— Отлично. Это соответствует нашей легенде, — Крид обернулся к Зено. — Думаю, теперь вы можете возвращаться к своим обязанностям, друг мой. Чем меньше нас будут видеть вместе, тем лучше.

Венецианский дипломат понимающе кивнул:

— Как скажете, монсеньор. Я буду доступен через обычные каналы связи. В случае необходимости…

— Я знаю, где вас найти, — закончил за него Крид. — Передайте принцу, что начальный этап прошёл успешно. Дальнейшие отчёты будут следовать по установленному графику.

После ухода Зено Крид в сопровождении Феодора осмотрел дом. Это было скромное, но удобное жилище, типичное для зажиточного горожанина: просторные комнаты с толстыми стенами, защищающими от жары, внутренний дворик с небольшим фонтаном и садом, кухня и помещения для слуг. На втором этаже располагались личные покои хозяина и гостевые комнаты, а также небольшая терраса, с которой открывался вид на город.

— Самое ценное здесь — это подвал, — заметил Феодор, ведя Крида вниз по узкой лестнице. — Он глубокий и прохладный, с тайным выходом, ведущим к каналу. В старые времена, когда гонения на христиан были сильнее, такие проходы спасли немало жизней.

Подвал действительно впечатлял: просторное помещение с высокими потолками, поддерживаемыми древними колоннами, явно оставшимися от какого-то античного здания. В дальнем углу, за винными бочками, скрывалась неприметная дверь, ведущая в узкий туннель.

— Превосходно, — Крид удовлетворённо оглядел подвал. — Здесь хватит места для наших… собраний. И запасной выход может оказаться неоценимым.

— Вы планируете проповедовать здесь? — осторожно спросил Феодор. — Это опасно, господин. Местные фанатики жестоко карают за попытки обращения мусульман в христианство.

— Я планирую лечить больных и беседовать с теми, кто ищет истину, — дипломатично ответил Крид. — А где и как это будет происходить, зависит от обстоятельств. — Он пристально посмотрел на слугу. — Расскажи мне о положении христиан в городе. Как сильны притеснения?

Феодор вздохнул, его лицо помрачнело:

— Хуже, чем было десять лет назад, но лучше, чем могло бы быть. Нам было запрещено строить новые церкви или ремонтировать старые без особого разрешения, которое стоит больших взяток. Мы платили джизью — особый налог для немусульман. Нас не брали на государственную службу, кроме самых низких должностей. Но нас и не убивали на улицах и не разрушали наши дома, как это бывало в тёмные времена.

— А мамелюки? Каково было их отношение к христианам?

— Сложное, — Феодор задумался. — Они воины, превыше всего ценящие силу и верность. Многие из них родились христианами — черкесами, греками, славянами — но были обращены в ислам после того, как попали в рабство. Некоторые сохраняют память о своих корнях и относятся к нам с тайной симпатией. Другие, напротив, стараются доказать свою преданность исламу жестокостью к христианам.

— Интересно, — Крид кивнул, словно подтверждая какие-то свои мысли. — А есть ли среди них те, кто… сомневается? Кто не полностью принял новую веру?

— Говорят, что есть, — тихо ответил Феодор, оглядываясь, хотя они были одни. — Особенно среди тех, кто попал в Египет уже взрослым, сохранив воспоминания о христианском детстве. Но они скрывают это. Отступничество от ислама карается смертью в их среде.

— Понимаю, — Крид положил руку на плечо слуги. — Спасибо за честный рассказ, Феодор. Теперь я лучше представляю поле, на котором нам предстоит работать.

— Вы действительно планируете обращать этих мамелюков? — в голосе Феодора слышался страх, смешанный с надеждой. — Это… это невозможно, господин. Даже кардинал Крид не был столь самонадеян…

Первые недели в Александрии Крид посвятил укреплению своей легенды. Он действительно обладал обширными медицинскими знаниями, собранными в разных странах. Это не было притворством — он мог диагностировать и лечить множество болезней эффективнее большинства местных врачей.

Каждое утро он принимал пациентов в специально оборудованной комнате своего дома. Сначала приходили лишь немногие — в основном христиане, направленные Феодором. Но постепенно молва о талантливом венецианском лекаре распространилась по городу. Вскоре к нему стали обращаться и мусульмане, сначала из беднейших слоёв населения, а затем и более зажиточные горожане.

Крид никогда не отказывал в помощи никому, независимо от вероисповедания или социального положения. С каждым пациентом он беседовал, проявляя искренний интерес не только к симптомам болезни, но и к жизни человека. Его спокойная манера, внимательный взгляд и поразительная эрудиция производили глубокое впечатление на всех, кто с ним сталкивался.

— Вы не похожи на других франков, хаким, — заметил однажды пожилой мусульманский торговец, которого Крид избавил от мучительной подагры с помощью специального отвара трав и диеты. — В вас нет их обычной заносчивости. Вы говорите с нами как с равными.

— Перед лицом болезни и смерти все люди равны, уважаемый Ахмед, — ответил Крид, проверяя опухшие суставы пациента. — Будь ты халиф или нищий, боль чувствуется одинаково, и лекарство действует по тем же законам.

— Мудрые слова, — кивнул старик. — Разрешите спросить, вы христианин?

— Да, — просто ответил Крид. — Но я уважаю все пути, ведущие к Богу. Ваш пророк Мухаммад сказал много мудрого, как и наш Иисус.

— Вы знакомы с учением Пророка? — удивился торговец.

— Я изучал Коран, — кивнул Крид. — Как и Тору, и буддийские сутры, и труды греческих философов. Истина многогранна, уважаемый Ахмед, и ни одна традиция не владеет ею целиком.

Подобные беседы Крид вёл со многими пациентами. Никогда не проповедуя прямо, он тем не менее незаметно сеял семена сомнения в умах мусульман и укреплял веру христиан. Особенное внимание он уделял тем, кто казался неудовлетворённым своей жизнью или религиозными догмами, кто искал ответы на сложные духовные вопросы.

Вскоре его дом стал местом не только лечения, но и бесед. Вечерами, после приёма пациентов, Крид часто собирал небольшие группы заинтересованных слушателей — как христиан, так и любознательных мусульман. Он рассказывал об устройстве человеческого тела, о различных болезнях и методах их лечения. Но постепенно разговоры переходили к философским и религиозным темам.

— Что есть душа, хаким? — спросил однажды молодой студент медресе, присутствовавший на одной из таких встреч. — Наши имамы говорят одно, греческие философы — другое. А что говорит наука?

— Наука может описать тело, но душа ускользает от её инструментов, — ответил Крид. — Однако мы можем наблюдать её проявления: в способности человека любить, сострадать, жертвовать собой ради других, искать красоту и истину. — Он сделал паузу. — В моей традиции душа считается частицей божественного света, заключённой в бренное тело. В вашей, насколько я понимаю, — дыханием Аллаха, вдохнутым в человека при сотворении. Разные слова, но суть похожа, не так ли?

Такие разговоры редко приводили к немедленным обращениям в христианство. Но они создавали почву для будущего. Крид не торопился — у него было достаточно времени. Главным было найти тех, кто наиболее восприимчив к его словам, кто ищет нечто большее, чем предлагает им их нынешняя жизнь.

Особенно его интересовали мамелюки. Этот странный социальный класс военных рабов, захваченных в детстве в христианских землях, обращённых в ислам и ставших элитой мусульманского государства, представлял собой уникальное явление. Многие из них сохраняли смутные воспоминания о своём христианском прошлом, о родителях и домашних церквях. Эти воспоминания, глубоко запрятанные под слоями военной дисциплины и исламской индоктринации, могли стать точкой опоры для влияния.

Первый контакт с мамелюком произошёл почти случайно. Однажды вечером, когда Крид возвращался от пациента в отдалённом районе города, на него напали уличные грабители. Это были обычные бандиты, промышлявшие в портовых кварталах — трое оборванцев с ножами, решивших, что богатый иностранец станет лёгкой добычей.