Через три года состоялся аукцион, на котором распродавались работы «великого фальсификатора», как называли ван Меегерена в газетах. «Христос среди учителей» пошел за три тысячи гульденов, остальные подделки — до трехсот гульденов каждая. Это был последний приговор.

Холодной, ветреной ночью 1942 года союзная авиация совершила массированный налет на город Любек. Над городом и гаванью повисли десятки тяжелых бомбардировщиков. Тысячи бомб с пронзительным воем неслись с черного неба. Город горел. На башнях Мариенкирхе, главного собора города, той ночью заунывной панихидой звонили колокола. Кто звонил в них, так и осталось неизвестным. Потом говорили, что это пресвятая дева Мария оплакивала гибель Любека и своего храма…

Когда прекратились взрывы и уцелевшие жители выползли из своих убежищ, их глазам открылась страшная картина разрушения. Старый город лежал в руинах. Лишенные крова люди бесцельно бродили среди развалин, в горестном молчании стояли перед Мариенкирхе.

Почти семь столетий Любек гордился своим храмом. Первые готические соборы стали возводить в конце XII века из камня. Север же Германии был им беден. Поэтому зодчие, начиная с ХШ века, пользовались обожженным кирпичом — прекрасным строительным материалом, обладающим к тому же красивым цветом. В отличие от каменной готики такого рода здания называют кирпичной готикой. Любекская церковь Марии представляет собой как раз один из древнейших и прекраснейших образцов кирпичной готики. Ее силуэт с двумя стройными башнями стал символом, эмблемой старинного города. И вот сейчас…

Тяжелые фугаски прямым попаданием разворотили здание. Все внутреннее убранство церкви погибло в пламени пожара. Взрывной волной далеко в сторону отбросило тяжелую дверь главного портала. Пол был засыпан кусками кирпича, цветными стеклами разбитых витражей. Штукатурка на стенах потрескалась от жара и местами обвалилась. И там, где обнажился слой самой старой, первичной штукатурки, показались смутные очертания каких-то лиц и фигур. Уже впоследствии, много лет спустя, пасторы говорили об этом как о чуде, совершенном небесной покровительницей храма. Но тогда всем было не до чудес и не до церковной живописи…

Прошло несколько лет. Закончилась вторая мировая война. Германия медленно возрождалась, залечивала глубокие раны войны.

Осенним вечером 1945 года в маленьком кабачке на окраине встретились двое — реставратор Дитрих Фей и живописец Лотар Мальскат. Мальскат всего несколько дней назад как вернулся из плена и теперь скитался по разрушенному Любеку без постоянного жилья и средств к существованию. Фей оказался более практичным: он открыл антикварную торговлю и за гроши скупал у разоренных войной соотечественников старинные ценности, которые с хорошей прибылью перепродавал немецким и заокеанским бизнесменам. Спрос на старину продолжал расти.

Эти двое были знакомы не первый год. В 1937 году они реставрировали в Шлезвигском соборе росписи XIII века, и в частности медальоны с изображениями животных. Во многих местах старая живопись погибла, так что и реставрировать было нечего. Вот Фей и придумал тогда заново написать некоторые медальоны и подбил на это Мальската. В одном из них Лотар изобразил индюка. А вскоре какой-то ученый заявил, что в Европе индюки появились только в XV веке, после открытия Америки, и художник XIII века не мог их знать. Правда, тут же объявились и защитники, пытавшиеся на этих индюках обосновать новое «открытие»: мол, еще за двести лет до Колумба любекские мореплаватели побывали за океаном и привезли индюков. Однако замять начавшийся скандал стоило немалого труда.

Теперь же, встретившись вновь и вспомнив шлезвигских индюков, давние приятели стали думать о том, что делать Мальскату сейчас, при такой разрухе и общей неустроенности. Инициатива в этом разговоре принадлежала более предприимчивому Фею. Он предложил Мальскату, который был способным художником, заняться подражанием знаменитым мастерам с тем, чтобы с его помощью продавать их простакам как подлинники.

