Её брови взлетают вверх.

— Проще? Из-за тебя я думала, что схожу с ума!

Она хочет пробить его броню, достучаться до хоть какого-то сожаления, но Идан остаётся невозмутим. Его лицо — маска спокойствия, и Катерина понимает, что искать в нём сочувствие бесполезно. Он не психотерапевт, а она — не пациентка.

— Я планировал подменить твои воспоминания, но не вышло. Ты отключилась. Этого я не ожидал, — добавляет он, чуть наклоняя голову.

Катерина хмыкает, отпивая ещё кофе. Его слова звучат как оправдание, но не снимают с него вины. Скорее наоборот — подчёркивают, как мало он её понимал. Она задумывается, перебирая в памяти их встречи, и вспоминает лес после покупки шокера.

— А меня зачем укусил? — возмущение в её голосе нарастает, рука невольно тянется к плечу, где уже нет следов.

— Было интересно, — отвечает он так же просто.

Это переполняет чашу её терпения. Катерина чувствует, как внутри закипает буря. Ещё слово — и она выплеснет на него всё, что думает: от «бессовестного кретина» до слов, которыми кличут агрессивных бродячих псов. Но она сдерживается, глубоко вдыхая. Ей нужен отдых, а не ссора.

— Мне завтра на работу. Отложим разговор, — говорит она и встаёт. — Тебе есть куда пойти на ночь?

— Найду, — отвечает Идан, доставая телефон из кармана толстовки.

Его пальцы скользят по экрану, глаза следуют за движением. Катерина смотрит на него и чувствует укол совести. Он должен был улететь в Грань, а она его задержала. Ради чего? Просто поговорить? Теперь он ищет отель, а она стоит и злится на него за прошлое, которое словами не исправить. Разговор — её прихоть, и от осознания этого становится неловко.

— У меня есть свободная комната, — выпаливает она, уже зная, что пожалеет. — Можешь остаться.

Идан поднимает взгляд от телефона, секунду молчит, а потом кивает.

— Хорошо.

Катерина отворачивается, пряча смущение, и идёт к шкафу за одеялом. Её мысли кружатся, как листья в сквере, но одно она знает точно: этот разговор ещё не закончен.

***

Будильник разрывает тишину комнаты резким писком, и Катерина вздрагивает, выныривая из полудрёмы. Она тянется, выключает его и садится на кровати, потирая виски. Спала ли она вообще? Последние полчаса точно нет — лежала с открытыми глазами, глядя в потолок, где тени от веток за окном рисовали причудливые узоры.

До этого всё смазалось в тумане: мысли кружились, цеплялись друг за друга, возвращались к Идану. Пару раз её охватывало острое желание схватить что-нибудь — подушку, лампу, да хоть тапок — и хорошенько огреть его по голове. Потом злость отступала, оставляя лишь усталость и глухое раздражение. Он даже не извинился. И, судя по всему, не собирается.

Катерина встаёт, натягивает джинсы и свитер, мысленно прикидывая план. Перед уходом на работу нужно оставить Идану ключ. Она роется в шкафу, среди старых коробок и сваленных в кучу шарфов, пока не находит запасной. Ключ холодит кожу, и она хмурится. Если Идану что-то от неё нужно было, он наверняка уже сделал дубликаты — во второй раз, когда принёс её домой без сознания. Так что терять нечего. Замки можно сменить позже, когда он уйдёт.

Она отодвигает стул, которым на ночь подперла дверную ручку — предосторожность, но спать было спокойнее, — и выходит в коридор. Спальня, где Идан — гостевая, заваленная хламом, пока Катерина не убрала её вчера на скорую руку, — прямо за стеной. Дверь закрыта, из-под неё не пробивается ни звука. Может, он спит? Катерина стучит костяшками по дереву, не слишком громко, но отчётливо.

— Входи, — тут же отзывается он.

Она толкает дверь. Идан сидит на кровати, застеленной так аккуратно, что кажется, он и не ложился. На нём та же одежда — потёртая толстовка и джинсы. На коленях ноутбук, экран которого заливает его лицо мягким светом. Пальцы парня лежат на клавиатуре, взгляд прикован к чему-то на мониторе.

— Ты вообще не спишь, что ли? — спрашивает Катерина, скрещивая руки на груди.

— Этой ночью я в этом не нуждался, — отвечает он, не отрываясь от экрана.

