Ставицкий смотрел на него с радостным предвкушением. Так смотрит ребёнок, получивший на день рождения долгожданный подарок и готовящийся вскрыть упаковку. За толстыми стёклами очков глаза поблёскивали азартом, и от этого азарта у Олега всё похолодело внутри.

Мельников прошёл, сел на кресло, по привычке устроился поудобней, и, уже устраиваясь и всё ещё ощущая на себе по-детски счастливый взгляд Ставицкого, понял, что уговорить того отменить проект не получится, разве что добиться хоть какой-то отсрочки, да и то — если очень повезёт.

— Впечатления… Ну, что ж, это действительно впечатляет, — осторожно начал Олег, выкладывая перед собой папку и раскрывая её.

— Я знал, что вы поймёте меня! — обрадовался Ставицкий. — Как врач. Ведь в сущности, весь этот проект — это путь к здоровой нации. Мы подстегнём эволюцию. То, на что у матушки природы ушли бы столетия, если не больше, мы с вами провернём в сжатые сроки. И всего-то лет через двадцать у нас с вами будет общество, состоящее из здоровых, красивых и счастливых людей. Вы чувствуете перспективы?

Олег чувствовал, и от этих перспектив ему хотелось выть, но он только сдержанно улыбнулся. Хотел было начать заготовленную с утра речь, но не смог, что-то мешало, и он вдруг понял, что. Счастливых. Ставицкий сказал: счастливых людей. Почему? Мельников и сам не заметил, как произнёс свой вопрос вслух.

— Что? — переспросил Ставицкий, чуть подавшись вперёд.

— Счастливых, — Мельников чуть нахмурился. — Я спросил, почему счастливых? Здоровых и красивых — возможно, но счастливых?

— Понимаю, вы мыслите, как врач, — улыбнулся Ставицкий. — Вам важнее физический аспект, материальный. И это правильно. Но существует ещё и этическая сторона вопроса, о которой должен позаботиться уже я, как Верховный правитель. И я обязан думать не только о здоровье, но и о счастье народа. Вот как вы считаете, от чего люди бывают несчастны?

— По многим причинам, — произнёс обескураженный Олег. — Так сразу и не ответишь.

— Да ну бросьте. Несчастными люди бывают от того, что не могут удовлетворить свои желания и потребности.

— И как же вы собираетесь их… удовлетворять? — Мельников всё никак не мог связать тот чудовищный инкубатор с сотнями девушек, матками, как выразился Некрасов, со счастьем. Воображения не хватало.

— Да всё просто, Олег Станиславович. Намного проще, чем вы можете себе представить. Люди всегда чего-то хотят и никогда не останавливаются на достигнутом. Получив то, что хотелось, они хотят ещё большего. И потому, если мы пойдём по пути удовлетворения всех человеческих желаний, мы придём в никуда. Вы согласны?

Мельников неуверенно кивнул.

— А выход, он же прямо на поверхности. Мы просто уберём все желания. Если нечего желать, то и никаких расстройств от того, что желания не сбылись, не будет. Ведь так?

Ставицкий широко улыбнулся, снял и протёр очки, снова водрузил их на место. И продолжил:

— Мы исключим саму возможность выбора у людей. Их жизнь будет сразу определена. Ещё на моменте зачатия. Им просто нечего будет желать. Мы всё распишем до мелочей: профессию, образ жизни. С самого рождения мальчик или девочка будут понимать, где их место в нашем обществе. Им не придётся мучиться выбором, определяя свой жизненный путь. Страх, сомнения, беспокойство — это лишние эмоции, и они исчезнут. Люди с рождения будут точно знать, для какой функции они созданы. А разве не в этом состоит счастье — знать своё предназначение и следовать ему.

— Но… — начал было Олег.

— Никаких «но» тут быть не может. Лишить людей низкого происхождения возможности выбора — это самый гуманный путь. Самый! Выбор всегда подразумевает страдания, мучения, сожаления о несбывшемся. Если сейчас мусорщик осознаёт, что, учись он лучше в школе или приложи больше стараний, то мог бы стать, к примеру, техником, и от этого у него проистекают всяческие расстройства, то в нашем с вами будущем мире каждый мусорщик с пелёнок будет уверен: у него не было и не могло быть других вариантов. А нет страданий и сожалений, нет и несчастных потерянных людей, и все люди будут счастливы.

— А как же любовь, дружба, привязанности, отношения? — Мельников задал вопрос, снова чувствуя ледяное дыхание открывшейся бездны.