Лотар сопротивлялся недолго: он и сам понимал, что своими картинами не проживет. В конце концов договорились по всем пунктам. Художник, получив от Фея в качестве аванса солидную пачку марок, почувствовал себя уверенней и спокойней.

А еще через несколько дней Фей принес Лотару репродукции картин старых мастеров и заказ на первые подделки, снова подкрепив его несколькими банкнотами.

Надо сказать, что антиквар сделал удачный вы — бор компаньона. Мальскат обладал удивительной способностью «вживаться» в манеру самых различных мастеров, виртуозно подражать их стилю и технике. Буквально за четверть часа он делал очень эффектные рисунки «под Ренуара» или «под Дега», и часто даже опытные знатоки искусства не могли отличить его фальсификации от подлинника.

Негласная фирма «Фей и Мальскат» заработала во все нарастающем темпе. За шесть лет из мастерской Мальската вышло, по его подсчетам, не менее 600–700 фальшивок — картин, акварелей, рисунков. Едва встав на ноги, художник расширил круг своих клиентов. Он работал не только на Фея, но и на других антикваров. Лишь за два года Мальскат продал одному гамбургскому торговцу картин на 10 тысяч марок. Тот, в свою очередь, перепродал их в пять раз дороже.

Репертуар Мальската был весьма обширным — от Рембрандта до Пикассо. С одинаковой легкостью художник фабриковал «подлинные» произведения Рембрандта, Ватто, Коро, Мане, Ренуара, Дега, Клода Моне, Либермана, Мунка, Ван Гога, Гогена, Утрилло, Пикассо, Матисса, Марка Шагала и многих других крупнейших мастеров классического и современного искусства.

В 1948 году Фей, используя свою репутацию хорошего реставратора, сумел получить крупный заказ, суливший славу и немалые деньги. В тот год Любекское церковное управление приступило к восстановлению церкви св. Марии. Причем решено было реставрировать не только старинное готическое здание, но и остатки росписей XIII века, фрагменты которых столь чудесным образом открылись в памятную мартовскую ночь 1942 года. Возглавлявший эти работы церковный советник Бруно Фендрих предложил заказ Фею. Тот, заручившись согласием Лотара Мальската и еще одного живописца Бернгарда Дитриха-Дершау, заключил договор.

Работа началась. Осторожно, чтобы не повредить старых росписей, стали расчищать стены нефа, продольного помещения церкви. Постепенно, сантиметр за сантиметром, смывали побелку, обнажая нижние, древние слои. И здесь художников ждало первое разочарование: следов средневековой живописи сохранилось значительно меньше, чем предполагали вначале. Большинство фигур святых, украшавших некогда все стены, столбы и своды Мариенкирхе, погибло совсем, или же сохранилось в таком виде, что воссоздать их первоначальный облик и краски было почти невозможно. Еще хуже обстояло дело в хоре, в алтарной части церкви. Внизу время пощадило едва три процента старых фресок, да и то эти жалкие следы погибли потом при «реставрации» Мальската. Ну, а верхнюю часть хора решили даже не расчищать: все равно…

Что делать? Отказаться от реставрации? Пожалуй, это был бы самый честный и достойный выход из создавшегося положения. Но Дитриха Фея он мало привлекал. Отказываться от такого выгодного заказа ему не хотелось. Ведь впереди маячила не только обеспеченная жизнь в течение трех лет, но и привлекательное будущее — известность, слава, почет, награды. Он решил не упускать такой шанс. Ну, а с Лотаром Мальскатом договориться не стоило большого труда: не первый год он был связан одной веревочкой со своим «патроном». Кроме того, каждый святой расценивался в сто марок, и если очень постараться, то в день можно было сделать две — три фигуры.

Работа шла при закрытых дверях. Вход в Мариенкирхе был воспрещен всем, кроме Фендриха и еще нескольких «наблюдателей» от правительственных и церковных инстанций. С этими чиновниками Фей предпочитал сам вести длительные, но, по всей вероятности, не безрезультатные переговоры. Во всяком случае, они не слишком докучали художникам, предоставив им полную свободу действий.