По итогу, что такое любить по-настоящему, она не знает. На что это похоже? Где начинается? Вот у неё дома сидит парень — симпатичный, с голубыми глазами. Вампир, между прочим, — мечта всех девчонок, начитавшихся романтических книжек. Но вместо искры Катерина чувствует только желание дать ему по шее за всё, что он натворил. Может, с её любовью что-то не так?

— Или мама права насчёт циника, — шепчет она, толкая дверь офиса.

Внутри всё то же уныние — серые стены, гул кулеров, приглушённые голоса. Катерина бросает сумку на стул и включает компьютер, готовясь к ещё одному дню без Лики. Без неё даже свет в офисе кажется более тусклым.

Утро первого выходного за неделю Катерина встречает в душе. Горячая вода струится по коже, смывая остатки сна, а мятный гель на мочалке наполняет ванную свежим, бодрящим ароматом. Без будильника она поднялась только к полудню — измотанный организм наконец взял своё. Дверь в комнату Идана была закрыта, когда она проходила мимо, и Катерина решила не тревожить его, отправившись сразу в ванную.

Она выключает душ, отжимает волосы и заворачивает их в небольшое полотенце. Вторым, побольше, вытирает тело. Оглядевшись, она хмурится: чистую одежду взять забыла. Взгляд падает на стиральную машинку, забитую до краёв — гора футболок, джинсов и носков ждёт своей очереди. Идея натянуть что-то из барабана мелькает и тут же гаснет. Зачем тогда вообще мылась? Катерина засыпает порошок, запускает стирку и, затянув полотенце потуже на теле, выходит в коридор.

Полотенце — старое, с орнаментом из белых лебедей — закрывает её до колен, напоминая деревенское платье без рукавов. Она делает несколько шагов к своей комнате, надеясь проскочить незамеченной, но удача отворачивается.

Идан стоит на кухне, вертя в руках пачку хлопьев. Его взгляд скользит по упаковке, но, услышав шаги, он оборачивается. Катерина замирает, чувствуя, как щёки теплеют, и упрямо смотрит в другую от парня сторону, направляясь в комнату.

— Интересное пятно, — бросает он.

Она останавливается, переваривая слова. Потом понимает: он про родимое пятно на левом плече — тёмное, в форме лилии, с неровными краями.

— Кто-то говорит, что оно похоже на цветок, — отвечает она, стараясь звучать равнодушно.

В детстве это пятно было её проклятьем. Дети в школе тыкали пальцем, взрослые удивлённо цокали языком, и Катерина быстро полюбила свитера и кофты с длинными рукавами, лишь бы спрятать его от чужих глаз.

— Похоже, — соглашается Идан, возвращаясь к изучению хлопьев.

Он переворачивает пачку, и Катерина замечает на обратной стороне рисунок — рыжая девочка с широкой улыбкой держит ложку. Её волосы, яркие даже на бумаге, напоминают о Лике. Сердце сжимается, но Катерина отгоняет тоску и решает перехватить инициативу:

— Ты Лику знаешь? Она тоже вампир.

Идан ставит пачку на стол и смотрит на неё спокойно, без тени удивления.

— Лику не знаю. Но в этом городе официально было только два вампира. Один из них сейчас перед тобой, а второй — рыжая дама, которая в понедельник покинула город.

— Покинула? — переспрашивает Катерина, и в груди что-то болезненно ёкает. — Да, она рыжая. Работала со мной, а в понедельник вдруг уволилась. Не понимаю, что на неё нашло.

Слова Идана рушат последние крохи надежды. Катерина смутно верила, что Лика вернётся — хотя бы на работу, хотя бы ненадолго. Но если она уехала, всё кончено. Где её теперь искать? И стоит ли?

— Если мы говорим об одном и том же вампире, то на эту могло найти что угодно, — продолжает Идан. — Но её зовут не Лика.

— Не Лика? А как? — голос Катерины дрожит от смеси любопытства и обиды.

— Сколько мне известно, её имя Люция.

Всё сходится. Полиция говорила, что в городе нет никакой Лики Нарст. Значит, Люция. Но на работе в документах она значилась как Лика — врала? Это была её маска? Может, она поэтому ушла, потому что обман раскрылся? Хотя какая уже разница. Катерина хмурится, чувствуя, как внутри растёт колючий ком. Она не знала даже настоящего имени той, кого считала подругой.

