Асфальтированная дорога полностью скрывается из виду. Катерина заходит слишком далеко в чащу, где ветви сплетаются над головой, а свет еле пробивается сквозь листву. С каждым шагом страх растёт, вытесняя жажду справедливости, что гнала её сюда. Парня больше не видно — только лес, молчаливый и бесконечный.

Тревога захлёстывает с головой, и в какой-то момент она сдаётся. Катерина разворачивается, чтобы уйти, но замирает, как вкопанная. Он здесь, стоит в нескольких шагах, скрестив руки, небрежно прислонившись к стволу дерева. Его поза расслаблена, почти вальяжна, но в этом спокойствии таится что-то пугающее. Путь назад отрезан. Она сжимает рукоять шокера в сумке так сильно, что пластик, кажется, вот-вот треснет.

— Я всё думал: когда? — говорит он, нарушая тишину. Голос ровный, без намёка на угрозу. — Остался, чтобы дождаться этого момента.

Катерина вздрагивает. Это тот голос, что звучал в сквере: «Давай я дам тебе четвертак, и ты сделаешь вид, будто ничего не видела». В ушах стучит кровь, по спине бегут мурашки.

— Совсем другой взгляд, — добавляет он и наклоняет голову, изучая её словно редкий экспонат. Чёлка падает на лоб, придавая лицу мальчишескую беззащитность. Обманчивую.

Его голубые глаза пронзают её насквозь. Сердце колотится в груди, заглушая лесные шорохи. Катерина отводит глаза и впивается ногтями в кору сосны за спиной, пытаясь вернуть контроль над дрожащими коленями.

— Ты даже до конца не понимаешь, что видела, — говорит он, и в его тоне появляется лёгкая насмешка.

Эти слова действуют как спусковой крючок. Страх уступает место гневу, возмущение вспыхивает с новой силой. Катерина резко вскидывает голову и встречает его взгляд — теперь уже твёрдо, с вызовом.

— Только псих мог укусить другого человека, — бросает она, и её голос звенит от презрения.

Он не шевелится. Даже ветер обходит его стороной, не смея шевелить пряди волос. Тишина вокруг становится плотной, неестественной — будто лес затаил дыхание.

— Хорошо, допустим, — отвечает он, чуть пожав плечами. — А как ты объяснишь состояние того мужчины? Психи могут, скажем, зомбировать других людей? — он делает паузу, словно давая ей осмыслить услышанное. — Или блокировать чужие воспоминания?

Катерину бросает в жар, пот проступает на висках. Она сглатывает ком в горле. Воинственность тает, как снег под солнцем. Вопросы бьют в цель — как иначе объяснить её провал в памяти? Но если он не псих, то кто?

— Вампиров не существует, — выпаливает она, цепляясь за здравый смысл.

В голове мелькают образы из книг и фильмов: бледные кровопийцы, боящиеся солнца, чеснока и осиновых кольев. Но этот парень стоит перед ней при свете дня, и ни один стереотип к нему не липнет.

Он коротко улыбается, обнажая зубы. С расстояния видны его клыки — чуть длиннее обычных людских, явно острые. Не бутафорские, а естественное продолжение зубного ряда, достаточно заметные, чтобы её сердце пропустило удар.

— Ты ошибаешься, — говорит он тихо.

— Такие зубы можно нарастить, — возражает Катерина, хватаясь за последний аргумент, как за спасательный круг.

Его улыбка становится шире, но теперь в ней сквозит что-то недоброе. Он отталкивается от дерева и делает шаг вперёд. Катерина отступает, инстинктивно увеличивая расстояние.

— Давай проверим, — произносит он с той же издёвкой, что звучала в сквере.

Катерина хочет огрызнуться, послать его к стоматологу, но закусывает язык. Лишняя провокация может всё усугубить. Он идёт к ней — медленно, уверенно. Она пятится, пока нога не цепляется за корень. Равновесие теряется, рука выскальзывает из сумки, шокер остаётся внутри. Она падает, но быстро вскакивает, сердце колотится в горле.

Он уже рядом. Тянется к её запястью, но Катерина отшатывается — тело помнит, чем закончился прошлый раз. Он делает ещё попытку, а она, сама того не ожидая, ловко уворачивается, обходя его сзади. Она не знает, откуда взялась эта сноровка. На его лице мелькает улыбка — не насмешливая, а с намёком на уважение. Это сбивает её с толку.

