В то время как Изабелла пренебрегала открывающимися перед нею возможностями, мисс Стэкпол свой шанс стремилась использовать без остатка.

– А знаете, я никогда в жизни не видела лордов. Вы – первый! – едва успев усесться, обратилась она к Уорбертону. – Наверное, вы решите, что я страшно невежественна?

– Стало быть, вы успешно избегали встречи с людьми весьма скверными, – слегка рассеянно ответил Уорбертон.

– Скверными? У нас в Америке бытует поверье, что все лорды – особы величественные, прекрасные душой, что они не покидают дома без мантии и короны.

– Ах, мантии и короны давно вышли из моды, – усмехнулся ее собеседник, – точно так же, как ваши томагавки и револьверы.

– Прискорбно слышать. Все же аристократия обязана производить впечатление, – заявила Генриетта. – Чем же тогда лорды отличаются от простых смертных?

– Увы, очень немногим. Не желаете ли попробовать картофель?

– Я не большой любитель европейского картофеля. Кстати, пожалуй, запросто приняла бы вас за американского джентльмена.

– Представьте, что я американец и есть, – предложил лорд. – Не возьму в толк, как вы обходитесь без картофеля; чем же вы тогда вообще здесь питаетесь?

Генриетта на некоторое время замолчала, гадая, насколько искренен собеседник.

– С тех пор, как сошла с корабля, излишним аппетитом не страдаю, – наконец пробормотала она. – Поэтому бог с ней, с картошкой. Я вас все же не одобряю и не могу вам об этом не сказать.

– Не одобряете, вот как?

– Да-да. Полагаю, подобных слов вам еще никто не говорил? Не одобряю лордство как общественный институт. Мне кажется, мир давно ушел далеко вперед.

– Поддерживаю вас. Сам себя совершенно не одобряю. Порой приходит в голову: какие аргументы я выдвинул бы против собственной персоны, доведись мне с собою поспорить? Кстати, неплохой способ бороться с тщеславием.

– Почему же вы тогда все это не бросите?

– Не брошу… э-э-э… что именно? – мягко, в отличие от решительного тона Генриетты, переспросил Уорбертон.

– Почему не откажетесь от титула?

– Что во мне есть от лорда, кроме титула? Это вы, занудные американцы, постоянно напоминаете, кто мы есть, а сами-то англичане не всегда и вспомнят. Тем не менее я склоняюсь к вашему предложению, хотя в наши дни положение аристократа и без того немногое значит.

– Хотела бы я посмотреть, как это будет выглядеть! – зловещим тоном воскликнула Генриетта.

– Что ж, приглашу вас на церемонию. Без торжественного ужина и танцев не обойдется, обещаю.

– Хм, – пробормотала мисс Стэкпол, – я все же объективна; существование привилегированных классов мне не нравится, однако неплохо бы услышать, что вельможи скажут в свое оправдание.

– Вряд ли много – сами видите.

– Хотелось бы составить о вас более подробное представление, – продолжила корреспондентка, – однако вы все время отводите взгляд. Боитесь посмотреть мне в глаза?

– О нет, всего лишь ищу на столе презираемый вами картофель.

– Тогда расскажите мне о молодой даме, вашей сестре. Не пойму насчет нее. Она – леди?

– Мисс Молинье – в высшей степени славная женщина.

– Мне не нравится ваш ответ: по-моему, вы намерены сменить тему. Ее положение ниже вашего?

– Не вижу смысла в нашем случае говорить о каком-либо положении. Если угодно – сестре живется лучше, поскольку у нее нет моих забот.

– Соглашусь, именно такое впечатление она и производит. Мне бы так! Уж не знаю, что еще сказать в вашу защиту, но в безмятежности вам не откажешь.

– Видите ли, тут дело в умении воспринимать жизнь легко, ежели говорить кратко. Наверное, вы еще скажете, что мы чрезвычайно скучны. И это верно – когда требуется, людей скучнее нас не сыщешь.

– Советую сменить скуку на что-нибудь другое. Кстати, не знаю, какую тему выбрать для беседы с вашей сестрой – она так от нас отличается! Серебряный крест – это символ?

– Символ?

– Ну, атрибут сана?

Лорд, до того рассеянно блуждавший взглядом по столовой, внимательно посмотрел в глаза собеседнице.

