— Всё в порядке? — шепчет Лика, легонько толкая её локтем.

— Да, — коротко отвечает Катерина, не вдаваясь в детали.

Лика протягивает ей попкорн, и она берёт горсть, хрустя солёными зёрнами. На экране начинается погоня на мотоциклах — шумная, яркая, но Катерина не понимает, к чему она. Её мысли где-то далеко, в том парне с улицы, в дрожи, что до сих пор отдаётся в теле, и в этом взгляде, который, кажется, всё ещё следует за ней. Она больше не оборачивается, но ощущение не уходит до самого конца фильма.

Катерина легонько подталкивает носком ботинка кучку разноцветной листвы — жёлтой, красной, с прожилками багрянца. Листья шуршат, разлетаясь в стороны, пока она закрывает за собой калитку. Её взгляд скользит по дому: крыша, покрытая осенним ковром, утопает в жёлто-красных дарах старого клёна, что раскинулся по соседству. Когда-то Катерина всерьёз подумывала вызвать службу, чтобы его спилили — уж слишком много хлопот он доставлял. Но каждый раз, глядя на его могучий ствол и ветви, что тянутся к небу, она отступала. Этот клён старше её, старше её родителей, он видел больше, чем она могла себе представить. Рука не поднималась лишить его жизни. И вот теперь она снова собирает его листья, рассыпанные по двору.

Осень — переходная пора, мостик между жарой лета и ледяным дыханием зимы. У каждого своё к ней отношение. Для кого-то она — вдохновение, палитра красок и шорох листвы под ногами. Но не для Катерины. Для неё осень — это тоска, горький привкус одиночества, что тянется ещё со школьных лет. Коридоры, где смех одноклассников звенел, как разбитые стёкла. Вечера, когда она шагала домой одна, сжимая ремешок рюкзака до белизны в костяшках. Даже теперь, спустя годы, весенний воздух обжигает лёгкие воспоминаниями о тишине, которую нечем было заполнить.

Родители не ставили ей рамок. Кружки, секции — она пробовала всё, что могла. И в одном из таких занятий, в моделировании, нашла себя. Университет, практика, работа — жизнь закрутилась, но привычка держаться особняком осталась, оттого как-то само выходило игнорировать однокурсников и прочих молодых людей, которые желали познакомиться. Так и осталась одна, но со временем одиночество перестало её тяготить. Она научилась видеть в нём плюсы: свободу, тишину, независимость. А потом родители подарили ей этот домик в пригороде, рядом с городом, где она проходила практику и где теперь работает. Маленький, уютный, её собственный.

Иногда ей кажется, что грусть прошлого ушла. Жизнь наладилась: стабильная работа, достаточно денег, чтобы не отказывать себе в мелочах. Но порой тоска всё же накатывает — непонятная, вязкая, как осенний туман. Чего ей не хватает? Семьи? Она не торопится. Безбашенной жизни? Не тянет. Путешествий? Может быть, чуть-чуть. Но даже это желание кажется ей скорее чужим, чем своим.

Сегодня она не спешит. Вышла раньше, и ноги сами несут её привычным путём через сквер. Дорожка вьётся мимо фонтана, что уже отключили на зиму — его каменная чаша суха и покрыта тонким слоем опавших листьев. Катерина застёгивает ветровку, пряча подбородок в воротник. Лето ушло, и, хотя ещё недавно было тепло, воздух теперь колючий, осенний.

На тропинку перед ней падает алый лист, кружась в последнем вальсе. Катерина берёт его за черенок, и тут луч солнца выхватывает из травы странный блик. Лаковая поверхность поблёскивает меж стеблей — её расческа, та самая, с резным узором в виде папоротников. Катерина кладёт лист рядом и поднимает находку. Это та самая расчёска, что она потеряла и безуспешно искала дома. Как она оказалась в сквере? Загадка. Девушка хмурится, но убирает расчёску в сумку.

В этот момент за деревьями раздаётся треск — громкий, будто кто-то наступил на сухие ветки. Катерина вздрагивает. Сквер огорожен, больших диких животных тут не водится. Собака? Возможно, но звук слишком тяжёлый. Или это человек? Она сглатывает ком в горле, убеждая себя, что воображение разыгралось, и оглядывается. Пусто. Утренний сквер тих, собачников в такую рань обычно не видно.