Катерина пятится, но снова спотыкается о корни и падает. Не успевает она удариться о землю, как он подхватывает её. Их лица оказываются в пугающей близости. Его голубые глаза — чистые, без того багрового отлива, что она видела в сквере, — смотрят на неё спокойно.

Это спокойствие передаётся ей, как тёплая волна. Гнев и страх растворяются, оставляя лишь усталость. Она тянется к сумке за шокером — последняя попытка сопротивления, — но он перехватывает её запястье, мягко, но твёрдо.

Силы уходят. Тело обмякает, как марионетка с обрезанными нитями. Катерина не понимает, покидает ли она мир или мир покидает её. Сознание меркнет, и лес растворяется в темноте.

Полуденный свет льётся через незанавешенные окна, заливая комнату ярким, почти неестественным для осени сиянием. Катерина лежит в кровати, прикрывая глаза ладонью от солнца. Пуговицы жакета впиваются в щёку, оставляя красные следы, и она с неохотой просыпается. Садится, потирая лицо, и мир вокруг медленно обретает чёткость.

Вчерашние события всплывают в памяти с лёгкой задержкой, как кадры старой плёнки. Парень в лесу, её отчаянные попытки сопротивления — всё это кажется нелепым, почти комичным, будто она смотрела дурное телешоу, а не проживала это сама. Но смеяться не хочется. Отчаяние подступает к горлу, слёзы жгут глаза, а в груди колючим комом растёт безысходность.

Катерина оглядывается, ища хоть крупицу утешения. Сумка снова на комоде, дверь, скорее всего, не заперта — как в тот первый раз. Но одежда на ней уличная, только ботинки аккуратно стоят у кровати. Он не переодевал её. Значит, знал, что она всё вспомнит. Это открытие приносит слабое облегчение, но не прогоняет горечь.

Она тянется к телефону, что весь день давил ей на рёбра, и проверяет время. Целые сутки сна — двадцать четыре часа. Хорошо, что выходной. Катерина вздыхает, достаёт из шкафа майку с шортами и идёт в ванную. По пути поворачивает ключ во входной двери — замок щёлкает, но это уже не удивляет, только усиливает уныние. Может, лучше было бы забыть всё снова?

В ванной она сбрасывает одежду и собирается шагнуть в душ, но взгляд цепляется за зеркало. Катерина подходит ближе. Из отражения на неё смотрят усталые зелёные глаза — не от недосыпа, а от эмоционального истощения. Только теперь она понимает, сколько стресса обрушилось на неё за последние дни: воспоминания на работе, погоня за парнем, последствия встречи в лесу. Прыщик на лбу — мелкий, с белой головкой — кажется закономерным итогом. Она сдерживает порыв его выдавить и вдруг замечает что-то под волосами на правой стороне плеча.

Откидывает пряди — и замирает. Две маленькие круглые ранки, покрытые корочкой, точь-в-точь как у того мужчины в сквере. Сердце падает куда-то в желудок, колотится там, как пойманная птица. Он укусил её, пока она была без сознания.

Катерина моется на автопилоте, движения механические, мысли пустые. Завернувшись в полотенце, она возвращается в комнату. Один вопрос гудит в голове: кто этот парень? Что он такое? Сил держать это в себе больше нет. Она хватает телефон, набирает номер Лики и жмёт вызов. Будь что будет, ей нужно выговориться.

Гудки тянутся бесконечно.

— Алло? — наконец звучит голос Лики.

— Привет! Ты сейчас занята?

— Привет, нет. Что-то случилось?

Лика угадывает сразу — не только по дрожи в голосе Катерины, но и по какой-то своей интуиции. Она умеет слушать и находить нужные слова, за что её ценят на работе. Даже Артур, несмотря на свою обиду за давний отказ, не может этого отрицать.

— Можешь прийти ко мне домой? — спрашивает Катерина.

— Могу. Я неподалёку, буду через десять минут.

— Хорошо, жду, — выдыхает Катерина и сбрасывает звонок.

Напряжение чуть отпускает, словно кто-то приподнимает тяжёлый груз с плеч. Но ситуация остаётся той же — зыбкой и пугающей.

Лика приходит даже раньше обещанного. Катерина едва успевает вскипятить чайник и нарезать фруктов, как раздаётся звонок в дверь. Она открывает, впускает подругу и приглашает за стол. Пока заваривает чай, начинает рассказ: