослепиша бо вся ратныа Болгары и тако из града изшедше всех избита»{41}. Характерно освещение отпора болгарам, как «чуда»: видимо, опасность была очень велика.
Стояли ли оба события 1107 года в связи, утверждать трудно. Но в 1117 году, когда Аепа и другие половецкие ханы появились в Болгарской земле, болгары угостили их отравленным питьем, и тесть Юрия вместе со своими единоплеменниками погиб{42}. Через три года, в 1120 году, мы имеем известие об успешном походе Юрия на волжских болгар{43}. Воеводой в этом походе был «боярин большей Георгий Симонович»{44}. Связь похода 1120 года с убийством Аепы весьма правдоподобна. Это был, как можно думать, не единственный поход на восток, преследовавший цель обезопасить Залесье от неожиданных вторжений, подобных болгарскому нападению 1107 года.
Важнейшей после болгарской проблемой суздальской политики в Поволжье и на Севере вообще были отношения к Новгороду, который раскинул свои заволоцкие колонии по северным границам Суздальщины и пользовался выгодами волжского транзита на низ, держа в своих руках выход с верховий Волги к Балтике, то есть к рынкам Западной Европы. Борьба за установление своего влияния в Новгороде, если нельзя было подчинить его, становится постоянной заботой Юрия.
Но главным центром притяжения интересов Юрия были Поднепровье и киевский стол, за который в 1030-х годах начинается длительная и сложная борьба.
Еще в 1098 году в непосредственном соседстве с Киевом Мономахом была построена небольшая крепость на притоке Десны Остре — Остерский Городец. История южных походов его сына показала, что это было дальновидным мероприятием. Интересно, что церковь, внимательно следившая за политической жизнью Руси, не замедлила освятить «чудесным знамением» постройку Остерского Городца. Над крепостью якобы видели «огненный столп», что сразу поставило ее под покровительство архистратига Михаила, «покрывавшего и хранящего кровом своих крыл» русских князей{45}.
Юрий, готовясь участвовать в южных делах, обращает особое внимание на Остерский Городец; он, по-видимому, дополнительно укрепляет его и строит здесь каменную церковь Михаила архангела. В 1140-х годах Юрий обладал уже здесь значительным количеством имений и городков. Это была солидная военная и хозяйственная база для непосредственного участия в вооруженной борьбе на юге.
Эта борьба развертывалась в новой обстановке, которая сильно отличалась от условий конца XI — начала XII века.