— Полноте, Олег Станиславович. Всё это — удел высших. Нас с вами. Низшее сословие, замороченное сказочками про равные возможности, просто тупо копирует наши эмоции, точнее, их внешние проявления. Они идут спариваться, но после просмотренного фильма или прочитанной книги в их неподготовленных мозгах образуется каша, и они начинают мнить, что есть какие-то высшие чувства. И начинают играть в них, как малые дети. Тогда как всё, что им доступно — это только инстинкт продолжения рода. Впрочем, с любовью как раз будет проще всего — со временем мы полностью лишим людей этих желаний. Подавим, с помощью химии. Вы видели разработки Некрасова по химической кастрации мальчиков?

— Но ведь это касается только возможности зачать, насколько я понял. Желания заниматься сексом это не убивает.

— У нас идут и такие разработки. В планах. Производителей мы будем отбирать и выращивать отдельно. Обоего пола. И они тоже будут понимать своё предназначение и тоже будут счастливы. Но без естественного совокупления. Нельзя полагаться на случай. Мужские особи будут сдавать свой материал, женские вынашивать здоровый приплод. Мы дадим им смысл жизни и возможность реализоваться полностью. По-моему, человечество должно быть нам благодарно.

Олег почувствовал, что цифры и строчки в документах, на которые он пялился, не в силах смотреть на Верховного, стали дрожать и расползаться. Он и подумать не мог о таком. Чем дальше он вникал в замыслы Ставицкого, тем страшнее ему становилось. Бездна подступила вплотную, скалилась, ухмылялась, глумливо хохотала прямо в лицо. Неужели Ставицкий всерьёз считает, что совершает благо. Или он издевается? Мельников поднял взгляд на Верховного. Нет, Ставицкий не издевался и не шутил. Лицо его было серьёзным и даже вдохновенным — как у человека, увидевшего что-то прекрасное, полотно древнего живописца или нежный, только что распустившийся цветок.

— Представьте себе, Олег Станиславович! Тысячи счастливых людей, каждый из которых точно знает, для чего он живёт и следует этому. Конечно, до окончательного воплощения ещё очень далеко. К сожалению. И нам придётся столкнуться со многими трудностями. И да, разумеется, народ будет сопротивляться. Простые люди не всегда понимают своё счастье, иногда им надо давать его принудительно. Вот мы с вами этим и займёмся. Впрочем, это всё ещё только мечты и прожекты, начать нам предстоит с малого. Некрасов должен был дать вам план мероприятий на ближайшие пару месяцев. Я вижу, он сейчас перед вами. Давайте обсудим основные моменты.

— Сергей Анатольевич, — Мельников встряхнул с себя морок, в который погрузил его Ставицкий, вынырнул из кошмарного мира всеобщего «счастья», заставил себя сосредоточиться. — При всём моем уважении к Некрасову и, понимая ваше нетерпение, я вынужден вам сообщить, что это слишком… поспешно, что ли. Нет сведений о генетических изменениях у подопытных животных хотя бы в пятом поколении, нет данных о том, какими окажутся предполагаемые дети, полученные таким… нестандартным способом. Я предлагаю всё-таки начать с малого.

— Мы и собираемся начать с малого, Олег Станиславович. Двести образцов — это очень небольшая цифра в масштабах даже нашего ограниченного общества. А через месяц, когда станет понятно, что оплодотворение первых образцов прошло успешно, мы расширим эксперимент.

— Через месяц? То есть, мы даже не будем ждать, когда эти дети появятся на свет? Но ведь мы сильно рискуем. А что, если… если всё пройдёт неудачно?

— В таком случае мы получим две сотни отбракованных особей. Всего лишь. Ну, полно, Олег Станиславович, разумеется, неудачи возможны, от них никто не застрахован. Но мы учтём ошибки и продолжим снова.

Мельников на секунду прикрыл глаза. Измученное воображение разыгралось не на шутку. Он представил молодую девушку, которую, как корову, оплодотворяют чуть ли не насильно, или обманом — чёрт его знает, как Некрасов собирается решать эту проблему, но наверняка он уже продумал и это. Потом девочку держат под наблюдением, как тех мышей в клетке, изучая как протекает её беременность невесть от кого. А когда у девушки включится материнский инстинкт, а он не может не включится, природа в этом отношении гуманна, гораздо гуманнее самих людей, то её ждёт новый удар — ребёнка отберут, и если он не удовлетворит ожидания Некрасова, просто… как сказал Ставицкий — отбракуют?