В надвигавшейся усобице между братьями ростовское боярство, вдохновлявшее политику Константина, решительно подняло голову. Оживилась и старая союзница Ростова — Рязань. Готовясь к неизбежной борьбе с братом, Юрий прежде всего отпускает содержавшихся в плену рязанских князей, рассчитывая купить этим их нейтралитет. Во Владимирской земле идет лихорадочная перегруппировка общественных сил: «Много волнение и смущение бысть о сем, и многие людие сюду и сюду отъезжаху мятущеся». Вслед за размежеванием основных феодальных групп между Константином и Юрием разделяются и их братья; на стороне Юрия остается лишь Ярослав, сидевший в Переяславле-Залесском.
В 1212 и 1213 годах Юрий ходил со своими полками на Ростов, но до битвы дело не доходило: споры разрешались соглашениями — неизменно в пользу Юрия. В ожидании лучших времен для решительного выступления Константин всячески благоустраивал и украшал Ростов: он вновь заложил упавший Успенский собор (1213), построил храм Бориса и Глеба на своем ростовском дворе (1214), храм Успения на своем дворе в Ярославле (1215) и там же собор Спасского монастыря (1216). В 1214 году он поставил в ростовские епископы своего духовника игумена Пахомия, а затем Кирилла, тогда как Юрий во Владимире поставил в епископы «Суздалю и Володимерю» игумена Рождественского монастыря Симона. Таким образом, уже через два года по смерти Всеволода III нарушилось и церковное единство земли: «и оттоле разделися, нача быти в Ростове епископ, а в Володимери и Суздале другий…»{338}.
В эту внутреннюю борьбу вклинились внешние осложнения. Ярослав Всеволодович, сменивший ушедшего из Новгорода в 1215 году Мстислава Удатного, своими крутыми действиями сразу показал, что он намерен снова подчинять Новгород владимирской власти. Он не пошел в Новгород, а сел в Торжке, запер торговые пути, задерживая новгородских послов. Вернувшийся Мстислав предложил Ярославу покинуть Торжок и отпустить новгородских людей, но тот ответил новыми репрессиями. Знаменитая фраза Мстислава перед походом на Ярослава: «Да не будеть Новый Търг Новгородом, ни Новгород Торжькомь, къде святая София ту Новгород…», по-видимому, метко схватывала смысл политики Ярослава. Он не хотел сидеть в Новгороде в неприятной атмосфере борьбы новгородских партий: «виде, яко не твердо ему хощеть быти сидение, и иде в Торжок…». Торжок был важнейшим узлом восточной торговли Новгорода, соперничавшим с ним и уже имевшим свои особые интересы. Сидя здесь, он мог в любой момент взять за горло Новгород, прервав его снабжение низовым хлебом. Силой и лаской Ярослав стремился доказать новгородскому торговому миру всю невыгоду борьбы с ним и преимущества соединения Владимирской и Новгородской земель под властью владимирских князей. Это логически вытекало из всей политики Боголюбского и Всеволода. Выдвигая Торжок перед Новгородом, Ярослав, может быть, оглядывался на опыт Андрея, противопоставившего боярскому Ростову Владимир{339}.
Мстислав прекрасно знал кипевшую внутри Владимирской земли борьбу и что там «есть у наю [нас] третий друг» — ростовский князь Константин и ростовское боярство. Он пошел в Залесье с новгородскими, смоленскими и псковскими полками и соединился с Константином. Попытка отколоть от Ярослава Юрия предложением сепаратного мира встретила гордый отказ. Соединение сил Новгорода и Ростова определило решающий перевес союзников над силами Ярослава и Юрия в знаменитой Липицкой битве под Юрьевом (1216). Как и во времена походов Всеволода, в ростовских рядах стояла боярская знать; Юрий дал своим воинам специальное приказание избивать эту часть противника: «аще и златом шито будет оплечье, то убий его… да не оставим ни одинова жива…». Владимирско-переяславские полки, как и при Боголюбском, отличались своим демократическим составом: здесь во главе сил были владимирцы и переяславцы, а также «множество собрано и поселян пешцов»; по словам летописи, «вышли вси володимерци на бой, и до купца и до пашенного человека». В связи с этим летописец удивленно отметил: «Се же дивно бе: пойдоша дети на отцов и отцы на детей, и братия на братию и раба на Господинов…» На Липицком поле вновь встретились силы феодального дробления земли и силы ее единения вокруг стольного Владимира и его князя{340}.
Юрий и Ярослав были уверены в превосходстве своих сил. На мирные предложения Мстислава Ярослав ответил: «Мира не хочу: вы далеко зашли и вышли как рыба на берег», а Константину сказали; «пересиль нас, тогда получишь всю нашу землю». Совет одного из бояр пойти на мир не понравился князьям. Они одобрили заносчивую речь другого Юрьева боярина, что никто, входивший ратью в сильную землю Суздальскую, не вышел из нее целым, хотя бы это была рать всей «Русской земли», войска же Мстислава и его союзников можно просто закидать седлами. Воскресенская летопись очень правдоподобно определяет этого «боярина» как «младоумного», то есть принадлежавшего к новой княжеской молодой знати. Перед боем Юрий, Ярослав и Святослав (перешедший было к Константину, но затем вернувшийся к Юрию) уже договорились о разделе Руси: Ярославу доставался Новгород, Святославу — Смоленск; Владимирскую и Ростовскую землю вместе с Галицкой землей Юрий брал себе, а Киев как третьестепенный город отдавали черниговским князьям. Этот предварительный дележ Руси ясно показывает, как смотрели на расклад русских сил владимирские князья. Юрий явно считал свою Владимирскую землю общерусским центром и присоединял к нему вторую столь же сильную Галицкую землю, которая также шла по пути усиления великокняжеской власти, опиравшейся на энергию богатых и многочисленных городов. Это не было пустой самонадеянностью и хвастовством, — это были взгляды, органически вытекавшие из всей политики Андрея и Всеволода. Это была программа нового этапа их объединительной работы: в руках владимирской династии должна была объединиться почти вся Русь; только уже лишенный всякого интереса Киев Всеволодовичи уступали черниговскому роду{341}.
Однако Липицкая битва была проиграна, Юрий и Ярослав бежали, а Константин вошел во Владимир и занял владимирский «старейший стол». Юрий сначала был удален в Городец, но потом Константин отдал ему Суздаль и объявил своим преемником на великокняжеском столе. Константин думал продолжать обстройку Владимира, и характерно, что единственной постройкой, созданной при нем, была церковь Воздвиженья на торгу (1218), — князь подчеркивал этим свое уважение к торговому люду и горожанам Владимира. В 1218 году Константин умер, оплакиваемый боярами, «яко заступник земли их», и владимирский стол опять занял Юрий.
В перипетиях борьбы между братьями мы наблюдаем, как обособляются внутри Владимирской земли будущие уделы и как борьба идет не только вокруг Владимира и Ростова, но и за обладание сравнительно незначительными городами княжества. Незадолго до своей смерти Константин сажает в Ростове сына Василька, а другого сына, Всеволода, в Ярославле; с Ростовом связан и далекий Устюг; во владениях Юрия остаются Владимир и Суздаль с Москвой и городами Поволжья и Заволжья — Костромой и Солигаличем; Ярослав, владеющий Переяславлем, держит Дмитров, Зубцов, Тверь, Коснятин и Нерехту; Юрьев-Польский становится уделом Святослава Всеволодовича. Даже маленький городок Стародуб Клязьменский становится «властьцой» Владимира Всеволодовича{342}.
Однако, по-видимому, над всеми спорами братьев и племянников в их сознании возвышался завет Всеволода: «и не мозета ратитися сами между собой, но аще на вас встанеть кто [из] иных князей, то вы вси, совокупившеся, на них будите… и потом [у] и аз благословляю вы…». Поэтому Юрий довольно быстро смог восстановить свой авторитет, и его верховную власть признали братья и племянники. Этому единодушию князей особенно помогал епископ Митрофан. Так, например, при его участии в 1229 году была потушена ссора Юрия с Ярославом и племянниками, возникшая благодаря «некиих льсти» против Юрия. Владимирская церковь блюла княжеский стол от покушения на его авторитет{343}.