Уйти было бы разумно, но любопытство тянет вперёд. Катерина раздвигает ветки, осторожно шагает к источнику звука. За деревьями — никого. Только свежий след ботинка в мягкой влажной земле, прямо там, где раздался треск. Один-единственный отпечаток, остальные скрыты листвой, что укрыла грунт плотным одеялом. Кто-то стоял здесь — недавно, может, минуту назад. Но рядом ни души, только ворона каркает на верхушке, будто смеётся.

Паника холодной лапой сжимает сердце. В голове мелькают образы — тёмные фигуры, маньяки с ножами. Катерина резко разворачивается и уходит прочь быстрым шагом, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на бег. Она возвращается на дорожку, и только шум собственного дыхания заглушает гул её мыслей.

В офисе работа буксует. Катерина крутит на экране почти готовую модель — фигурку маленькой девочки. Линии чёткие, детали выверены, но что-то не так. Чего-то не хватает, а чего — она понять не может.

Мысли её далеко — в утреннем сквере, в том странном отпечатке ботинка. Она не может поверить в своё же предположение, что за ней кто-то наблюдал. Это кажется нелепым, выдуманным, но от этого не менее пугающим.

Дверь открывается, и в кабинет входит Лика. Она подтаскивает офисное кресло к столу Катерины и садится, глядя куда-то в пол. Её задумчивость непривычна — обычно Лика излучает энергию, как маленькое солнце. Но, поймав взгляд подруги, она тут же улыбается — искренне, тепло. Катерина всегда удивлялась, как Лике удаётся оставаться такой настоящей, даже в мелочах.

— У тебя тоже не идёт? — спрашивает Лика, кивая на экран.

— Что-то вроде того, — отвечает Катерина.

— К кому ни зайду, у всех что-то не ладится. День такой, что ли? — Лика пожимает плечами, и её улыбка заражает.

Катерина невольно улыбается в ответ, хотя внутри всё ещё неспокойно. Она молчит, глядя на модель, а потом решает выговориться:

— Сегодня утром со мной случилось что-то странное. Во-первых, я нашла в сквере свою расчёску, хотя даже не знаю, как могла её там потерять. А во-вторых… кажется, за мной кто-то следил. Услышала треск за деревьями, пошла проверить — там след от ботинка. Свежий.

Лика смотрит на неё с тихим сочувствием, но не перебивает. Её спокойствие — как мягкий свет, что разгоняет тени. Катерина чувствует, что может говорить дальше.

— Мне уже страшно, — признаётся она, опуская взгляд.

Лика накрывает её руку своей ладонью — тёплой, уверенной — и решительно говорит, глядя прямо в глаза:

— Завтра утром я тебя встречу, и пойдём в офис вместе. Не спорь.

Катерина знает, что Лике это неудобно — она живёт в другой стороне города. Но переубеждать не хочется. Страх немного отступает, отпускает горло, и в груди становится легче. Вот только надолго ли?

Катерина шагает домой той же дорогой, что и утром, уверяя себя, что ничего особенного не задумала. Но ещё в офисе, пока пальцы лениво крутили модель на экране, в голове зрела мысль вернуться к тому отпечатку в сквере. Ей нужно убедиться, чей он. По скверу в это время ходит достаточно людей. Если что-то пойдёт не так, она закричит — её услышат. Это придаёт смелости.

Катерина примерно ориентируется на местности, ныряет в гущу деревьев, раздвигая ветки. Долго искать не приходится, она угадывает с местом — отпечаток всё ещё чёткий в мягкой земле. Она ставит рядом свою ногу для сравнения. Её рост выше среднего и обувь у неё не маленькая, но след куда крупнее — длинный, широкий, явно мужской. От этого открытия легче не становится. Холодок пробегает по спине, но она заставляет себя вернуться на дорожку и идти дальше.

Мысли мечутся, но ничего толкового в голову не приходит. След опознан — и что дальше? Заявить в полицию? Смешно. Нападения не было, доказательств слежки тоже нет. Она не какая-то важная персона, чтобы за ней охотились. Может, всё это просто совпадение, а её воображение раздуло из мухи слона?

Безысходность тяжёлым комом оседает в груди. Домой идти не хочется — там всё ещё витает эхо той ночи, когда дверь осталась незапертой. Катерина отправляет Лике сообщение, что хочет погулять в лесу неподалёку, чтобы та знала, где искать её в случае чего. А из головы всё ещё не выходит мысль с надеждой доказать или опровергнуть наличие слежки, хотя она прекрасно понимает, что это опасно.