— Ну-ну, — хмыкает она.

Катерина шагает к тумбочке и кладёт ключ рядом с лампой. Металл звякает о дерево, и она бросает:

— Я вернусь к вечеру. Вот ключ, если захочешь выйти. Еда в твоём распоряжении — всё, что найдёшь. Макароны, овощи, хлопья, вроде, остались, но молока нет. И мяса тоже нет, сразу говорю.

— Вегетарианка? — спрашивает он, наконец поднимая глаза.

— Моему организму мясо не нравится, — отрезает она, и в памяти всплывает деревня деда с бабкой.

Лето, жара, пыльный двор. Перед приходом гостей обязательно забивали кого-то из животных. В тот раз это была свинья Морька, с которой маленькая Катерина днём ранее гуляла на поводке как с собачкой и чесала розовое пузо. Бабушка настояла попробовать жареное мясо, уверяя, что это вкусно. Катерина, тогда шестилетняя, поддалась давлению, проглотила кусок — и следующую неделю провела в обнимку с унитазом. Пищевое отравление, аллергия на животный белок — диагноз поставили позже, но с тех пор она к мясу не притрагивалась. Родители после этого случая перестали возить её к бабушке с дедом.

Катерина встряхивает головой, отгоняя воспоминания, и оглядывается. Ей нужен клочок бумаги и ручка, чтобы оставить номер телефона — на всякий случай. Она замечает у стены несколько картин в деревянных рамах, прислонённых друг к другу. Часть её старых работ, которые она не трогала годами. Катерина приседает, отодвигает их, находя под одной из рам потрёпанный альбом для рисования. Вытаскивает его, открывает — внутри карандаш, короткий, с обгрызенным концом. Она отрывает полоску от чистого листа и быстро пишет свой номер, стараясь не нажимать слишком сильно, чтобы грифель не сломался.

— Ты рисовала? — голос Идана звучит за спиной, спокойный, с лёгким любопытством.

Катерина дописывает последнюю цифру и оборачивается, глядя на картины. На первой — лес рядом с домом, густой, с пятнами света на мху, нарисованный в солнечный день. Вторая — сквер позапрошлой осенью, с яркими клёнами и дорожкой, усыпанной листвой. За ними виднеется часть третьей — портрет девочки с пепельными волосами и серыми глазами, бледной, почти призрачной. Катерина рисовала её давно, когда та являлась ей во снах. Ночь за ночью она становилась этой девочкой, бродила по незнакомым местам, ощущала холод. Кто она и почему снилась — Катерина так и не поняла.

— Да, — бросает она равнодушно, кладёт записку рядом с ключом и выходит, не оборачиваясь.

Если Идан не хочет нормально говорить, то и она не станет распинаться. Настроения нет — впереди работа, а там нет Лики. Без неё офис превратился в унылую серую коробку, и множество моделей легли на плечи Катерины. Но дело даже не в нагрузке — без Лики всё стало пустым.

Сквер встречает её сыростью и шорохом листвы. Катерина идёт медленно, вдыхая прохладный воздух, пропитанный запахом мокрой земли. Мимо проходит девочка с собакой — огромным лохматым псом, который тянет поводок так, что девочка едва поспевает за ним. Она пытается командовать, но зверь упрямо тащит её в свою сторону, и Катерина невольно улыбается этой нелепой борьбе.

У выхода из сквера она сталкивается с парочкой — парень и девушка, сцепившиеся руками так крепко, что не размыкаются даже перед узкими воротами. Катерина пропускает их, качая головой. Почему нельзя просто разойтись на секунду и пройти нормально? Она никогда не понимала этих бессмысленных нежностей — говорить друг другу «не могу без тебя жить», держаться за руки, будто мир рухнет, если разомкнуть пальцы. А уж истории в фильмах и книгах про совместные отравления ядом ради любви вообще казались ей верхом безумия.

Любовь, похоже, пагубно действует на мозги. Мать не раз называла её циником за такие мысли, и Катерина просто кивала, не вдаваясь в споры. Ей это было не нужно — ни чувства, ни их последствия. Она вспоминала одноклассниц, которые в школе говорили только о парнях, целовались с ними, сидя прямо на партах, оставляя за собой липкий привкус подростковой драмы. Катерина смотрела на это с отвращением, не понимая, что в этом находят.