— Она оповестила меня, что рассказала тебе о вампирах, — добавляет Идан. — Но сделала это уже из аэропорта. На вылет я успеть не мог. Но раз мне посвящать тебя в тему стало не нужно, я взял билет на следующую дату. Остальное ты знаешь.

Катерина кивает, но её взгляд пустой. Это предательство — неявное, скрытое за молчанием и улыбками. Она винила себя, думала, что обидела Лику своей реакцией, а та просто сбежала, даже не попрощавшись. Если Лика… Люция — или как там её — не хочет общаться, пусть так и будет. Катерина больше не станет о ней расспрашивать.

Слёзы подступают, жгут глаза. Она опускает взгляд и замечает полотенце, всё ещё обёрнутое вокруг неё. Отличный повод уйти. Не говоря ни слова, она разворачивается и шагает в свою комнату, закрывая за собой дверь.

Она одевается, достаёт из шкафа чистый альбом и усаживается на кровать. Возвращаться за старым альбомом к Идану нет ни сил, ни желания — сейчас ей нужно одиночество. Карандаш находится быстро — они разбросаны по всему дому, как крошки на кухне. Этот — твёрдый, теней им не сделаешь, но для наброска сойдёт.

Катерина открывает альбом, проводит первый штрих, затем второй. Линии складываются в эскиз лица — расстояние между глазами, контур носа, губы, уши. Она выделяет скулы, делает профиль острым, добавляет детали. Особое внимание уделяет глазам — светлым, спокойным. Волосы рисует последними: взъерошенные, слегка торчащие в стороны. И теперь с листа на неё смотрит Идан — точная копия его бесстрастного выражения.

Она улыбается, довольная результатом, и переворачивает страницу, задумывая что-то новое. Рисование затягивает её, как водоворот. Время растворяется, эмоции отступают, мир сжимается до белого листа и карандаша в руке. Это её магия — не громкая, как в книгах, а тихая, личная. Каждый штрих уносит её дальше от боли, от мыслей о Лике-Люции, от всего, что давит на грудь. И почему она так давно не рисовала?

Щелчок ключа за дверью вырывает её из транса. Катерина откладывает альбом с недорисованным пушистым зверьком — то ли зайцем, то ли лисой, — и выходит в коридор.

Идан в кожаной куртке открывает входную дверь.

— Мне нужно ненадолго уйти, — говорит он.

— Подожди меня, я с тобой, — заявляет она тоном, не терпящим возражений, и бежит в комнату переодеваться.

На ходу она заплетает волосы в аккуратную косу и хватает первые попавшиеся вещи — джинсы и тёмно-красную кофту. Взгляд падает на окно: солнце уже село, небо подёрнулось фиолетовой дымкой. Сколько она рисовала? Нужно достать что-то теплее. Катерина роется в шкафу и вытаскивает чёрную безрукавку. Примеряет перед зеркалом — сочетание с кофтой выглядит дерзко, но сносно. Для ночи подойдёт. Она кивает своему отражению и выходит.

Идан ждёт у двери, скрестив руки. Его взгляд скользит по ней — оценивающий, с лёгким недоверием.

— Это может быть опасно для тебя, — говорит он спокойно.

Катерина достаёт из сумки шокер, щёлкает регулятором вверх — фонарик вспыхивает ярким лучом. Как было сказано в инструкции, по яркости света определяется общий уровень заряда.

— Справлюсь с чем угодно, — уверенно бросает она, пряча шокер в карман джинсов.

Идан пожимает плечами — жест, который она расшифровывает как «я предупредил, дальше твоё дело» — и открывает дверь. Катерина шагает за ним, твёрдо решив, что сегодня он никого не укусит. Она не ждёт от него защиты — скорее хочет защитить других от него.

Они доходят до леса. Ночь здесь гуще: деревья смыкают кроны над головой, глушат свет луны. Катерина старается идти в ногу с Иданом, но темнота сковывает её движения. Она спотыкается о корень, чертыхается про себя и достаёт шокер-фонарик. Терпение лопается. Луч выхватывает участок дороги впереди — асфальт, потрескавшийся от времени и корней.

Дорога постепенно сужается, асфальт уступает место утоптанной тропе, где трава давно сдалась под ногами путников. Лес становится глуше, деревья нависают плотнее, их ветви сплетаются в непроницаемый полог. Фонарик освещает лишь круг земли впереди, а за его пределами — чернота, густая и живая, как будто лес дышит, наблюдая за ними.