Таковы главнейшие памятники андреевской архитектуры и их наиболее примечательные особенности. В них мы наблюдаем удивительно своеобразный, сложный и органический сплав различных по своему происхождению и историческому возрасту художественных и бытовых элементов. Андрей организовал свое строительство по-русски широко. По словам летописи, «приведе ему Бог из всех земель мастеры». Таков был обычный прием больших средневековых строительств, на которых объединялись мастера разных специальностей из разных мест и стран.
Декоративные приемы свидетельствуют об участии в строительстве зодчих, близко знакомых с романским искусством. В. Н. Татищев даже указывает, что зодчие для строительства 1158–1165 годов были присланы по просьбе Андрея императором Фридрихом Барбароссой; возможно также, что это были западноевропейские зодчие, уже работавшие перед тем в Галиче у Ярослава Осмомысла{247}. Во всяком случае, Андрей искал мастеров не в Киеве, жившем византийским наследием. Это была не случайная прихоть, но принципиальная позиция, которая подчеркивала стремление сбросить византийскую опеку и утвердить право Руси на свою дорогу. В этом смысле Андрей как бы предвосхищал художественную политику Ивана III.
Во Владимире рядом с пришлыми зодчими продолжали работать и совершенствовать свое мастерство владимирские зодчие и ремесленники, строившие еще при Юрии. Всей этой обширной строительной работой руководил сам князь. Высокое качество архитектурных памятников строительства Андрея свидетельствует о том, что они — плод напряженной творческой работы, в процессе которой отбрасывались неудачные модели и совершенствовался окончательный проект. Этот отбор, конечно, происходил при ближайшем участии князя. Андрей мог уверенно давать зодчим свои указания — он видел храмы и дворцы Киева, Вышгорода, Переяславля-Русского и других городов Русской земли. Мастерам были предложены для руководства эти «образцы» и освященные двухвековой давностью русские архитектурные приемы. Они ясно сказались во Владимире в плановой и конструктивной схеме храмов, в торжественной двухбашенности соборов, напоминавшей Софию, в композиции дворцового ансамбля по принципу многочленного строения русских хором. В далеком Галиче уже был в это время подобный, но деревянный дворец. Все это чрезвычайно ограничивало роль пришлых зодчих: они были не творцами, но техническими исполнителями построек, дух которых определялся замыслом князя, исходившим из опыта русского искусства, и участием в строительстве своих, владимирских «каменосечцев». Характерной чертой русского гения, проявившейся с исключительным блеском во Владимире и Боголюбове, было высокое чувство архитектурного ансамбля и связи архитектуры с ландшафтом, неизмеримо обогащающее и повышающее художественный эффект постройки.
Народная любовь к декоративной украшенности здания была благодарной почвой для использования романских элементов. Но они легли на русскую архитектурную основу и так органично связались с ней, что приобрели вполне своеобразный русский характер и прошли отсюда через все русское зодчество вплоть до XVII века. Мы видим, таким образом, что с пришлыми зодчими произошло то же, что с иноземцами на Руси в XV и XVI веках — они были столь властно захвачены русской стихией, что памятники, созданные при их участии, оказывались неизменно русскими по духу. На обширном строительстве Андрея владимирские зодчие закончили свою «школу» и стали вполне самостоятельными мастерами своего высокого искусства. Золотые ворота во Владимире были, несомненно, постройкой молодых владимирских архитекторов. Рядом с ними выступают и владимирские скульпторы, руку которых мы можем проследить в убранстве андреевских храмов.
Владимирская школа зодчих к концу княжения Андрея была настолько сильной и значительной, что Андрей собирался послать их в Киев для постройки церкви на Ярославовом дворе. Гибель князя помешала исполнению его замыслов. Но показательно самое намерение принести на древнюю почву Киева новое искусство Владимира как свидетельство того, что Владимир оказался достойным наследником художественной культуры Киевской Руси и уже претендовал стать общерусским законодателем художественного вкуса.
Осуществление задуманной Андреем грандиозной строительной программы было возможно лишь при условии высокого развития материальной культуры его земли и, в свою очередь, ускоряло ее прогресс. Достаточно указать, что лишь заготовка и выделка камня для сравнительно небольшой церкви Покрова на Нерли требовала 7303 рабочих дня, в том числе 3428 дней на выработку резного и фигурного камня. А общий объем строительства 1158–1165 годов был в 15–20 раз больше, и владимирцы с ним успешно справились. Не случайно они стяжали себе позорную в глазах спесивых ростовских бояр кличку «каменщиков», тем более что они упрочивали своим высоким искусством власть ненавистного боярам «самовластца» Андрея. Кроме каменосечцев, на постройке зданий работали гончары, изготовлявшие тысячи плиток для майоликовых полов храмов и дворца. Металлисты лили тяжелые медные плиты, которыми был опаян «помост» дворцового собора в Боголюбове, и изготовляли тонкие и гибкие золоченые листы для оковки крестов и деталей зданий. При Боголюбовском замке работали княжеские ювелиры и злато кузнецы, изготовлявшие драгоценную утварь храмов и предметы княжеского убора.
Развитие литературы и искусства предполагало общее развитие просвещения. Андрей, несомненно, заботился об умножении книжных богатств своей столицы. Они особенно расширились после похода на Киев 1169 года, из храмов которого было вывезено на север много книг. Владимир в этом отношении становился «Киевом» для русского северо-востока. Рязанский князь Глеб во время набега на город захватил и вывез в Рязань библиотеку Успенского собора, но после своего поражения был вынужден вернуть ее. Во время пожара собора 1185 года наравне с драгоценностями ризницы спасали его книжные сокровища. Просвещение и грамотность проникают и в среду городского населения; это в известной мере объясняет активное участие горожан в перипетиях церковно-политической борьбы.
Бурное развитие Владимира, его обширное строительство и рост населения происходили одновременно с расширением его торговых и культурных связей. Волжские ворота Владимира указывают на важнейшее направление восточных связей города — Клязьмой и Окой на Волгу, к рынкам Волжской Болгарии. Андрей заботился о поддержании судоходности речных путей; на них применялись речные суда типа западноевропейских галер — «галеи», оставившие свое имя в названии прибрежного урочища под Владимиром, где по соседству с торгом стояла деревянная церковь Николы, покровителя путешествующих купцов. Здесь бывали болгары, евреи, константинопольские греки, иноземцы из стран романо-германского мира, не говоря уже о русских купцах из других княжеств; при дворе Андрея встречались половцы и черкесы{248}.
Татарский разгром, уничтоживший сокровищницы знати и храмов, оставил нам мало памятников прикладного искусства и предметов, которые приносил поток торговли во Владимирскую землю из стран Запада и Востока. Но, по рассказам летописей, мы знаем, что число их было велико. Да и драгоценные восточные и византийские ткани, тяжелый аксамит, затканный изображениями грифонов, и тонкие шелковые паволоки, из которых сделаны погребальные одежды Андрея, выразительно свидетельствуют о торговых связях его земли.
Сама личность Андрея многое говорит о культуре Владимирской земли XII века. Старое и новое причудливо переплетается как в характере князя и его политических и моральных взглядах, так и во внешних формах княжеского быта. Андрей как бы придает новое звучание морально-этическим заветам Мономаха. Личная воинская доблесть приобретает черты рыцарства, с которым связано высокое понимание княжеской чести и верности клятве. По-видимому, при Андрее складываются многие обрядности, нашедшие позже отражение в миниатюрах Владимирского свода 1212 года. Там мы видим, например, очень напоминающие западное Средневековье сцены инвеституры, символически выражающейся в передаче меча{249}. Держава Андрея получает свой геральдический символ: наряду со старой родовой «тамгой» Рюриковичей, которая еще служила в княжеском хозяйстве и которой пользовались княжие строители, появляется весьма символичный герб, изображающий поднявшегося на задние лапы и готового к прыжку могучего льва{250}. Есть позднее указание, что над гробом любимого сына Мстислава Андрей сделал скульптурное портретное надгробие, какие входили в XI–XII веках в моду и в Западной Европе{251}. Все эти штрихи дополняют выразительную картину своеобразного и яркого расцвета культуры в княжение Боголюбского.