– Вы правы, – помолчав, ответил он. – У женщин есть такая забава: старшая дочь виконта всегда носит серебряный крест.

Тут надобно пояснить: Уорбертон не устоял перед искушением безобидной мести американцам в лице Генриетты, ибо сам, бывая в Америке, не раз попадал впросак. После ленча он предложил Изабелле полюбоваться картинами в галерее. Та знала, что полотна он видел множество раз, и все же согласилась, не съязвив по поводу надуманного предлога. С тех пор как она написала лорду, в душе у нее воцарился покой. Уорбертон неторопливо прошел в конец галереи, поглядывая на холсты и не говоря ни слова, а затем вдруг обернулся:

– Не такого рода письма я от вас ждал…

– Это был единственно возможный ответ, милорд, – вздохнула наша героиня. – Постарайтесь мне поверить.

– Увы, не поверил, иначе оставил бы вас в покое. Мы не можем заставить себя поверить в то, чего не принимает сердце. Будь я вам не по нраву – смирился бы без сопротивления. Однако вы признались, что…

– В чем я призналась? – побледнев, перебила его Изабелла.

– Что почитаете меня хорошим человеком. Разве нет? – Она не ответила, и лорд продолжил: – Не вижу причины для отказа, а потому полагаю ваше решение несправедливым.

– У меня имеется причина, лорд Уорбертон.

Тон Изабеллы заставил его сердце сжаться.

– Мне хотелось бы о ней услышать.

– Я расскажу, когда будет подходящий случай.

– Прошу меня извинить, однако до тех пор я не смогу поверить, что причина существует.

– Вы хотите сделать меня несчастной…

– И не испытываю сожаления; надеюсь, тогда вы поймете мои чувства. Не соблаговолите ли ответить мне на один вопрос? – Изабелла промолчала, однако лорд, увидев в ее глазах ожидание, набрался мужества: – Вы предпочитаете мне другого?

– Мне не хотелось бы говорить на эту тему.

– Значит, правда… – пробормотал Уорбертон.

Прозвучавшая в его голосе горечь заставила Изабеллу воскликнуть:

– Вы ошибаетесь! Ничего подобного!

Тяжело сев на скамью, лорд безнадежно уперся локтями в колени и опустил глаза в пол.

– Меня ваши слова нисколько не радуют, – помолчав, сказал он и откинулся к стене. – Во всяком случае, с такого рода оправданием я смирился бы.

– Оправдание? – удивленно вскинула брови Изабелла. – Неужели я нуждаюсь в оправданиях?

Лорд не удостоил ее ответом – видимо, ему в голову пришла другая мысль.

– Вероятно, дело в моих политических воззрениях? Вы полагаете, что я захожу слишком далеко?

– Ваши политические взгляды совершенно ни при чем; я их даже не понимаю.

– Так вам безразлично, что я думаю! – поднимаясь со скамьи, воскликнул Уорбертон. – Вам все равно…

Изабелла перешла на другую сторону галереи и встала перед маленькой картиной, словно внимательно ее изучая, повернувшись к лорду спиной и склонив голову. Ее тонкая фигура, лебединая белая шея и густые темные волосы приковали взор Уорбертона. В движениях нашей героини присутствовали легкость и свобода, давшие лорду лишний повод для грусти. Смотря на холст, Изабелла его не видела – ее глаза вдруг наполнились влагой. Лорд подошел и встал рядом, однако она успела смахнуть слезы, обернулась, и ее лицо показалось Уорбертону бледным, а взор – загадочным.

– Не хотела рассказывать вам о своих резонах, и все же слушайте: дело в том, что мне невозможно уйти от своей судьбы.

– От судьбы?

– Выйти за вас замуж означало бы ее изменить.

– Не понимаю… Почему судьба не может привести вас ко мне?

– Потому что не может, – не слишком последовательно, как настоящая женщина, ответила Изабелла. – Я знаю: мне нельзя свернуть с выбранной стези.

Бедный лорд Уорбертон не сводил с нее вопросительного взгляда.

– Отдать мне свою руку – значит свернуть со стези?

– Не в буквальном смысле. Ваше предложение для меня – огромная честь, однако оно лишает меня иных возможностей.

– Каких же?

– Я не о возможности выйти замуж за кого-то другого, – объяснила Изабелла, к которой быстро возвращался естественный цвет лица.